ДВА ВЗГЛЯДА НА НОБЕЛЕВСКОГО ЛАУРЕАТА. КТО ПРАВ?

№ 2017 / 36, 20.10.2017

Нобелевский обычай присуждать премии второразрядной литературе продолжился в 2017 году. Как всегда, неизвестное имя. Как всегда, третьеразрядная литература. И, как всегда, много политического заказа.

 

Сергей МАГНИТОВ

НОБЕЛЕВСКАЯ ЗА ЛАКЕЙСТВО

 

Исигуро (Ишигуро), английский японец, стал известен вещью, которая может вызвать недоумение самой темой: величие лакейства – «Остаток дня» (The Remains of the Day) (1989). За него он получил Букера. От него он пошёл к Нобелевской премии.

«Остаток дня» пришлось прослушать. Это было легче, потому что читать было бы неловко. Названный романом, но не имеющий никаких основных признаков романа – в силу отсутствия динамики, персон, конфликта, контрапункта, – монологовый режим повествования от одного лица посвящён миру лакеев, экономок, дворецких, прислуги. Более того, даже лакейским династиям (!).

Если бы это было названо пособием по профессиональной ориентации английской прислуги – вопроса бы не возникло. Мне бы даже понравилось. Я бы мог использовать это как методичку для профориентации прислуги. Вещь написана в духе описательного натурализма, в деталях показывая работу прислуги английской элиты. На самом деле вычитывать детальный опыт по наведению баланса между «расторопностью и незаметностью» при подаче блюд на стол меня заставляют совсем не литературные причины.

Но читать бесконечную нудь о том, туда поставили «китайца» (статуэтку) или не туда, протёрты они или нет и что делать над «каплей из носа над супницей» – это не для романного ожидания. То, что фраза «Чистка столового серебра – одна из обязанностей отца, чем он очень гордился» для нашего уха звучит как сатирический вызов – это не в осуждение, просто тема прислуги не мировая, а значит на мировую премию потянуть не может. Даже на Букер.

Вообще, кому нужно поощрить вещь о лакеях, которые гордятся своей работой? Один из главных вопросов, который будирует главный герой младший Стивенс: что главное в профессиональных качествах дворецкого, лакея, слуги? Оказывается, достоинство. А вот что входит в это понятие – целая череда размышлений. У нас, вышедших из СССР, это вызывает смех – всёрьез размышлять, как сохранить достоинство, когда тебя откровенно унижают, это сильно.

Но, напомним, роман вышел в 1989 году. В контексте проскальзывает отвращение к большевизму в СССР. Получается, вещь о классовом мире, о довольных лакеях, о социальном мире в Англии. Ну, конечно, такая реклама Англии не могла пройти мимо английских лоббистов в области литературы, в том числе и в Нобелевском комитете.

Во-первых, монолог от первого лица лакея говорит об уровне английского лакейства, о его самосознании, уме, тонкости. Во-вторых, состояние низшего класса Англии, показанное как осмысленный мир со своими привлекательными чертами, эстетикой, привязанностями, – несомненно, политический тренд. Грубая реклама политического строя Англии, причём в период Тэтчер и в период сокрушения СССР, – сразу обеспечила Букер.

Есть другой аспект. Исигуро – японец, натурализованный в Англии, но понимающий свою вторичность в Англии по отношению к коренной элите. И «Остаток дня», написанный от лица лакея, слуги, конечно, даёт дополнительные ассоциации в отношении Англии и Японии. Не следует забывать, что с конца 19 века Япония стала входить в подчинение к Англии. Сначала технологическое – напомним, что корабли, которые побеждали русский флот при Цусиме в 1905 году – были английского происхождения. Потом Англия «передала» контроль над Японией после Второй Мировой войны США. Подобным образом главный герой романа поступает в распоряжение американца, купившего Дом вместе со Стивенсом. И сейчас Япония – этакий дворецкий США. Простые ассоциации. В этом смысле вещь вполне автобиографична по духу.

Но, увы, это не всё. Исигуро идёт дальше – он делает дворецкого чуть ли не участником большой политики. Читать о том, как в доме Хозяина, Лорда Дарлингтона, лакей вникает, а потом пишет о мировой политике, – увы, это смешно, потому что после этого не понятно, почему он только лакей, а не премьер-министр. Тут Исигуро идёт путём явных натяжек.

Сервильность вещи доходит до анекдота. Ладно, панегирик – «Его светлость думала о справедливости» – о Лорде Дарлингтоне, но читать, как в доме мистера Дарлингтона собирались писатель Герберт Уэллс, экономист Кейнс, лорд Галифакс и другие знаменитости, о которых компетентно размышляет слуга, это забавно. Ещё забавнее звучит откровенная деза – слова Лорда Дарлингтона: «При Стивенсе можно говорить откровенно». Это просто невозможно было по тем временам.

Сцену в деревеньке у семейства Тейлоров, где лакей говорит о том, что он занимался международными делами и встречался с мистером Черчиллем, общался с ним, читать без смеха невозможно. Может быть, формально общение Стивенса с Черчиллем и было, но о чём? О погоде? Во всяком случае, в мемуары Черчилля разговоры с лакеями не вошли.

Вообще, написать подобострастную, лакейскую вещь о благородной власти в мире Англии и её благородных англичан, а потом немножко вульгарных, но растущих под влиянием англичан нравственно и культурно американцев – это конечно, новое в литературе. Такой однозначной сервильности и подобострастия мировая литература ещё не знала.

Но Нобелевский комитет эту агитку вслед за Букером принял вместе с решением о Премии.

Как же нам быть теперь с падающей репутацией Комитета?

г. ЕКАТЕРИНБУРГ

 

---

 

Андрей БОЛДЫРЕВ

НОБЕЛЕВСКИЙ РОМАН О ТРАДИЦИЯХ И ПОРЯДКЕ ВЕЩЕЙ

 

Вызывающая статья Магнитова о нобелевском лауреате Исигуро заставила и меня познакомиться с романом. Не согласен с критиком, считаю, что главный роман Исигуро – явление, по крайней мере, важное и заметное. И, может быть, даже достойное премии.

Всегда считалось, что основой общества является средний класс, но в романе показан низший класс – слуг, и повествование ведётся от имени слуги, и сама детальность, любовность повествования, даже на уровне серебряных ложек, вызывает у нас изумление – вот где основа стабильности Англии. Я напомню, что это единственная в мире нераспавшаяся монархия, которая не прерывала свою историю тысячу лет. Вот и ответ – империя укоренена на уровне низшего класса, который является яростным проповедником этого порядка. Да, сервильность, и что? Это работа. У нас вот нет романа о грузчике, свято разделяющем принципы Верховной Власти и заявляющем, что служить Президенту – это для него, грузчика, честь. А у англичан теперь такой роман есть. Да, это роман о службе, но – подчёркивается, – людям благородным и решающим мировые задачи. Ведь несомненно, что слуга, сознающий это, приобщается к великому! И роман об этом – участии малых людей в Большом Деле.

Что касается невероятной для слуги меры компетентности в политических вопросах… Читая компетентные записки слуги, действительно возникает вопрос, что же в этом случае он делает в коридорах и кухнях, если он мыслит категориями профессионального дипломата, а не лакея? Я согласен, что роман делится на две части: первая реалистическая, вторая – с элементами вымысла, с обобщениями, но законными. Разве интеллектуальный уровень прислуги в Англии не был высок? Пусть не настолько, но если взять обобщённо, то это факт! Они умели вести разговор с гостями так, что никаких сомнений в уровне не было.

Далее, кому-то покажется неестественным, что через весь роман проходит вопрос, в чём состоит лакейская гордость. Кстати, слово «лакей» в английской традиции не имеет того негативного оттенка, который был привнесён к нам и был связан с отталкивающим образом Молчалина. Но почему достоинство не заключается в озвученном идеале – «служить лучшим людям современности, строящим справедливую цивилизацию»? Или обсуждать в лакейской природу Величия невозможно? А почему? Ведь идея Службы – не только лакейская. К примеру, король – слуга Богу.

Тезис «Служить лакеем в великих домах – условие величия» – чем плох? Высокие требования повышают профессионализм как условие величия слуги. Простая идея, но в чём её ущербность? Ведь и сегодня молодой человек выбирает большую компанию, где профессиональный рост будет гарантирован. И есть огромная разница между человеком, который работает в большой компании, и лавочником.

Да, это уже говорит не только о классовом мире, но уже о классовом союзе. Стивенс агитирует остальных слуг: они должны гордиться тем, что исполняли обязанности в эти исторические дни (по контексту это 30–40-е годы). Почему это плохо и почему называется лакейством?

Наконец, Магнитов говорит о сервильности как унизительном занятии. Но если взять японскую традицию, а именно кодекс самурая, буси-до, где служба хозяину – высшее наслаждение самурая, где смерть за хозяина – идеал судьбы, то получается, что перед нами роман о соединении традиций – японской и английской. Более того, японская традиция ронинов, управляющих хозяйством, рассматривается как укрепление английской: вот принципы буси-до, которые Стивенс озвучивает: 1. «Критическое отношение к Хозяину и служба несовместимы», потому что «Дворецкий, вырабатывающий свои взгляды на Хозяина, теряет главное качество – преданность». 2. Главный тезис: «Отныне я всего себя отдаю в Услужение».

Налицо соединение и взаимообогащение английской и японской традиций. И даже борьба за них! Уже на символическом уровне: остаток дня – вечер, этим роман заканчивается, но это и подведение итогов, перевод дня в ценность. В английском слове «remains» есть эта динамика смысла: остатки – но останки, даже развалины, руины, прах, но и – реликвии! Тонко. Разве это не достойно внимания Нобелевского комитета?

 

г. ЧЕЛЯБИНСК