Алина ВИТУХНОВСКАЯ. РУССКИЙ ХТОНИЧЕСКИЙ ПЕРЕВОРОТ (блиц-опрос “Лучшие книги об Октябре”)

№ 2017 / 38, 03.11.2017

Пожалуй, самое значимое и переломное событие начала прошлого века в российской историографии, более известное как «Великая октябрьская социалистическая революция 1917 г.», закрепилось в массовом бессознательном как революция, но по сути это был вооружённый переворот, насильственный перехват власти у Учредительного Собрания и Временного Правительства после настоящей революции февраля 1917 г.

Соответственно, одной из важнейших задач в понимании последовательности современного исторического процесса, будет являться та, которая позволит качественно переосмыслить события октября 1917 г. как незаконный захват и узурпацию власти большевиками, а также их потомками, пагубные последствия которого для России продолжаются и по сей день. То есть, ни в коем случае не как революцию.

Сейчас я принялась перечитывать книгу Андрея Платонова «Чевенгур». Признаться честно, я читала его очень давно, практически в детстве. И я была поражена современностью языка – это язык и Сорокина и Мамлеева – это язык русской хтони. В книге присутствуют и страшные образы обоих этих авторов – кровавая революция в России не закончена – она впаяна в сам русский язык. Очень интересным у Платонова мне показался момент пробуждения нового человека, нового – но не плакатного, не эволюционирующего, а человека разительно изменяющегося внешне, но не внутренне.

Мы видим такого дремотного крестьянина, который живёт в мире каких-то кошмарных языческих архетипов – движений земли, времён года, солнца, червей, плоти. Мы наблюдаем фоном морщинистых младенцев, которых родители остервенело рожают, убаюкивают, хоронят, а иногда и едят. Все эти хтонические кошмары вдруг начинают наполняться иными смыслами – место умершего бога, т.е. в данном контексте бога языческого, вдруг занимает машина, которую начинает обожествлять один из главных героев, наделяя её воистину сверхчеловеческими свойствами. Он видит в ней нечто более гармоничное и более значимое, чем само бытие.

Переходя к теме революции, а точнее – вооружённого переворота, мне кажется, что именно этот дремотный русский человек, прозревающий сквозь свою дремоту и зевоту машинного бога, стал началом и концом закрутившегося в России кровавого вихря. Фраза «Бог из машины» здесь более, чем уместна и как красивый оборот речи и как образ. Залп «Авроры» прозвучавший в октябре 1917 г. – это и был «глас бога», «глас машины», который пробудил спящего человека, но это было неосознанное пробуждение. Т.е. человек не был ни ментально, ни морально, ни метафизически, да и ни социально в первую очередь готов к столь резким изменениям общества. Но всё же было у него что-то внутри, что существовало до этого, но вдруг перестало существовать. При этом новое ещё не зародилось. Примерно как человек-гусеница, не превратившаяся в бабочку. Можно было сказать, что это была «революция людей-гусениц».

То, что произошло, можно назвать и бесструктурным управлением. Ибо только в ленинских методичках и материалах ВПШ революция выглядит как чёткая схема, алгебраический или геометрический алгоритм или же некая историческая неизбежность. Но на самом деле имело место пробуждение какой-то особой метафизической силы, то что сейчас мы называем массовым бессознательным, управляемым бесструктурно. Которое только потом было вписано в учебники по канонам марксизма-ленинизма, хоть по каким-то формальным признакам. Но в то же время, это не было закономерным процессом. Я вижу этот переворот как весьма масштабный, но при этом спонтанный, говоря старым языком, магический акт.

Как массово-бессознательного человека можно наименовать «гусеницей», так его можно назвать и големом, собранным, сконцентрированным и далее оживлённым из практически мёртвого материала. А ведь смертью пропитано всё крестьянское бытие. Люди живут где-то на грани смерти, а иногда и в самом её запределье. Смерть ежесекундно рядом с ними. Младенцы хоть и постоянно рождаются, но также постоянно и умирают. И потому в крестьянском мире смерть является куда большей реальностью, чем сама жизнь.

Альтернативным, стилистическим, образным фоном к «Чевенгуру» Платонова идёт произведение Михаила Булгакова «Белая гвардия», где в отличии от крестьян, участники белого движения были элитой своего времени, аристократами духа с чёткими и внятно оформленными позициями. И их бытие при этом не менее трагично, чем бытие крестьян в этот исторический момент. Ибо все их благородные замыслы погибают под гнётом чудовищной инерции, под ударами той самой силы, вызванной к действию большевиками. Стихии жестокого, бесчеловечного, безнравственного насилия. Чтобы убедиться в этом, можно не обращаться к художественным произведениям, повествующим о том страшном периоде – достаточно перечитать работу Ленина «Государство и революция». Более циничного текста, наверное, не существует в политической литературе.