Александр КУРИЛОВ. ВЕЛИКИЙ ОКТЯБРЬ И «СОЦИАЛИЗМ» СТРАНЫ СОВЕТОВ

№ 2017 / 38, 03.11.2017

Стало общим местом считать, что после Октября 17-го года у нас утверждается социализм, а после октября 91-го года происходит возврат к капитализму. Однако это не так.

Да, большевики пришли к власти под социалистическими лозунгами «Заводы и фабрики – рабочим!», «Землю – крестьянам!» Но если крестьяне тогда действительно получили в своё владение земельные наделы, стали их собственниками, то делать рабочих собственниками заводов и фабрик большевики не собирались. Подобное «мероприятие» в их планы не входило. И не случайно. Здесь большевики руководствовались научным социализмом Ф.Энгельса, согласно которому «пролетариат берёт государственную власть и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 224). «Научный социализм» Энгельса вёл рабочих в объятия государственно-монополистического капитализма, где они должны были трудиться по найму у единоличного собственника заводов и фабрик – государства. Он не называет такой капитализм социализмом. Это делает В.И. Ленин.

«…социализм, – скажет он в сентябре 1917 г., – есть не что иное, как государственно-монополистическая монополия, обращённая на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией» (ПСС. Т. 34. C. 192). Так государственно-монополистический капитализм был прямо назван социализмом. Более того, Ленин вообще отвергал саму возможность коллективной собственности на средства производства. «…полным отказом от социализма, – писал он, – является всякое, прямое или косвенное, узаконение собственности рабочих отдельной фабрики или отдельной профессии на их особое производство» (ПСС. Т. 36. С. 481).

Однако, утверждение, что государственно-монополистический капитализм перестаёт быть капитализмом, потому что он «обращён на пользу всего народа», было по сути заблуждением, выдавая желаемое за действительное, вытекая из понятия о «научном социализме» Энгельса. От того, что государственный капитализм был «обращён на пользу всего народа», он не переставал быть капитализмом, основанном на эксплуатации наёмного труда. Прибавочный продукт также не доставался его производителям, а присваивался владельцем средств производства, в данном случае государством – «совокупным капиталистом». Именно такой государственно-монополистический капитализм создаётся в СССР в полном соответствии с теорией «научного социализма» Энгельса. И другой экономической системы у нас тогда просто не могло быть.

Экономическая монополия предполагала монополию политическую и наоборот. Экономическая монополия требовала соответствующей политической надстройки, гарантирующей её жизненность и функционирование, и только политическая монополия могла это обеспечить. В то же время политическая монополия была жизнеспособна только при опоре на монополию экономическую. Эти монополии взаимообусловлены и друг без друга существовать не могут. В этом отношении государственно-монополистический капитализм и обслуживающая его государственно-монопольная партия представляли собою единую монолитную политико-экономическую систему, которая и сложилась у нас после Октября 1917 г.

«Революция, – говорил Ленин в апреле 1918 г. об очередных задачах советской власти, – …именно в интересах социализма требует беспрекословного повиновения масс единой воле руководителей трудового процесса… беспрекословного повиновения воле советского руководителя, диктатора…» И Далее: «Только развитие государственного капитализма, только тщательная постановка дела учёта и контроля, только строжайшая организация и трудовая дисциплина приведут нас к социализму. А без этого социализма нет» (ПСС. Т. 36. С. 200, 201, 258). Выходило, что без государственного капитализма нет и не может быть социализма.

Так что же такое социализм не по мнению Энгельса, полностью разделяемому Лениным, а с точки зрения науковедения, которое рассматривает его как ступень познания конкретного явления действительности, реальной жизни общества? В чём его суть, без чего его нет и не может быть?

Идея социализма возникла в 30-е годы XIX в., когда обостряются противоречия между трудом и капиталом, наёмными работниками (рабочими, пролетариатом) и работодателями-капиталистами, буржуями, единоличными собственниками средств производства, когда учащаются попытки разрешить эти противоречия революционным путём, где самыми заметными были восстания лионских ткачей в 1831 и 1834 гг. Социализм предлагал иной, не революционный путь разрешения этих противоречий.

Понятие о социализме стало развитием представлений о справедливых производственных отношениях, которые неизбежно, можно сказать, естественно возникали, когда собственниками производства (предприятия, завода, фабрики) становились сами производители, т.е. те, кто до того являлись наёмными работниками. Социализм устранял главное противоречие между трудом и капиталом, собственниками средств производства и производителями, выступавшими теперь в одном лице. Эксплуатация – присвоение прибавочного продукта (прибыли) людьми, не участвовавшими непосредственно в производстве, становилась невозможной, исключалась автоматически, результатами труда распоряжались сами производители – рабочие, ставшие владельцами как средств производства, так и произведённой ими продукции, т.е. коллективным обладателем капитала, коллективным капиталистом. Наступало торжество справедливости. Пролетариат как класс отмирал, рабочие переставали быть обездоленными и неимущими, их материальное состояние неуклонно росло, так как каждый рабочий – собственник предприятия – был заинтересован в увеличении его продукции, что сразу и непосредственно вело к увеличению прибыли, умножению общего, коллективного капитала, а следовательно и доходов каждого рабочего, делая ненужными их выступления в защиту своих экономических интересов – забастовки, восстания, социальные революции. При этом все атрибуты буржуазной экономики – промышленный, торговый и банковский капиталы, рынок, конкуренция и т.п. – оставались неизменными, только все рабочие-производители становились капиталистами, собственниками своих предприятий – заводов и фабрик. Это неизбежно должно было сказаться на экономике в целом, способствуя её росту, и, как следствие – процветанию каждой страны. Идея социализма объективно была вызвана необходимостью экономического развития человечества.

Такое понятие о социализме в XIX – начале XX вв. разделялось многими экономистами Европы, в том числе в России. В их числе был и Н.Г. Чернышевский.

Он ни минуты не сомневался, в том, что социализм явление экономики, а не социальной сферы, что понятие о нём категория экономическая и не касается вопросов общественного развития, так как «сущность социализма, – отмечал он, – относится собственно к экономической жизни», что «социализм всё своё содержание ограничивает экономической стороною жизни» (Полн. собр. соч. Т. IX. С. 828, 830).

В статье «Капитал и труд» он писал: надо «стремиться к тому, чтобы в экономической области была произведена в отношениях труда к собственности перемена… Эта перемена должна состоять в том, чтобы сам работник был и хозяином… труд должен быть единственным владельцем производимых ценностей» и фабрики должны принадлежать не одному хозяину-капиталисту, а «товариществу трудящихся (коллективному собственнику. – А.К.)… производство должно иметь форму товарищества трудящихся», так как «наивыгоднейшее для производства положение дел то, когда весь продукт труда принадлежит трудящемуся». И далее: «Форма товарищества трудящихся даёт такое положение дел, потому должна быть признана формою самого успешного производства».

Это стремление к перемене Чернышевский называет «теорией трудящихся», которая в противоположность «теории капиталистов» предполагала «товарищество в производстве». И будет постоянно подчёркивать экономическую составляющую этой теории, утверждая, что «для хорошего хозяйства необходимо, чтобы работники были хозяева, а не наёмники», что развитие экономики напрямую связано именно с положением, «когда отдельные классы наёмных работников и нанимателей труда исчезнут, заменившись одним классом людей, которые будут и работниками, и хозяевами вместе» (Там же. Т. VII. С. 23, 38, 43, 53, 54; Т. IX. С. 219, 487).

Целью социализма, его историческим предназначением было превращение каждого рабочего, пролетария в собственника предприятия (завода, фабрики), на котором он работал, т.е. в буржуя, капиталиста, со всеми вытекающими отсюда экономическими, социальными да и политическими последствиями. Но именно это основополагающее положение в понятии о социализме не устраивало К.Маркса и Ф.Энгельса – составителей «Манифеста коммунистической партии», которые, видя растущую популярность идеи социализма, решили использовать её в своих политических интересах и пошли на откровенную подмену – подлог самого содержания понятия о социализме.

Они хотели быстрого решения проблемы «труда и капитала», отдавая предпочтение революционному, а не эволюционному пути развития общества, предлагаемого социализмом, при этом прекрасно сознавая, что идея социализма была по своей сути идеей буржуазной. Объясняя, почему составители «Манифеста» остановились на «призраке коммунизма» в то время, как идея социализма тогда реально, а не призрачно бродила по Европе, производя большое впечатление на европейцев, Энгельс писал: «Мы не могли назвать его социалистическим манифестом» именно потому, что социализм –
идея буржуазная, а в коммунизме они нашли идею пролетарскую: «…социализм был буржуазным движением, коммунизм – движением рабочего класса» (Соч. Т. 19.
С. 229–230, 224).

Однако коммунизм по своей сути пролетарской идеей не был (но это предмет особого разговора), таковую из него сделали и, надо сказать, успешно, составители «Манифеста». Им очень хотелось увлечь пролетариат хоть какой-то антибуржуазной идеей, и выбрали коммунизм, вложив в это понятие своё содержание. И говоря о социализме они постарались выхолостить его содержание, намеренно опуская самое в нём главное – экономическую составляющую, касающуюся форм собственности и производственных отношений, переводя учение о социализме в разряд беспочвенных и бесперспективных социальных учений-утопий. Сделать это было нетрудно, так как слова «социалистическое» и «социальное» восходили к одному латинскому socialis . Так в «Манифесте» появляются понятия «феодальный социализм», «мелкобуржуазный социализм», «консервативный или буржуазный социализм» и «критически-утопический социализм», не имевшими никакого отношения к явлению, ступенью познания которого и стало понятие о социализме.

Говоря о множестве «социализмов», составители «Манифеста» сознательно шли на подлог: если реальный социализм, что признавал Энгельс, был «буржуазным движением», и определённые основания считать его «мелкобуржуазным» имелись, то он никак не мог быть «феодальным», «консервативным» или «критически-утопическим». То, что составители «Манифеста» называли «социализмами», на самом деле были «социаль…низмы» – «феодальный социальнизм», «мелкобуржуазный», «консервативный», «критически-утопический» – своего рода представления о социальном, а не экономическом устройстве жизни.

Это были течения общественной мысли, выражавшие, как отметили сами составители «Манифеста», интересы и настроения разных социальных слоёв: «французской и английской» аристократии, европейской мелкой буржуазии и крестьянства, «немецкого мещанства», филантропов и «поборников гуманности» внутри средней буржуазии и т.д.

Социализма нет и не может быть без коллективной собственности на средства производства, без производственных отношений, которые возникают, когда рабочие становятся владельцами-хозяевами предприятий, где находится их рабочее место, без «товарищества
трудящихся», распоряжавшегося «продуктами» своего труда. В этом его суть.

Созданный в СССР государственно-монополистический капитализм назвали социализмом не только потому, что он отвечал «научному социализму» Энгельса, но ещё и потому, что он с самого начала был социально-ориентированным. При этом социальное преподнесли как социалистическое, сознательно или бессознательно отождествив эти понятия. Часть полученной прибыли государство возвращало его производителям в виде бесплатной медицины и образования, невысокой стоимости коммунальных услуг, низких цен на продовольственные и бытовые товары и т.д. Но его эксплуататорская сущность оставалась неизменней. Все без исключения, кроме партийных функционеров, были наёмными у государства работниками, рабочие, как и до Великого Октября, не имели прав собственности на средства производства, недра и т.д. Понятия «общенародная» и «общественная» собственность придумали и ввели, чтобы замаскировать «госсобственность». И другого смысла и назначения они не имели.

В экономике собственностью называется то, чем владеете, безраздельно пользуетесь и самостоятельно, по-своему распоряжаетесь – можете продать, обменять, подарить, выбросить и т.д. Ни одному из этих критериев-признаков собственности понятия «общенародная» и «общественная» собственность не отвечают: народ в любой стране ничем не владеет, именно народ, а не отдельные его представители, возможности пользоваться средствами производства он не имеет, тем более ими распоряжаться. Всё, что извлекается из недр, все фабрики, заводы, станки, пароходы, железные дороги, поезда, вагоны и т.п. было собственностью государства, которое всем этим монопольно владело, использовало для получения прибыли и распоряжалось. Как и до Великого Октября, наши рабочие оставались пролетариями, подвергались жесточайшей эксплуатации. Так, в 70–80-е годы они получали у нас на руки от двух до пятнадцати копеек с каждого рубля произведённой ими продукции в зависимости от характера производства, да к тому же их зарплата – «доходы», облагалась ещё и подоходным налогом.

Но в условиях послереволюционной разрухи и начавшейся гражданской войны государственно-монополистический капитализм был объективной и неизбежной необходимостью. «Действительность говорит, – отмечает Ленин в апреле 1918 г., – что государственный капитализм был для нас шагом вперёд». И не только шагом: «…всякий не сошедший с ума человек, – продолжает он, – и не забивший себе голову обрывками книжных истин должен был бы сказать, что государственный капитализм для нас спасение» (ПСС. Т. 36. С. 255). И он таковым стал.

Благодаря ему в 30-е годы удалось создать мощную индустрию, которая позволила выстоять в борьбе с фашизмом и разгромить его, в 40-е годы – создать ядерное оружие, в 50-е – восстановить разорённую войной экономику, в 60-е – создать атомную энергетику, ракетно-космическую промышленность, послать человека в космос.

Но на этом все возможности экономики, основанной на государственно-монополистическом капитализме, были фактически исчерпаны. Её эффективность неуклонно снижалась. По инерции она ещё развивалась, но к началу 80-х годов вся ограниченность производственных отношений, при которых производитель был отчуждён от средств производства, становится очевидной: растущие противоречия между трудом и госкапиталом обострились до предела. Экономическую систему нужно было срочно менять и переходить от ложного к подлинному социализму. А все условия для такого перехода имелись.

Да, рабочие не являлись собственниками предприятий: всем «от их имени», даже ни разу не спросив на то разрешения, владело и распоряжалось государство. Однако сознание коллективной ответственности за работу «своего» завода (фабрики) у каждого из них было. И не мудрено.

Для трёх поколений, начиная с 30-х годов, работавших на том или ином заводе (фабрике), само предприятие стало действительно «своим», поистине вторым домом. К началу 80-х годов у них сформировалось, вошло, как говорится, в кровь святое чувство «товарищества трудящихся», о чём на заре социалистического движения мечтал Чернышевский и что было первым условием рождения социализма с его коллективной собственностью на средства производства, превращения каждого рабочего в хозяина-владельца своего завода (фабрики) и становления справедливых, товарищеских отношений, исключающих эксплуатацию труда.

Универсальный до того времени двигатель экономики – материальную заинтересованность участников производства в результате своего труда – большевики попытались, и достаточно успешно, заменить системой морального поощрения – орденами, медалями, званиями, почётными грамотами. И хотя, как пели: «Не награды нас пленили, это скажет вам любой, мы хлеба свои растили ради чести трудовой», но, «если к этому награда будет нам присуждена, мы не скажем: «Нет, не надо» – мы ответам: «Да, нужна!» Стремление к трудовой чести и славе, увенчанной наградами, было одним из эффективных моторов-стимулов развития советской экономики на протяжении почти пятидесяти лет, начиная с первых пятилеток, которые поэтому всегда выполнялись досрочно.

В 70-е годы этот «мотор» ещё продолжал работать, но система наград постепенно теряет свой стимулирующий характер, становится во многом формальностью, и не столько оценкой реальных трудовых достижений, которых становилось всё меньше и меньше, сколько неотъемлемым атрибутом юбилейных мероприятий и поощрения за выслугу лет. Долго такое длиться не могло. И вот настал момент, когда перемена в системе экономики страны, основанной на государственно-монополистическом капитализме, становится жизненной необходимостью. Её характер был обозначен ещё Чернышевским. «Эта перемена, – писал он, – должна состоять в том, чтобы сам работник был и хозяином», заводы и фабрики должны принадлежать тем, кто на них трудится, т.е. «должны иметь форму товарищества трудящихся», которая является «формой самого успешного производства».

Чтобы обеспечить нашему производству экономический успех, нужно было от лжесоциализма – социально-ориентированного государственно-монополистического капитализма – переходить к подлинному социализму, уже теоретически обоснованному у нас Чернышевским. Но руководители КПСС и нашего правительства, хотя Чернышевского на словах и высоко почитали, но его экономические работы никогда не читали, и в вопросе о сущности социализма безоговорочно доверяли всему, сказанному Лениным. В то же время, они чувствовали и в глубине души сознавали, что для оживления в стране экономики необходимо что-то делать. И, не отказываясь от практики морального поощрения за труд, решили обратиться к «буржуазному», по их «марксистскому» убеждению, принципу материальной заинтересованности.

Частично он уже был задействован в качестве разовых поощрений, которыми сопровождалось вручение наград. Однако в таком крайне усечённом и ограниченном виде этот принцип уже перестал эффективно работать, окончательно исчерпав себя. Экономика требовала, чтобы материальная заинтересованность вернулась к своему природному назначению и стала, как ей и положено, главным, основным двигателем производственных отношений. Запустить этот двигатель и была призвана начавшаяся у нас «перестройка». Появляется первый реальный шанс для перехода от государственно-монополистического капитализма к социализму.

Возможность такого перехода определялась двумя составляющими: психологической и экономической.

Одна предполагала стремление и готовность каждого работника предприятия (завода, фабрики) и всех вместе стать его коллективным владельцем, собственником, т.е. полновластным хозяином. Другая – наличие у каждого работника хотя бы самых общих знаний о том, как осуществляется хозяйственная деятельность его предприятия (производственные циклы, расчёт себестоимости и стоимости выпускаемой продукции, понятие о накладных расходах, рентабельности предприятия, формирование прибыли, зарплаты и т.д.), не говоря уже об элементарных представлениях о товарно-денежных отношениях вообще и других атрибутах экономики.

Психологически (морально) советские рабочие в массе своей к такому переходу были подготовлены: чувства «товарищества трудящихся», фабричного и заводского патриотизма – «мой завод», «моя фабрика», что уже отмечалось выше, им не нужно было ни у кого занимать. Имелся и определённый опыт хозяйствования, экономической деятельности: приобщение к хозрасчёту, щекинский эксперимент в промышленности, начатый в 1965 г., бригадный подряд в строительстве, начатый в 1971 г., и т.д. И хотя все эти начинания быстро сошли на нет, так как проводились в рамках достаточно жёсткого Госплана, фиксированного фонда заработной платы и утверждённых госцен на производимую продукцию, тем не менее, даже такое усечённое участие рабочих в экономической жизни предприятий свидетельствовало, что они вполне способны и готовы осуществлять полномасштабное хозяйствование в границах своих предприятий, заводов и фабрик. Тем более, если ещё чуть-чуть подучиться.

Таким образом, определённые условия для перехода к социализму, к исполнению обещанного большевиками ещё в Октябре 17-го года: «Заводы и фабрики – рабочим!» – были созданы. Но пойти на такой шаг, даже частично, не покушаясь на государственную монополию в таких жизненно важных отраслях экономики, как энергетика, транспорт, военная промышленность, добыча полезных ископаемых, партийно-правительственное руководство не могло. Это означало бы коренное, пользуясь выражением Ленина, изменение точки зрения на социализм как государственно-монополистический капитализм, «обращённый на пользу всего народа», к чему пришёл он в последние годы своей жизни, анализируя процесс экономического развития страны и характер наиболее эффективных производственных отношений. Правда, изменение ленинской точки зрения на социализм не предполагало отказа от капитализма как такового. Ведь по своей природе и производительным силам социализм также являлся капитализмом, только без эксплуататорской составляющей, но признание таковой природы социализма в свою очередь требовало изменение существовавшей тогда у нас, да и сейчас, точки зрения на капитализм.

Если рабочий класс и психологически и экономически был уже готов к социалистическим преобразованиям, стать настоящем хозяином своих предприятий, то партийное руководство страны ни психологически, ни идеологически, ни политически, ни морально не могло пойти на изменение существовавшего тогда у нас понятия о социализме и капитализме. Не могло по той простой причине, что вместе с молоком «верного» и «всесильного» учения они, перефразируя слова известного поэта, «всосали» – «нельзя за флажки!». Нельзя за «флажки», которыми были для них марксистское понятие о капитализме, ленинское представление о социализме как государственном капитализме и сталинская «наука» построения такого социализма в нашей стране. А потому, выдвигая социалистические по своему характеру идеи – самоуправление, самоокупаемость, самофинансирование, и т.п., но при этом пытаясь реализовать их в рамках предприятий, остававшихся в безраздельной собственности государства, сохраняя неизменными производственные отношения, основанные на эксплуатации трудящихся, добиться в этих условиях хоть какого-то заметного, не говоря уже существенного подъёма экономики, было невозможно.

Экономическая перестройка не просто забуксовала. Она привела к всеобщей забастовке шахтёров и возникновению забастовочных комитетов, среди требований которых важнейшими были: передача средств производства в собственность рабочих, установление совместного владения предприятиями – государством и рабочими, и введение реального управления этими предприятиями «коллективами трудящихся».

Идеологическая перестройка не успевала за событиями и затянулась на несколько лет. И эта задержка сыграла роковую роль в судьбе страны.

К осознанию того, что привычную для них точку зрения на социализм, со всеми вытекающими отсюда последствиями, необходимо менять, партийное руководство приходит лишь к середине 1991 г., что и получает отражение в проекте новой Программы КПСС, принятой 26 июля на последнем Пленуме ЦК КПСС. Был провозглашён отказ от тотального государственно-монополистического капитализма и намечен «переход к смешанной экономике, основанной на многообразии и равноправии различных форм собственности – государственной, коллективной и частной, акционерной и кооперативной». Особо было выделено положение об «активном содействии становлению собственности трудовых коллективов» и подчёркнуто стремление «добиваться… реального права трудовых коллективов владеть предприятиями и распоряжаться результатами своего труда» – т.е. того, что являлось важнейшей экономической составляющей, самой сутью подлинного социализма («Правда». 1991, № 107. 8 августа).

Это было закреплено в Законе СССР от 1 июля «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий», в преамбуле которого отмечалось, что он направлен на «преодоление монополии государственной собственности» и «обеспечение гражданам реальной возможности становиться собственниками средств и продуктов общественного производства на основе многообразия форм собственности». Саму же приватизацию предполагалось начать с января 1993 г. («Советская Россия». 1991. № 154. 8 августа. С. 1, 5).

Однако полного отказа от марксистско-ленинско-сталинского понятия о социализме не произошло. Представление о сущности нового, «гуманного, демократического социализма» выводят, не выходя за рамки марксизма. Отказываются только от трактовки социализма как первой фазы коммунизма, предлагая рассматривать социализм «как качественно новую, вполне самостоятельную форму посткапиталистического развития» («Коммунист». 1991. № 11. С. 26). Но социализм исторически возникал и вырастал из недр капитализма, являясь одной из его разновидностей. И таковой остаётся: у капитализма и социализма одни и те же производительные силы, но разные производственные отношения. Робость и нерешительность перехода к экономической системе, основу которой составляли производственные отношения на базе коллективной собственности трудящихся в границах конкретных промышленных предприятий – заводов, фабрик, шахт и т.п., обернулось крахом для самой партии и привело к развалу СССР.

В результате, первый шанс для естественного перехода от одной формы капитализма, государственно-монополистической, к другой – социалистической, был упущен. Но Провидение пошло нам навстречу и предоставило ещё один. Он появляется сразу после октября 1991 года, когда новые власти Российской Федерации, тогда ещё Страны Советов, выдвинули лозунг о создании у нас миллионов собственников и объявили о начале приватизации всей государственной собственности, на которою могли претендовать как каждый наш гражданин, так и «коллективы трудящихся» – рабочие фабрик, заводов, шахт и т.п. производственных предприятий. Но коммунисты, теоретическая мысль которых не могла «перемахнуть» через «флажки» марксистско-ленинско-сталинских представлений о социализме, были не способны начать и возглавить движение к «народному капитализму», каковым по сути был социализм, и превращению государственных предприятий в «народные», наладить процесс перехода от монопольного государственного капитализма к коллективному, социалистическому. Более того, они активно выступили против самого принципа приватизации государственных предприятий, которая довольно быстро приняла обвальный, разрушительный характер, в результате чего у нас один капитализм – государственно-монополистический, в меру цивилизованный, социально-ориентированный, сменился другим – приватным, частным, криминальным, нецивилизованным, асоциальным, свойственным форме периода первоначального накопления капитала со всеми его негативными атрибутами и последствиями.

Таким образом, и второй шанс для перехода к социализму был упущен.

Однако подлинный социализм с его коллективной собственностью на средства производства и справедливыми – товарищескими – производственными отношениями – не миф и не утопия, а требование времени. Хочет кто-то это признавать или не хочет, нравится это кому-то или нет. Промышленные предприятия, фабрики и заводы рано или поздно должны и будут принадлежать тем, кто на них работает. Лучше рано. В противном случае мир ждут разрушительные, губительные для человечества экономические, и не только, войны, что станет вести крупная буржуазия во имя личных, приватных, корыстных интересов.

В 1921 г. лидеры «рабочей оппозиции» в РКП(б), заметив, что Великий Октябрь социалистической революцией не стал, предрекали неизбежность такой революции, которая и передаст в руки рабочих, производителей все те предприятия, где они трудятся. Но мир с того времени существенно изменился и стоит перед социалистической эволюцией, а не революцией. Да, это будет долгий, многовековой процесс, но другого пути к экономике со справедливыми производственными отношениями, к справедливому во всех отношениях обществу нет. Процесс этот уже начался, вместе с принятием у нас летом 1998 г. Закона «о народных предприятиях». И возглавить его исторически обречена родина «Великого Октября».

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.