Виталий ТРЕТЬЯКОВ: «Независимую газету» приходилось отвоёвывать с помповым ружьём

№ 2017 / 44, 15.12.2017

– Виталий Товиевич, «Независимая газета», хоть и при поддержке демократического Моссовета, но стартовала как вполне своего времени проект: ходят легенды о том, как вы её проектировали в виде акционерного общества и собирали по тысяче рублей с будущих акционеров…

– Было не совсем так, хотя я действительно у состоятельных тогда друзей, которые имели возможность ездить за границу, зарабатывать там лекциями, спрашивал и обещал. Имелся и договор. Но там говорилось так: «Если сложатся соответствующие обстоятельства и сформируется акционерное общество, то эти люди за свою тысячу рублей получат привилегированные акции». Но всё быстро девальвировалось. В результате от середины лета и до конца осени 1990-го всё ушло на организационные расходы. Помещение нам тоже давали по частям – там же находилась фабрика «Восход» во втором здании, блокноты они брошюровали. Одну комнатку нам дали, через две недели – две. И 21 декабря 1990-го года, в день рождения Сталина, специально дата была выбрана мною, и там были материалы о Сталине в первом номере – вышел дебютный номер «Независимой».

– Чтобы примерно представлять себе порядок цен и инфляции, начавшейся в ходе «сбычи мечт» господ либерал-реформаторов, вставлю свои «пять копеек»: купленная в 1992-м году по случаю четвертинка бревенчатого дома (меньше трёх соток занимающая) в Ашукино (Пушкинский район) стоила моей небогатой семье 6 тысяч рублей (2 дала бабушка из своих сбережений, а она написала немало книг о подвижных играх и спорте). То есть шесть привилегированных акций «НЗ» – и ведь их было, наверняка, больше… А, к примеру, в ходе кризиса уже 1998-го года один уважаемый московский издатель (ОГИ) был вынужден продать квартиру в центре, чтобы расплатиться с одним из издаваемых им писателей – посему представить, сколько моих дачек уместилось в тогдашней «НЗ», не так сложно.

– Старт всегда дорого стоит. Зато набрав обороты, можно совершенно иначе глядеть на мир и конкурентов. В декабре 1990-го года мы выпустили всего три номера, а потом, с января потихоньку начали раскручиваться: выходили сперва 3 раза в неделю, потом 4 раза в неделю, а на пять раз в неделю мы вышли только к концу 1991-го. То есть в советский период «НГ» полноценной ежедневной газетой ещё не стала – просуществовала в таком стартовом ритме в СССР ровно год, если считать по дню роспуска. Но в реальности уже в августе 1991-го года было ясно, что Советский Союз – не жилец… Сразу громкая известность пришла к «НГ». Однако история была такова, что в 1992-м году началась гиперинфляция, которая сожрала всё, что мы смогли заработать за год предшествующей работы, и сразу финансовые проблемы возникли, однако о них стоит рассказывать отдельно, и давайте дождёмся соответствующего тома моих воспоминаний.

– В «первую сборную» вашей газеты, согласно нашим профессиональным источникам, вошли ультралибералы, которые потом и вам много раз угрожали, обвиняли в отступничестве и умеренности… Так ли было, и кого вы выделите в той, стартовой когорте?

– Естественно, если с бумагой и помещением как-то всё постепенно решилось, – то кто будет работать, откуда набирать коллектив? Этот вопрос стоял острее. Какой-то круг людей был со времён моей работы в Агентстве печати «Новости», я набирал стажёров, был уже опытным работником. Сперва я часть своих стажёров перетащил в «Московские новости», когда стал заместителем главного редактора, а потом они перешли со мной в «НГ». Это неизвестные на тот момент широкой публике журналисты. Второй поток – люди, которых мне советовали мои знакомые. Вот, например, Миша Леонтьев. Кто такой Миша – тогда никто не знал. Мне его рекомендовали как экономического журналиста, привели. Сергей Пархоменко – тоже не знал я тогда никакого Сергея Пархоменко. А потом он возник уже перед вашим политическим поколением как известный журналист, и теперь даже политикой занимается… Андрей Караулов, которого я знал по-разному – человек, мягко говоря, сложного характера, мы позже с ним расстались, но он возглавил тогда в «НГ» отдел культуры и привёл туда людей, которых я тоже в большинстве не знал. Я знал только более известных. Или, например, взял я из «МН» моего секретаря – она перешла в «НГ», Юля Ерёмина. Тогда компьютеры ещё только появлялись в редакциях…

– Четыреста восемьдесят шестые – если вы про IBM, до них в нашей 91-й школе водились только ямаховские «КУВТы»…

– Да-да, у нас в «МН» были сразу 486-е, самые передовые, на заседаниях редколлегии разносили распечатки с принтера, разносила Таня Малкина. Я её звал Скрепка… Пачка распечаток была большая, материалы множили на ксероксе и требовались большие скрепки, она их трудолюбиво разносила. Она дружила с Юлей, мы с ней общались – она с бойким умом, интересующаяся политикой. Такая хваткая, как мне показалось, девочка. Однажды я ей позвонил и сказал: «Тань, какого хрена ты там делаешь в «МН», до сих пор разносишь эти бумажки? Приходи в «НГ», я тебя сделаю парламентским корреспондентом!» Я её аккредитовал, она стала бойко писать со всех заседаний и пресс-конференций, а потом прославилась в августе 1991-го года своим вопросом. Дело было на пресс-конференции ГКЧП, где она спросила у Янаева: «Вы понимаете, что вы сегодня совершили государственный переворот?»…

– Хотя на деле-то переворот совершил Ельцин: перевернул не только СССР и вытряс из него в свои лапы одну Россию, он ещё и историческое время вспять повернул (но не он наш герой нынче, вернёмся к Тане Малкиной).

– Вот такие были молодые кадры! Таня-Скрепка, проработавшая пару месяцев в «НГ» до того, как задать свой исторический вопрос. Почему, помимо всего прочего, я собирал таких неизвестных на тот момент журналистов? Когда я обнародовал кредо газеты, я был уже сам довольно известен, меня хвалили, некоторые завидовали. И я обращался тогда и к ряду известных журналистов. Они все были за свободу слова, за всё хорошее – однако на решительные шаги не шли, и в новенькую мою газету не спешили. Можно поднять подшивки газет 1990-го года, чтобы понять, что они писали тогда вовсе не то, что лично мне говорили. И все, абсолютно все известные журналисты – мне отказали. Они все были за новую, свободную прессу – но это же девяностый год, сохраняется инерция, положение у тех газет с гербами и орденами их зданий, зарплат политобозревателей, вертушек, пайков (даже пайки тогда сохранялись!)… А я им предлагал совершенно новое издание на пустом месте: свободу печати, независимость и всё такое прочее. Правда, я предлагал ещё и довольно высокие зарплаты – выше, чем в рублях, чем у них в старых газетах. Но ничего более конкретного, и они выбирали пайки, стабильность. Поэтому я и набрал никому не известных журналистов в первую команду. Все они были за перестройку, за демократию, всем не нравился Горбачёв – к нему разные могут быть претензии от разных поколений, однако тогда было ясно, что он проваливается и неизвестно куда ведёт страну. Все или почти все были ельцинисты в нашей команде – то что у вас в вопросе звучит как «ультралибералы». Во всяком случае – в том понимании, того времени. За реформы, за демократию, за всё хорошее, против всего плохого, что было в советское время. И так вот, с этими настроениями, мы начали работать. Некоторые журналисты появлялись вообще неизвестно откуда – например, некоторое время у меня работала дочка Василия Шукшина, старшая. Не та, что киноактриса, а та, что потом ушла в монахини. Кто-то привёл её по каким-то причинам – всего я не мог отследить. Но я брал всех. И из АПН моих старых знакомых, и из «МН», это был довольно хаотичный набор. Мой принцип был продекларирован на последней полосе. «Да, мы понимаем, что абсолютно независимых людей не бывает – каждый зависит от своей семьи, от жены» – начало было ироничным. Но мы независимы от верховной власти, от городской. И действительно, Гавриил Попов тогда ни разу не вмешивался в нашу работу, и Лужков не вмешивался – другое дело, что при нём мы стали независимее. Второй важный пункт, мы были независимы и от оппозиции – тогда были разные группировки оппозиции. И мы заявили, что не являемся трибуной или органом какой-либо из оппозиционных партий. Во-первых, мы предоставляем трибуну всем значимым политическим движениям Советского Союза – на равных правах, во-вторых, мы предоставляем возможность высказаться всем значимым политическим персонажам, и третье – мы максимально объективно стараемся описывать то ,что происходит в стране, со всех сторон. А как ты можешь описывать со всех сторон? Ты должен доверять своим журналистам. Они были, например, на каком-то историческом съезде или заседании, а не я был – естественно, я должен им полностью доверять, когда они описывают событие. «Пока я с тобой работаю, я тебе доверяю» – вот был принцип «НГ». Перестаю доверять, проблемы возникают сразу. Плюс вот эти все прорабы перестройки, которые моментально начали печататься у меня – вот были наши авторы. Я всегда доверяю экспертам, людям, знающим в своей сфере многое – уважаемым людям. Я не изменяю их тексты, что вызывало много проблем. Да, ещё один из принципов «НГ», который мы сразу заявили: мы не будем печатать, как другие газеты, что (взятое тоже с Запада) мнение редакции может не совпадать со мнением автора. Это дурацкая ремарка, потому что по определению не может быть в редакции мнения единого по поводу того, о чём пишет автор. Второе – естественно не совпадает, если полностью совпадает, то зачем мне статья этого автора, зачем мне на него время тратить? И вот тут начались на наших летучках дискуссии. И у меня тоже заместители вели номера – хотя первые сто номеров «шапки» только я писал, а потом часто исправлял у ведущих редакторов «шапки», но не меняя идей авторских. Принцип был тот же: если статья хорошая, нужно исправить ошибки, несуразности авторские, но печатать надо, если статья плохая – выбрасывать в корзину. Переписывать дурную статью в хорошую – ненужная трата времени. У меня огромный был «портфель» – постепенно все, и из тех модных журналистов, что выбрали пайки, стали тащить свои статейки. Но далее стали проявляться внутри редакции противоречия двух типов. Первое, назову два примера, с именами. К тому времени мой давний друг с «МН» Андроник Мигранян, до сих пор с ним дружим – написал статью. И Серёжа Пархоменко мне сказал: «Виталий Товиевич, вот опубликована статья этого …(не буду точно тут цитировать как бранно он его назвал) вашего друга Миграняна, она какая-то такая, вы печатаете потому что он ваш друг, а моего не печатаете». Я ответил: я печатаю Миграняна не потому что он мой друг, а потому что он пишет умные статьи. Журналисты, конечно же, делают основу газеты, в календарной части, по текущим событиям, но газета без авторов внештатных, без людей, которые могут сказать в газете то, что не скажут ни в какой другой – не существует. Нашу газету называли экспертной во многом – сейчас таких авторов называют экспертами, а ведь начиналось-то всё на наших страницах. И есть два типа авторов, ответил я Пархоменко. Первые – которые пишут умные статьи, которые надо печатать, даже если авторы неизвестны, нет имени. Второй тип – люди с громкими именами, их надо печатать, даже если они пишут дурацкие тексты, потому что это привлекает читателей. И вообще – пусть они почитают, что предлагает человек с громким именем, абсурд, не абсурд… Человек имеет влияние в обществе – мы его печатаем! И третий тип авторов – это сами журналисты. Я так заключил ответ Пархоменко: «Сергей, когда у вас будет имя, как у Миграняна, я буду печатать любые ваши тексты, а пока имени нет, я буду печатать Миграняна, Цепко» (назвал когорту перестроечно-известных имён).

– Может быть, такими нотациями вы и качнули собственную лодку «НГ», и часть «первой сборной» перешла в газету «Сегодня» (в которой читался явный вызов возрождённому «Дню» – газете «Завтра»)?

– Действительно, мне скоро стали поступать упрёки: а почему мы печатаем статьи, которые ругают Ельцина? Я отвечал: мы независимая газета, один хвалит Ельцина, другой ругает, все на равных правах тут. Вот как раз об «ультралиберализме» – левые взгляды, прокоммунистические осуждали на планёрках, и бросали мне упрёки, почему мы такое смеем печатать. Ну, отвечал я, и будем дальше печатать, потому что мы газета мнений (из западной журналистики взятый термин) и мы не знаем истины, не нужно делать вид, что наша редакция знает, что делать, как чей-либо партийный орган, поэтому мы и печатаем наших разных авторов и считаем своих читателей умными людьми, способными сделать выбор. Две-три статьи с разными точками зрения на одну и ту же проблему печатаем, и читатель сам приходит к правде, к истине приближается, на споры глядя – а не мы за него выбираем, что правильно, что не правильно. И левых, и правых будем печатать, отвечал я на все упрёки. Кургиняна тогда стали мы печатать. Миша Леонтьев его притащил – он и тогда был державнических взглядов, причём радикальных, и многих других подобных печатали, не оглядываясь на условного Ельцина. Но меня всё равно упрекали: зачем ты печатаешь тех авторов, которые нам не нравятся? Это к вопросу о терпимости и толерантности либералов – о плюрализме… Все так называемые либералы, по самоназванию – это я давно уже понял, причём в конкретных лицах это всё увидев, – это самые нетерпимые люди. Возможно, есть и ещё более нетерпимые, но эти – точно к толерантным не относятся.

– До нас доносились обрывки скандала в ПЕН-клубе, когда там оказался Пархоменко и с группой либералов поехал на Евромайдан каяться перед Украиной в 2014-м за «советскую оккупацию». С трудом русский ПЕН-центр сумел вычистить его на ежегодном собрании в минувшем 2016-м, однако он и из-за границы до того пытался раздавать политические указания, и «не признавать легитимности», возомнив себя, наверное, целым «правительством в изгнании»…

– Пархоменко, конечно, отдельная тема. Скандалист по натуре своей. Когда я узнал, что он вошёл в Пен-клуб, то подумал: недолго тому клубу осталось. Однако вернёмся в мою команду. Газету «Сегодня», которую вы упомянули, организовал Миша Леонтьев – он очень тогда дружил с олигархом Гусинским, и всех переманивал в эту газету из «НГ». Но успехи Миши на этом поприще были невелики – через год Гусинский пригласил меня на обед. Как сейчас помню – Камергерский переулок, ресторан тогда существовал рядом со МХАТом, «ТеатрО» назывался, кажется. На обеде был Гусинский, Серёжа Зверев и Игорь Малашенко, и при них Гусинский мне сказал: «Я создал газету лучше твоей». Я ответил: «Насчёт того, что лучше, я в этом сомневаюсь…» Но Гусинский продолжал свою мысль: «Теперь скажи мне, на кого мне заменить главного редактора, потому что газета стала лучше твоей, но не прибыльней». Они-то, мои младолибералы, обещали Гусинскому создать газету лучше, чем у Третьякова, и прибыльнее. Я ему ответил: «Тебя случайно обманули, потому что эти люди ничего не понимают в газетной бухгалтерии, либо же, если понимают, то шли на обман сознательно: качественную ежедневную газету, да ещё прибыльную, в данных экономических условиях создать невозможно, просто исключено». Я ему дал совет, кто достоин места главного редактора – оставить ушедшего от меня Остальского. А теперь вспомним ваш вопрос – Миша Леонтьев либерал или не либерал сейчас?

– Ну, согласно заветам Ельцина и его личному примеру, «человек имеет право сменить убеждения». Доходное место пресс-секретаря в «патриотической» госкорпорации со всё растущей иностранной «долькой» – вполне логично венчает карьеру младолиберала, ведь не зря же своими словесами они подгрызали «совок» с его единым Министерством нефтяной промышленности, разгрызали на кучу фирмочек (возглавленных, как в случае Алекперова, людьми из экс-министерства), по сути-то частных, судя по миллионным зарплатам топ-менеджеребцов…

– Миша вёл у меня отдел экономики, материалы Кургиняна приносил нередко, в частности. Но и печатал ряд материалов в пользу Гусинского и его конторы. Однажды я это пропустил, второй раз пропустил, третий. Потом мне это надоело (речь шла о конкретной статье, где известный тогда журналист, ныне уже покойный, очень жёстко выступал против Гусинского, это в «НГ» было напечатано – а Миша Леонтьев сотворил статью, сам или дал задание, где уже этот журналист размазывался по стене, и Миша ещё выбрал момент, когда меня не было в редакции, чтобы напечатать – хотел за моей спиной всё сделать, но я вовремя появился, и остановил публикацию этой статьи). Я его вызвал и сказал: «Миша, ты постоянно пропихиваешь статьи в пользу своего друга Гусинского!». Он мне ответил не таясь: «Да, он мой друг, и потому я буду это делать и далее». Я говорю: «Но только не в моей газете». Он сидел напротив меня через длинный редакционный стол, я специально кого-то пригласил, чтобы это не было междусобойчиком. Как сейчас помню эту картину: Миша достал удостоверение «НГ» и швырнул мне через стол: «Тогда я не буду здесь работать, я ухожу!». Я взял его удостоверение и швырнул ему назад: «Не уходишь, а я тебя увольняю». Но я всем подписывал «по собственному желанию», естественно. Миша Леонтьев, с которым потом мы снова сошлись, и он уже клеймит либералов – вот такая принципиальная позиция у него тогда была! Он уволился, уговорил Гусинского создать газету «Сегодня», выбил денег, и дальше стал каждый день названивать в редакцию. Выбирал день – и обзванивал весь отдел. Например, международный: пять человек работают, он всех обзванивал и уговаривал уйти в «Сегодня». И в отдел политики, где Пархоменко был, звонил – я приходил, смотрю, весь отдел политики уходит, подали заявления. Они, наверное, думали, что я в ужасе буду их уговаривать остаться, но я подписывал все заявления – тут же. Через два дня собирал новый отдел политики. Они уходили под главным своим тезисом: газета перестала быть либеральной. Впрочем, многие из них добавляли: приходили мы в «НГ» и нам много платили (что было правдой), а сейчас газета бедствует (что тоже было правдой: гиперинфляция гайдаровская сожрала все деньги). Там они получили высокие зарплаты, не знаю, сколько миллионов долларов они пожрали у Гусинского, но, повторю, через год он пригласил меня, чтобы поговорить о спасении газеты. Их уход был и идеологический, и меркантильный. Газета «Сегодня» разорилась в итоге – чего, повторю, не могло не случиться, потому что газета претендовала на роль качественной, а качественную газету можно выпускать только себе в убыток. И сейчас, и тогда.

– Порою, глядя на бесплатно выложенные в богатых вестибюлях отелей и элитных магазинов номера «Коммерсанта», который согласно легенде – прибыльнейшая газета по сей день, я думаю об этом же…

– А вы выиграйте-ка среди равных монопольное право на публикацию объявлений о ликвидации фирм! Тогда поймёте, почём там фунт «прибыльности». Я находил деньги то там, то сям – сейчас я не готов рассказывать о всех людях, которые помогали мне выпускать газету непрерывно. Но могу сказать, что в определённый момент мы практически договорились с Ходорковским, что он будет финансировать «НГ». Договорились настолько, что были учреждены соответствующие юридические лица. Через некоторое время мы встретились с Ходорковским, но это дело не дошло до финала всё равно. Если вы спрашиваете об умеренности – вот вам пример, их полностью устраивало наше кредо, Ходорковскому всё нравилось, есть там либералы, нет, не важно. Газета к тому времени была достаточно авторитетна, чтобы умные люди понимали, что ценна сама газета, а не какие-то нюансы: больше либеральных или меньше либеральных авторов печатается. Газету и упоминали все 90-е годы не потому, что она либеральная или умеренная, а потому что она была Агорой своего времени, многие оценивали её просто как лучшую газету своего времени. И было у меня много контактов с олигархами – со всеми олигархами 90-х поголовно я общался, считая, что поддержка свободной прессы должна быть коллегиальной для нового передового, как он сам себя считал, класса. Но альянс так и не состоялся. Я доставал деньги, в том числе и наличными, чтобы «НГ» продолжала выходить – с переменным успехом. И к началу 95-го года мне стало ясно, что «дэнэг нэ хватает», мы перешли на выпуск четырёх номеров в неделю. В конце мая 95-го года я вынужден был остановить выпуск газеты, потому что у меня накопились долги. На моё счастье, это были долги не перед частными лицами, не перед олигархами, а перед типографией «Известий», перед почтой, то есть перед государственными структурами, которые пулю в лоб тебе не пускали. И нечем было платить зарплату, хотя до последнего момента, как мог, я её выплачивал – одалживая у своих богатых знакомых. После того, как я остановил выпуск газеты, разные люди пытались мне помочь – в течение лета 95-го года. В том числе у меня произошла встреча с Черномырдиным, эту встречу устроил Сергей Шахрай, один из вице-премьеров правительства (мы до сих пор с ним дружим, не смотря на многие политические разногласия). Виктор Степанович Черномырдин плохо ориентировался в газетном бизнесе, и после этой встречи – в результате её или не в результате, детали опускаю, – была и другая встреча. Был съезд его партии «Наш дом – Россия».

– Помню рекламки-самоклейки её в метро на «красной ветке» над надписью «Не прислоняться», как раз Черномырдин держал на рекламке руки «домиком». А кто-то с классовым или ещё каким-то, мне тогда неясным, негодованием приписал шариковой ручкой: «Ваш дом – дурдом! Наша родина – СССР».

– Она тем не менее набирала популярность и имела надёжное финансирование, съезд проходил в гостинице «Россия». Я пришёл на этот съезд как гость, газета, повторю, не выходила, времени свободного у меня было достаточно… И вот, для начала я пошёл в курилку – она была ниже гардероба. По лестнице иду вниз, и там стоит человек, которого до того я знал только шапочно и по имени, мы не были знакомы. Звали этого человека Борис Абрамович Березовский. Он мне сказал, что знает о проблемах «НГ», и сразу предложил финансировать газету. Я сказал, что действительно ищу источники финансирования газеты, но конкретно то, что вы мне предлагаете – не подходит. Березовский искренне удивился, почему же не подходит, я ответил: «подумаю». Он оставил номер своего мобильного, я оставил свой. Тогда мобильные уже были…

– Сотовыми назывались и были очень у немногих.

– Да, сотовые, точно. И вот я после этого разговора пошёл курить – больше мы не виделись. Далее газета «продолжала не выходить» – какой-то один номер мы выпустили в середине лета, но это не изменило положения. Четыре номера в неделю мы делали с января до официального объявления о перерыве. Редакция функционировала при этом, мы там собирались, я пытался найти деньги. Пока никому о встрече с Березовским в первый день съезда «Наш дом – Россия» не рассказывал… Не очень я представлял себе, что делать дальше, переговоры с олигархами и представителями олигархов продолжались.

– Могу сообщить точную информацию: Березовский в 1995-м году финансировал даже газету «Правда», средств и амбиций у него хватало. Влиять на общественное мнение – пусть и без прямого диктата в редколлегиях – роскошь, которая по карману не каждому олигарху и сегодня…

– Ну, про Березовского я тоже могу многое рассказать – но лучше в своих томах и в своё время. Тогда мне было ясно, что качественную газету и массовую издавать можно только себе в убыток. Более того – на пути к выборам 1996-го года ельцинской командой были спасены многие традиционные издания. Делалось это с видением перспективы… И мы бы тоже выжили, если бы не были столь принципиальными. Министром печати был тогда Полторанин…

– Помню-помню этот достославный персонаж, в период Болотной неожиданно «отбомбившийся» мемуарами про тротиловый эквивалент власти, отчасти покаянными мемуарами прозревшего… Но тогда-то он стоял идеологическим стражем «новой России»: если Гавриил Попов книгой «взывал к духу генерала Власова», то Полторанин задумался о «хорошем Геббельсе», в том смысле, что у него поучиться бы пропаганде. В период залоговых аукционов и окончательного распила социалистической собственности – было актуально, наверное…

– Полторанин имел не только полномочия казнить или миловать, но и значительные средства. В начале 1994-го года, когда была инфляция и нарастала ненависть к Ельцину после разгона ВС РСФСР, он раздавал государственные дотации, проходившие через Министерство печати, они были многомиллионные. Так вот, если бы газеты, сохранившиеся с советских времён, имевшие самый большой штат сотрудников и здания в центре Москвы – если бы они на инфляции разорились, тогда новая пресса, в том числе и «НГ», получили бы дополнительных читателей и как-то мы бы нашли способ выжить. Но Кремлю, а точнее Ельцину, нужна была поддержка, по этому принципу Полторанин и раздавал дотации. «Труд», «Комсомольская правда», «Известия» получили по полтора миллиарда, по-моему – им не дали погибнуть. Я тоже просил такую дотацию, но не обещал лояльность. Нам ничего и не дали.

– Кстати, Википедия пишет, что именно в тот сложный период некто Гагуа, ваш зам, пытался стать вместо вас главным редактором и увести «НГ» под крылышко Юрия Скокова, обретавшегося тогда, как и Дмитрий Рогозин, в «Конгрессе русских общин»…

– Опять неточности, но в целом верно: к концу лета 1995-го года произошёл в «НГ» переворот, меня сместили. За Александром Гагуа стоял один из олигархов – но это был не Скоков, это был человек из «семибанкирщины», и с ним я ранее тоже вёл переговоры о поддержке газеты. Гнусная история с моим смещением меня как-то утомила и я подумывал об отдыхе. Хорошие были отношения у меня тогда с Гусинским, с НТВ, с Игорем Малашенко, а в программе Евгения Киселёва выходила моя «Мизантропия», с ироничными рисунками. Рисунки я вспомнил неслучайно. Мои друзья, семья итальянского художника, как раз тогда строили дом на греческом острове Антипарос, звали отдохнуть к себе. И вот я плюнул на всё, и решил отдохнуть там месяцок. Позвонил Игорю Малашенко – говорю, может, мне за «Мизантропию» всё же какой-то гонорар причитается? Хочу, мол, полететь отдохнуть, а нет денег. Они за сутки выписали мне гонорар за всё лето – довольно приличную сумму, и я смог улететь с семьёй на Антипарос. Но тогда мои друзья ещё не достроили дом, и мы жили в семье, с которой они там дружили. Там был домашний телефон, обычный, не мобильный, я этот номер оставил на всякий случай, уезжая из Москвы. Вдруг звонит Женя Шпаков, мой зам: «Вас ищет Березовский, могу ли я дать ваш номер телефона?». Я дал добро. Через час звонит Борис Абрамович, мы были на «ты» уже, вроде бы, спрашивает: «Помнишь моё предложение, как сейчас, не передумал?» Я, то ли сразу, то ли подумав, сказал: «Сейчас я вынужден согласиться». Тогда последовал следующий вопрос: что мне нужно, чтобы взять власть в газете в свои руки? Я сказал: первое, мне надо быть в Москве, второе, мне надо придти в свой кабинет, но мне нужна силовая поддержка, зная людей, которые меня сместили… И третье – мне нужна гарантия, что через неделю я выплачу сотрудникам зарплаты выше, чем были ранее. Березовский ответил: тогда можно лететь прямо сейчас в Москву. Я-то хотел прилететь через 2-3 недели… Но он перезвонил очень быстро – уже через секретаршу, решающую оргвопросы. До сих пор Джульетта из дружественной семьи художников там живёт и вспоминает этот вполне кинематографический эпизод. На пирс у деревни, где мы жили, приземлился вертолёт, оттуда на нём я прибыл в Афины. Там пересел на самолёт частной авиакомпании, и уже глубокой ночью прилетел в Москву, где меня встретил мой заместитель и Сергей Соколов (руководитель ЧОП «Атолл»). Мы договорились, что утром встретимся на Мясницкой, и далее была произведена операция, которую красочно описали те, кто раньше у меня работал. У одного чоповца, шедшего рядом со мной, было помповое ружьё, так в те времена полагалось, ещё шёл с нами юрист, чтобы решать проблемы по мере поступления. Там внизу были охранники. Я сказал: «Вы меня узнаёте? Я иду на своё рабочее место». Они безропотно пропустили всех. В течение этого дня всё свершилось, к вящему удовольствию всей редакции – организаторов этого бунта, я предложил им уволиться по собственному. Один плакал, просил извинений…

– «Отмотаем» чуть-чуть девяностые. Чёрный Октябрь 1993-го, когда почти вся пресса, за исключением нескольких газет, стояла на позиции «добить гадину» – вы дали слово Синявскому для осуждения расстрела Верховного Совета РСФСР, – это был лишь частный случай принципа давать слово всем или осознанный выбор (ведь поплатилась НГ за это впадением в лужковскую немилость и едва ли не изгнанием с Мясницкой).

– Ельцин указом 1400 ликвидировал все советы, включая Моссовет – а это наш учредитель, таким образом ликвидировались бы и мы. Этим вопросом занимался мой друг Владимир Шумейко, и именно он не давал тогда перерегистрировать газету. Мы с ним до сих пор дружим… Сама наша деятельность в тот момент в «НГ» была лишь реализацией нашего же кредо: всем, кто хотел у меня выступить, давали слово. Сам я был за так называемый нулевой вариант: роспуск Съезда народных депутатов РСФСР и одномоментную отставку Ельцина. Об этом я расскажу подробнее в книге воспоминаний, конечно. А тогда мы описывали происходящее со всех сторон, насколько можно объективно это описать. Хотя, пристрастия внутри редакции были разные у всех – мнения экспертов, кто-то за Ельцина, кто-то против… И действительно, в письмах из Верховного совета Хазбулатов благодарил меня за поддержку – но это была не поддержка, а лишь наша привычная работа. Я знаю, что они распечатывали некоторые тексты из «НГ» на ксероксе и вывешивали на стенах Белого дома. Но повторяю – мы были и с той, и с другой стороны. Потом уже, когда дом тот почернел, была цензура введена Ельциным, были знаменитые белые пятна в «НГ».

– Немудрено, ведь вы дали слово диссиденту Синявскому для осуждения ельцинского произвола из Парижа! А «ЛР» оказалась и вовсе в числе открытых патриотов, а значит врагов Кремля, и запрещена. Спасибо огромное, Виталий Товиевич, за столь эксклюзивную экскурсию в тайны профессии и независимой прессы вообще! Очень надеемся минимум на ещё одну беседу в будущем, уже о писателях нулевых и девяностых, о тематических вкладках «НГ»…

 

Беседу вёл Дмитрий ЧЁРНЫЙ

---

Окончание. Начало беседы под названием «Без Моссовета не было бы «Независимой газеты» напечатано в № 43