ВВЕДЕНИЕ В БОГОСЛОВЩИНУ. Одно из самых откровенных интервью писателя Романа Богословского

Беседу вела Наталья ШУНИНА

№ 2018 / 6, 16.02.2018, автор: Роман Богословский

Роман Богословский – официальный биограф группы «Агаты Кристи», исповедальный писатель, чьи книги неоднократно входили в лонг-листы самых разных премий, сам себя называет идеологическим противником приватности. Его конёк – откровенность. «Литературной России» он рассказал об ошибках юности, опросах под повязкой, а также о том, как Фредди Крюгер полосовал его одноклассников.


– Ром, тяжело было пить, траву курить, девушек насиловать и депрессовать, чтоб вдохновляться и писать?

4 5 Bogoslovsky 2018– Во-первых, девушек я никогда не насиловал. Они всегда сами соглашались. Ну а пить и курить траву для вдохновения совершенно не нужно. Вдохновение приходит лишь на трезвую голову. Зато, когда подросток косит под кого-то, он думает: «Вот, Курт Кобейн и Джим Моррисон пишут такие классные вещи». У подростка происходит спайка в мозгу, он думает, что благодаря наркотикам и алкоголю пишутся эти самые песни и стихи. Конечно, эти явления не связаны. Но для того, чтобы до этого дойти, нужно прожить определённую жизнь, набить шишек и остаться в живых.

– В книге «Трубач у врат зари» есть эпизод с проповедью священника. Там эта мысль выражена. Я так понимаю, что ты сейчас стоишь на позициях этого священника?

– Это эпизод из жизни. Священник действительно читал нам с другом проповедь. И проповедь его была достаточно убедительна, но всё равно я привнёс в его речь мысли от себя. Ты не зря говоришь про этот эпизод. Это переломный момент в книге. Ключевой.

– Да, это сильное место в книге. Читателю понятно, что здесь звучит голос зрелого Богословского, хотя рассказываешь ты о годах своей юности. Ладно, тогда без шуток, что тебя вдохновляет сейчас?

– Как бы это банально ни звучало – сама жизнь. Что-то происходит такое, и я вижу мир совсем другими глазами. Я не скажу, что мне от этого хорошо или приятно живётся. Это трудно в некотором смысле. Но я проснулся утром – и уже вдохновлён.

– Насколько ты подвержен перепадам в творческой деятельности? Есть те, кто следуют за вдохновением, и те, чья работоспособность всегда высока, в ней нет места скачкам. К какому типу относишься ты: к тем, кто добивается результата трудом и пашет, или тем, кто работает по вдохновению?

– Мой приятель Захар Прилепин говорил как-то, что есть смешные такие люди – говорят, что им Бог надиктовывает тексты. Он говорил с юморком, мол, покажите мне того Бога, который вам диктует такую ересь? У меня никаких скачков нет. Мне может мешать только лень.

– Как ты перешёл от трубы к книге?

– В 90-е годы были очень популярны сериалы и книги по ним. Как-то раз мы возвращались с матерью из Анапы, и на автовокзале я увидел книгу «Кошмар на улице Вязов». Это были сценарии Веса Крэйвена, переработанные под русский менталитет. Я купил эту книгу. Прочитал. Вдохновился. Меня попёрло. И я начал писать про одноклассников: как они попали к Фредди Крюгеру, как тот стал их резать. Давалось мне это легко. А потом меня унесло в музыку и неформальство, и я забыл про литературу. Вошёл не в свою дверь. В музыке у меня таланта не хватило. Это не совсем моё. Главное – вовремя вернуться.

– Какая у тебя была первая серьёзная работа?

– Я веду отсчёт своей писательской деятельности с 2010 года. С того жаркого лета, когда мы соединились с одной дамочкой в пару и начались события, о которых я говорю в книге «Зачем ты пришла?». Я очень люблю Мишу Елизарова, это один из моих любимых писателей, учителей. Люблю Сорокина, Мамлеева, Пелевина, Радова. Помню, сидел и думал: «Вот я пишу какие-то рассказы, куда-то их отправляю, никто не реагирует, нужно, наверное, что-то серьёзнее написать». И я написал повесть «В.В.В.» – такой полустёб-полутрэш, абсолютно пародийный. Любой человек, когда начинает какое-то дело, он кого-то копирует. Это была первая объёмная вещь. Я её никому не показываю сейчас.

4 5– А как сложилось с биографией «Агаты Кристи»?

– Я работал на «Свободной прессе» у Серёжи Шаргунова. И как-то пришла мысль взять интервью у Вадима Самойлова. У меня фанатский стаж агатовский 15 лет – почему бы не сделать интервью с кумиром юности? Я нашёл мэйл Вадима, написал ему. В этот же день он мне ответил. Помню, я приехал к нему в студию, взял интервью и подарил свою первую книгу – «Театр морд». И на какой-то период обо всём этом забыл. А потом мне позвонили из издательства «Амфора» и предложили написать биографию. По легенде, сначала её Илье Стогову заказали, но то, что написал Илья, Вадим выкинул в мусорку.

– И как это продвигалось по технической части? Сколько ты взял интервью у «Агаты Кристи»?

– Один полный день с 10 утра почти до ночи я провёл с ними в студии. Сначала мне всё рассказывал Глеб, потом – Вадим. Но надо понимать, что, будучи фанатом, я многое и так знал. Просто какие-то вещи надо было освежить, вытащить интересные детали.

– Ты их пятнадцать лет слушал, на их плакаты смотрел, а потом с ними познакомился. Поменялись они в твоих глазах?

– Часто происходит, что ты знаешь кого-то заочно, а потом разочаровываешься и меняешь мнение, когда знакомишься. А тут случилась магия: какими чертами я их наделял, какими их представлял, такими они и оказались. Умные, тонкие, интересные. Такое ощущение, что я их третий брат.

– Хорошо, что они тебя приняли за третьего брата и заказали биографию. Расскажи теперь, «Зачем ты пришла» – это автобиография? Ты раскрываешь там много интимных, крамольных вещей. Как сказалась на твоей жизни публикация этого материала? Забурлила слухами земля?

– Ну да, там много неудобной правды. Закончив рукопись, я принёс её прототипу главной героини. Но сразу сказал: «Будешь ты против или за, я ничего не смогу переделать. Книга написана такой! Она должна выйти именно в этом виде – так, просто ознакомься».

– А зачем ты тогда её принёс? Если бы она сказала «нет, нельзя», ты бы всё равно отдал это издателю? Тебе просто хотелось узнать её мнение?

– Да, просто узнать мнение. Она мне вернула рукопись и сказала: «Как есть, так и публикуй». Сейчас дошла информация до её мамы, что у Романа вышла новая книга. Она не знает, о чём эта книга, и хочет почитать. Вот как отреагирует мама? Наверное, она узнает много нового… Но когда мне издательство пришлёт авторские экземпляры, я, конечно, подарю один ей. Всё это меня не должно волновать. Надо просто точно уяснить – готов идти до конца? Иди.

– Тебя не беспокоит, что ты можешь разбить сердце этой матери?

– Нет. Нечем бить. Молотка нет. Меня беспокоило бы, если б я написал какую-нибудь ложь. Если человек умный, он должен понимать, что литература должна быть честной. Если не умный – то зачем мне с ним считаться?

 

4 5 Roman v 2016

Роман БОГОСЛОВСКИЙ. 1996 год

 

– Давай продолжим тему резонанса в личной жизни. Ты уже сказал, что был какой-то иск в суд, связанный с книгой «Трубач у врат зари».

– Не иск, а желание иска. На меня хотела подать в суд мама одного из главных героев книги. Прочитав её, она решила, что её сын изображён совсем не так, как надо ей. Она думала, что это я её сынка «спаиваю и накачиваю наркотой». А он весь такой хороший и пушистый. В общем, разозлилась она на такой «образ». В итоге никто, конечно, никуда не подал.

– Ты попадал в зависимость от наркотиков?

– Я никогда не был классическим наркоманом, который может продать за дозу телевизор. Был период в юности, когда для меня это имело значение. Тогда я познакомился с творчеством «Агаты Кристи», Курта Кобейна. Тогда мы с друзьями всё, что попадало под руку, употребляли. Сказать, что это дошло до серьёзных масштабов – нет. В своё время включился защитный механизм. Кстати, включился он не у всех. Многих я потерял из жизни или из виду. Почему я не подсел? Наверное, потому что мне от наркоты чаще всего было плохо.

– Мироздание под наркотой открывалось перед тобой?

– Нет, я понимал, что всё это ерунда. Но психоделики – это не наркотики. Это правительство втюхивает идею, что это наркота. А то слушаться перестанут, пойдут прозрение получать, вместо того, чтобы на фабрики и заводы. ЛСД – не наркотик, это другое. Вот это больше про духовность. Хотя имеет значение, кто и для чего употребляет.

– Что духовного тебе дали психоделики?

– Я сам ходячий психоделик. И мне это не нужно. Если я сажусь за письменный стол, я уже раскрыт потоку. Мне психоделики заменяют практики визуализации. Ведь все эти препараты довольно сложно доставать. Они запрещены. Если бы они продавались в магазине, я бы ничего, кроме них, не покупал. Но лучше нас палёной водярой зальют. Она же не наркотик, ага.

– А что происходит с сознанием в этот момент? Кастанеда довольно подробно описывает: вот рвало в канаве, вот летал с доном Хенаро. Шульгин тоже много говорил. Но всё это не даёт понимания того, что происходит с сознанием.

– Мы видим предмет, но он перед нами предстаёт не таким, каким является для самого себя. Мы его видим в несколько усечённом, усреднённом варианте. Мы не наблюдаем всю реальность целиком. Это же переносится и на личность. Если человек с целью самопознания употребляет психоделик или практикует медитацию, он может увидеть себя таким, каким его создал Бог. Поэтому бывают «плохие» трипы. Человек раскрывает себя с тех сторон, о которых он даже не подозревал. Предстать перед собой дерьмом и ничтожеством – не каждый вынесет.

– Это «тень»? Если говорить о структуре психики, предложенной Юнгом.

– Да, что-то вроде того. Мы же все в помехах и тенях.

– И какую тень ты в себе обнаружил? Чего испугался?

– Маленький, ничтожный, гадкий человек – вот, что я обнаружил. Но это нормально. Каждый носит ад в себе. Не каждый хочет с ним встречаться при жизни. И в этом случае неизбежно встречается после смерти.

– У тебя бывает депрессия?

– Большую часть своей жизни я провёл в депрессии. И группа «Агата Кристи» этому очень поспособствовала. Я действительно искренне относился к тому, что они делают. И очень рад, что они эту жилку искренности во мне вскрыли. Я понял, что во всём нужна искренность. Она осталась, а депрессии ушли – отработали свое.

– Мы поговорили о психоделиках и самости. Что ты думаешь о Высшем? На какой стоишь основе? Какого придерживаешься религиозного или философского течения? Занимают ли тебя эти вопросы?

– Единственный вопрос, который меня по-настоящему волнует – Бог. Все остальные вещи вытекают из него. Какие бы вопросы у людей ни возникали, это всё лишь пароли к одному первовопросу. Я с этим интересом родился, с ним я умру. Много чего копал, искал и продолжаю это делать.

– Какие были этапы в этом поиске?

– Разные, но вообще я был и остаюсь православным. Православие гораздо глубже, чем мы себе представляем. И оно совершенно не мешает копать вширь, вдаль и в глубину.

– Ты принимаешь все догмы христианства?

– Нет, я к догмам вообще плохо отношусь. Я принимаю Христа – это точно могу сказать. И то, что Он через Евангелие говорит – я всё это принимаю. Но это не догмы. Это притчи, которые при разных обстоятельствах будут открываться по-разному

– Ты говоришь, что продолжаешь искать. Знаю, что ты интересовался масонами. Делал интервью с великим мастером устава Мемфиса-Мицраима Евгением Щукиным. А сам в членстве не состоишь?

– Да, я состоял в ложе «Гамаюн № 4» на востоке Воронежа» где-то два года. Там не было никаких страшных вещей, про которые любят рассказывать конспирологи. Все братья этой ложи – университетские преподаватели, учёные, музыканты. Это прекрасные люди, христиане, филантропы. Многие из них посещают церковь. Среди масонов есть даже православные священники. Масонство тебя ни в коем случае не делает сатанистом, идолопоклонником. В масонских ложах, когда проходят «работы» (которые, кстати сказать, очень напоминают церковные службы) вообще разговоры о религии и политике запрещены. Это сделано для того, чтобы братья не ссорились из-за каких-то несогласий. В одной ложе могут состоять иудаисты, мусульмане, христиане – 
и какой смысл им выяснять отношения? Этого хватает и в повседневном мире.

– Что их объединяет?

– Стремление к познанию, развитию, добру и истине.

– Перефразируя название твоей книги, зачем ты пришёл к масонам?

– У меня был игривый интерес: примут или не примут. Спор с самим собой.

– То есть у ложи есть сайт? И они открыто общаются?

– Да, и мне нравились темы, на которые они общаются. И я думал: «Пройду ли я несколько собеседований, опрос под повязкой?» Я себя проверял, повторюсь.

– Масонство спокойно уже ведёт форум. Никакой тайны не осталось. В этой нашей глобальной деревне, как говорил Маршал Маклюэн, уже нет приватного и интимного. Как ты к этому относишься? Тебе бы хотелось сохранять приватность или тебе комфортно, что тысячи людей могут узнать о тебе разные интимные вещи?

– Я идейный и идеологический противник всякой приватности. Считаю, что всё должно быть открыто. Считаю, что ошибки, которые совершал какой-либо человек, должны быть открыты. Каждый должен знать об ошибках и достижениях другого. Чем ценен Лимонов, например? Ты читаешь его книги и можешь примерить их на себя, попадаешь в живую ткань жизни. Или Генри Миллера, Чарльза Буковски – эти люди не пытались занавесить себя от мира и других людей. Эта стратегия, как я считаю, обречена на провал. Если человек хочет писать про голых женщин, но пишет про роботов на Луне, потому что ему не позволяет воспитание, он живёт зря. Пусть перевоспитывается.

– А сокровенное ты будешь разглашать? Есть для тебя что-то сокровенное?

– Нет, для меня ничего сокровенного нет. Если для Христа ничего сокровенного не было, если для Будды ничего сокровенного не было, если для солнца нет ничего сокровенного – солнце светит нам всем, и дождь льёт на нас всех, почему это должно быть у меня? Кто я такой, чтоб у меня было сокровенное?

– Может ли сегодня писатель быть успешным, не владея техниками пиара? Как ты относишься к тому, что писатель сейчас и пиарщик?

– Если бы они действительно были, я был бы рад. Я не против рекламы и пиара, это моя профессия, к тому же. Вопрос в том, что рекламировать. Если хорошую книгу – я только за. У нас, наоборот, писатели не умеют это делать и остаются за бортом. Им бы овладеть навыками маркетинга. Или создать маркетинговое агентство, которое продвигало бы писателей. Почему нет? Подумай на досуге, Наташа.

– Как ты относишься к постмодернизму в литературе и культуре?

– С него я начинал. Это было в «Театре морд». Русский постмодернизм в литературе меня настолько зацепил, что я создавал вещи, которые были уже копией копии, симулякром симулякра. Потом я решил, что я это не преодолею, пока не переживу литературно. Я не борец с постмодернизмом. Я его так хорошо понимаю, что не вижу дальше смысла им заниматься.

– Есть ощущение, что постмодернизм сводится к тому, чтобы пафосно заявить о пустоте, лжи и профанации, о симулякре. Как ты считаешь?

– Не совсем. Это, конечно, присутствует, но меня в постмодернизме цепляет стёб. Например, кто-нибудь берёт книгу Делёза или Деррида и, исходя из своих представлений о судьбе, жизни, мире, Боге пытается прочитать эти тексты. И думает: «Какой же я дурак! Два предложения прочёл, и уже ничего не понял!». И в этом большая красивая шутка. Постмодернистский текст не может быть прочитан с позиций премодерновой и модерновой логики. Я обожаю постмодернизм за юмор. Снимаю перед ним шляпу, которую даже не ношу.

 

Беседу вела Наталья ШУНИНА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.