ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ

Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2018 / 6, 16.02.2018, автор: Игорь КОХАНОВСКИЙ

“Поэтом можешь ты не быть, Но гражданином быть обязан…” (Н.А. Некрасов)

 

* * *

 

Сначала били самых родовитых,

потом стреляли самых работящих,

потом ряды бессмысленно убитых

росли из тысяч самых не молчащих.

В последних – большинство интеллигенты,

радетели достоинства и чести,

негодные в работе инструменты

для механизма поголовной лести.

 

В подручных поощряя бесталанность,

выискивала власть себе подобных.

 

В средневековье шла тоталитарность,

создав себе империю удобных,

послушных, незаметных, молчаливых,

готовых почитать вождём бездарность,

изображать воистину счастливых,

лелеявших к режиму благодарность.

 

Держава, искалеченная в пытках,

ещё не знала о потерях сущих,

не знала, что КОЛИЧЕСТВО убитых

аукнется ей КАЧЕСТВОМ живущих,

и скучной диалектики закон

нам явит одураченных загон.

 

 

* * *

 

Михаилу Эпштейну

 

Как современен Достоевский…

Как он опять шпыняет нас,

как будто нынче на повестке

дня

этот тягостный рассказ,

когда герой его нетрезвый

бредёт куда глядят глаза,

бредёт по кладбищу, болезный,

и слышит мёртвых голоса,

тех мёртвых, что ещё не сгнили,

ещё сознанье их живёт,

и в этой полумёртвой были

всяк себя кажет на испод,

отбросив прежние верёвки

гнилой морали и стыда,

и в сей спасительной уловке

счастливым став, как никогда.

 

Всем захотелось обнажиться,

как будто видя в этом прок,

и мертвецам, как очевидцам,

словцо послышалось «бобок»…

Неясно, что то означало

словцо в кладбищенской тиши,

но слышалось как звук печальной

и умирающей души.

Раскатистый предсмертный выдох

исчезновения – «бобок»,

и всё, пожалуйте на выход

из здравомыслья в эпилог

передового мирозлобья

безумья в собственном соку,

создавшего нам все условья,

чтоб двинуть от «совка» к «бобку».

 

«Совок» был наглым, хамоватым,

забитым, сереньким, как мышь,

и недалёким, лоховатым,

любившим песнь «Шумел камыш…».

Ещё, конечно, агрессивно-

послушным, как ручной шакал.

Теперь послушно-депрессивный

«бобок» как будто в кому впал.

 

«Бобок» дитя «совка». Он ныне –

разочарованный «совок»,

как заблудившийся в пустыне,

где нету никаких дорог.

 

И осознав своё сиротство,

«бобок» озлоблен на весь мир,

но упивается уродством

и ненавистью, как вампир –

всему живому ворог истый…

 

«Бобок» – вот наше слово-клич

и звук последнего бесстыдства,

пьянящего, как магарыч,

где ненависть – рычаг всесильный,

словно истории творец,

пузырь напоминает мыльный,

что лопнет всё же наконец.

И лопнут, как гнилые нити,

и сгинут, как осенний лист,

бобок-вожак, бобок-политик,

ну и бобок-пропагандист…