БУНИН, ДЗЕРЖИНСКИЙ И Я

№ 2018 / 9, 08.03.2018, автор: Элла МАТОНИНА

Иван Алексеевич Бунин 29 октября 1943 года в понедельник записал в дневнике: «Взяты за эти дни Екатеринослав, Лоцманская Каменка (когда-то я там был перед проходом по порогам). Теперь это, верно, город гнусно называемый «Днепродзержинск».

Днепродзержинск был освобождён Красной армией от немецко-фашистских захватчиков 25 октября 1943 года. В 22 часа Москва салютовала в честь его освобождения. На далёкой Магнитке в эту ночь в своих бараках, перенаселённых комнатах, подъездах и дворах обнимались, целовались, рыдали и смеялись эвакуированные днепродзержинцы. Они пережили время, когда родная Дзержинка за семь суток в тяжелейших условиях 41-го года отправляла на Восток электрооборудование всех цехов и прокатные станы. Немцы кричали, что русским всё равно придётся остановить металлургические заводы на Урале, так как там нет марганцевых руд. А чугун без этой руды не произведёшь. Но нашими инженерами был найден способ производства маломарганцевистого чугуна, к тому же разработано месторождение марганца на реке Полуночной и на рудниках Казахстана. Этот успех можно было сравнить с выигрышем в крупном военном сражении. Мощные мартены Магнитки вскоре дали стране броневую сталь.

Немцы, ворвавшись в промышленный Днепродзержинск, были убеждены – через три-четыре месяца дадут фатерлянду днепродзержинскую сталь. Изуверские методы, применяемые оккупантами в таких случаях, известны.

Управляющий заводом Герман Шмунд, уполномоченный фирмой «Хюттенверке» и концерна «Герман Геринг» писал, приступив к работе: «Следует отдать должное этим русским, они разумно, со знанием дела реконструировали предприятие. Одна за другой выстроились доменные печи, вытянулись корпуса сталеплавильных и прокатных цехов, продуманно и экономно пролегли подъездные железнодорожные пути. Но пребывание здесь является огромным испытанием моего терпения. Рабочая сила мало дружелюбна. Вряд ли Германии удастся проникнуть в мысли этого народа».

Перед изгнанием из Днепродзержинска Герман Шмунд докладывал шефам в Берлин: «Это огромный завод. Но мы не смогли пустить его. Сейчас выпускаем за месяц 80 бричек, 1500 напильников, 80 тысяч костылей для рельсов… Большевики дали новому поколению очень хорошее образование. Это молодое поколение не только умеет читать и писать, но и очень хорошо и основательно изучило геометрию и алгебру. С ними очень тяжело сговориться…»

13 Bunin

Иван БУНИН

 

Великому русскому писателю, который до боли в сердце любил родину, можно простить опрометчивые слова – «гнусно называемый Днепродзержинск». Человек он был вспыльчивый и политизированный – от «Деревни» до «Окаянных дней». Уехав за рубеж, многого не знал, да и власть новую не признал. А история о том, почему его юношеской Лоцманской Каменке дали имя Феликса Дзержинского, проста.

 

* * *

 

В 1921 году в стране после Гражданской войны началось восстановление промышленности. Но разрешения на пуск Каменского Днепровского завода (в последствии имени Дзержинского) не было, хотя завод имел пять доменных и десять мартеновских печей, три бессемеровских конвертора, группу прокатных цехов – рельсобалочный, железопрокатный, среднесортный, проволочный, мостопрокатный. Всю эту махину рабочие решили восстанавливать своими силами.

Мало того, родилась на Днепровском заводе идея построить памятник рабочему металлургу, революционный и профессиональный по идее. Идею подсказало время: ленинский план монументальной пропаганды, перенесение из Екатеринослава в Каменское останков замученных деникинцами рабочих. На их могиле был поставлен временный деревянный памятник… Казалось, что весь заводской коллектив пришёл к согласию, что памятник, несмотря на все жизненные и производственные сложности, ставить нужно. Своими руками своему делу.

Но старые спецы – главный инженер, начальник литейного цеха и другие руководящие работники отказались участвовать в сооружении памятника. Они ссылались на отсутствие чугуна и на то, что литейный цех не приспособлен для художественного литья. Да и заложенная в проекте революционность смущала.

Тогда рабочие обратились к инженеру-строителю, архитектору, скульптору Алексею Яковлевичу Соколу, который возглавлял строительный цех на заводе. Он приехал в Каменское из Петербурга, где закончил Академию художеств. В Италии, Германии, Греции, изучал живопись, ваяние, зодчество. В Каменском он стал известен как автор самого красивого, комфортного здания в городе.

14 PrometejПосле долгого обсуждения, каким должен быть памятник, возник образ Прометея, который должен стоять на высокой колонне с факелом вечного огня в руке, как символ творческого горения и неукротимого стремления к человеческой справедливости.

Самой большой проблемой стала отливка фигуры Прометея. Найдётся ли литейщик на заводе, способный это сделать? И вообще, возможно ли художественное литьё на бездействующем заводе? Литейщик нашёлся и вызвался сам отлить Прометея. Его звали Сергей Васильевич Гречнев. Смелости Гречнева обрадовались так, что дали в помощники ещё трёх литейщиков. Им, занятым на памятнике, выделили добавочную пайку хлеба, сахара и мяса.

Лепка модели шла прямо в цеху. За работой наблюдали «болельщики». Одни искренне переживали за дело. Неверующие ворчали: «Скорее можно стать ксёндзом, чем Гречнев бога греческого отольёт!» Последние дни работы Гречнев ночевал в цехе, охранял сделанное.

Голова и лицо Прометея были заформованы из 84 отдельных частей. Левая рука с факелом и поверженный орёл отливались отдельно. Наконец наступил решающий момент. Подняли опоку, и все увидели чисто отлитую фигуру Прометея, реальную и зримую. Отливка удалась! Выполнение такой работы стало верхом литейного искусства.

Но Прометею, чтобы подняться на многометровую колонну, надо было пережить и голод, и засуху 21–22-го годов. В 1923 году всё же трёхметровая чугунная фигура Прометея встала на свой пьедестал. Поднимали её лебёдкой – других средств не было.

Именно здесь, у памятника Прометею, дзержинцы станут традиционно отмечать всё самое важное, радостное и печальное в своей жизни.

Немцы, войдя в город, огородили памятник и взорвали его осенью 1941 года. Рухнувший постамент и колонна завалили братскую могилу. Фигура Прометея упала с двадцатиметровой высоты. Но она осталась жива и невредима. Поражённые немцы погрузили Прометея на трамвайную платформу, чтобы вывезти, но ночью рабочие тайно перегнали платформу в тупик трамвайной линии на окраину города. Здесь Прометея укрыли в дальнем овраге. Тайна хранилась до освобождения города.

 

* * *

 

Но вернёмся в двадцатые годы. Как не пытались рабочие Днепровского завода вдохнуть жизнь в своё огромное предприятие, даже памятник задумали и осуществили, но стало ясно – гигант без помощи государства не поднять. И тогда было решено обратиться к председателю Высшего Совета народного хозяйства Ф.Э. Дзержинскому. Завод послал к нему двух рабочих – сталевара Белецкого и токаря Луковцева. Шумная, требовательная Москва охладила напор и прибавила нерешительности провинциалам. И вдруг в приёмной Дзержинского они увидели бывшего рабочего своего Днепровского завода С.Ф. Реденса. Для хорошего дела знакомство всегда полезно. Реденс провёл их к Дзержинскому и сказал: 1. Эксперты считают, что Днепровский завод восстановить невозможно. 2. Но металлурги Днепровского требуют пустить завод.

Дзержинский выслушал сталевара и токаря:

– Разрешение будет, если не остановите усилия с вашей стороны. Начинаем с завтрашнего дня.

13 Dzerzhinskij

Феликс ДЗЕРЖИНСКИЙ

 

Условия Дзержинского парламентёры донесли до рабочих. 28 апреля 1925 года была восстановлена домна № 1, потом мартеновская печь. Дзержинский в свою очередь присылает на завод комиссию проверить заводское имущество и отношение к нему рабочего коллектива. Завод был снят с консервации.

Правление «Югостали» отпустило заводу 300 тысяч рублей. Весьма крупная сумма по тем временам.

3 августа 1925 года, когда была задута на заводе вторая доменная печь, а через месяц ещё домна № 5 и когда стало окончательно понятно, что завод работает и люди могут жить, днепровцы обратились к Советскому правительству с просьбой присвоить заводу имя Дзержинского.

13 DneproDomnaМакет домны Днепровского завода в музее Днепродзержинска.

Фото Д.Чёрного

 

Дзержинский умер в следующем году и не узнал, что вскоре завод, в который он так поверил, будет признан лучшим металлургическим заводом Советского Союза

Вот и вся простая история имени, присвоенного заводу и городу на Днепре. В ней больше сердца, человеческой благодарности, чем политики.

Вывод завода из консервации и материальная помощь встряхнули город, вызвали самые разнополярные суждения.

– Это уступка бунтарям и революционерам, а может, даже страх перед ними.

– Уехавшим панам хотели доказать, что и без них завод не сгинет.

– Пусть знают ясюковичи, что могли бы оставаться и работать, в шею их никто не гнал.

– Да, бросьте, всё просто, поляк дал деньги полякам…

 

 

* * *

 

…Да, Дзержинский был поляком. Завод начинали строить поляки.

Ранней весной 1887 года на правом берегу Днепра у села Запорожье – Каменское Екатеринославской губернии была выбрана площадка для постройки металлургического завода. Село располагалось чрезвычайно удобно – близость Донецкого угольного и Криворожского железорудного бассейнов, Екатерининская железная дорога, связывающая их, дешёвый водный путь для грузов по Днепру и дешёвая окрестная рабочая сила. Дело в том, что «Общество Варшавского сталелитейного завода» терпело финансовый крах, не выдержав конкуренции с другими мощными компаниями Запада. И польские дельцы двинулись на Юг России, где усиленно развивалась промышленность после отмены крепостного права.

Варшавское Общество объединилось с бельгийской компанией «Коккериль» и стало именоваться «Южно-Русским Днепровским металлургическим Обществом». Общество было русским про названию, а иностранным по сути. Накануне Первой мировой войны 40 процентов его капитала принадлежало Бельгии, 33 процента Польше и 27 процентов французским компаньонам.

Польские предприниматели заарендовали ещё кое-что: рудники в Кривом Роге, затем устремились в Донецкий Бассейн, в Бахмутском уезде взяли в аренду богатые Лидиевские каменноугольные шахты, Анненский рудник, расположенный на площади 3 тысячи десятин, прибрали к рукам так же Кадиевские шахты, металлургический завод «Алмазного Общества»

Вскоре из десяти основных металлургических заводов юга России Днепровский давал больше всего продукции. Изделия Днепровского завода имели большой сбыт в Европе и Азии. На Всемирной промышленной выставке в Париже Днепровскому заводу присудили Большую золотую медаль, а на Всероссийской промышленной выставке наградили Государственным гербом.

…Директором-распорядителем Днепровского завода был Игнатий Игнатьевич Ясюкович. Поляк, родом из Ковно, из потомственных дворян. По примеру молодых литовцев и поляков уехал в Петербург, где поступил в Технологический институт. Министерство финансов для усовершенствования в науках отправило его на полтора года за границу. Перед тем, как занять пост директора-распорядителя Днепровского завода, Ясюкович осуществлял руководство знаменитых Путиловских предприятий (Интересная иллюстрация дискриминации «польскости» в Российской империи, о которой вещают современные авторы).

Директор-распорядитель Днепровского завода позаботился о месте, где ему предстояло жить.

На средства рабочих и служащих завода была построена православная церковь, самая большая в Екатеринославской губернии. Была возведена Народноя аудитория с библиотекой и читальней, со зрительным залом.

Учреждением, «имеющим целью доставить служащим возможность приятного препровождения времени и почву для развития общительной жизни», стал инженерный клуб. Здесь располагался обширный зал с хорами, сценой, местом для оркестра, театральными уборными и гостиницей. Зал был расписан итальянскими художниками. Акустика в зале была не хуже, чем в знаменитых оперных театрах. В 1915 году здесь пел великий Фёдор Шаляпин.

А теперь расскажем, кто, где и как жил.

Прежде всего была выстроена аристократическая часть Запорожья-Каменского. Получила она название «Верхняя колония». Её общественные здания и дома руководителей строились по самому современному методу жилищно-коммунального дела. Здесь было десятка три отлично благоустроенных кирпичных домов, с квартирами в семь комнат, они освещались электричеством, улицы – дуговыми фонарями. По улицам разъезжали фаэтоны, верховые всадники, в палисадниках цвели цветы, по дворам гуляли цесарки. На Верхней колонии, в окружении так называемого директорского парка, жил директор-распорядитель И.И. Ясюкович.

Но есть ещё одна интересная деталь. Она касается стены, опоясывающей аристократическую часть Каменского.

В одном случае пишется: стена была высокой, каменной с красивым въездом в виде средневековой башни. Покой аристократов и цесарок охранял городовой. В другом случае пишется так: вход простому люду на территорию руководящей верхушки был запрещён. После революционной бури 1905 года Верхняя колония была обнесена массивной шлакобетонной стеной с бойницами для винтовок и пулемётов. У железных ворот патрулировали вооружённые до зубов городовые.

В единый план застройки Каменского входила ещё одна Колония. Она называлась Нижней. Располагалась она на берегу Днепра совсем близко от завода. В 120 небольших одноэтажных домах, с одной или двумя квартирами в две-три комнаты, с подсобными помещениями жила заводская администрация и привилегированная часть рабочих. Здесь, например, жили мастера. Держали они себя высокомерно. Рабочему не полагалось пожимать руку мастеру. Рабочий мог только перед мастером снимать шапку и кланяться. Заработок мастера, по сути, жандарма на предприятии, был в три-четыре раза больше заработка высококвалифицированного рабочего.

Документы рассказывают о двух колониях – Верхней и Нижней. Но была ещё одна, о которой умалчивается. Назовём её Третьей.

Сотни людей у ворот завода ждут, что их возьмут на работу. Отбирают самых здоровых сильных. Даётся обязательство, что если кормилец умер от ран или переломов в доменном или другом цехе, семья обязывается не предъявлять никаких исков заводу и довольствоваться годичной пенсией в 128 р. 96 к. Травматизм же на заводе был невиданных размеров – ежедневно до десяти жертв. Деньги владельцы завода вкладывали в производственные агрегаты, а лишний рубль на охрану труда жалели. Завод работал в две смены. Рабочий находился в цеху 12 часов, при необходимости и все 18 часов. На всех участках – тяжёлая ручная работа: пригнать к доменным печам вагонетки с тяжёлым материалом, вручную завалить шихту в мартен или таскать до бела разогретые «штуки» прокатного стана… Лом, вагонетки, лопата, клещи – вот и все орудия труда.

Что касается жилья: на грязных улицах стояли невзрачные лачуги, в них жили артелями по 13–14 человек. Бессемейные рабочие размещались в заводских бараках, где было одно место на двоих – на нарах спали посменно – один работал, другой спал. Кому не доставалось места в бараке, снимали в крестьянских хатах комнату. Иногда в ней жили две-три семьи.

Людей с избыточной властью и с избыточными доходами проблемы Третьей колонии не волновали – всегда под рукой безответная армия безработных из украинских сёл. Но наступило время, когда противоречия между Верхней и Третьей колониями привели к мощному взрыву.

Так что не поляк полякам дал деньги. Поляк дал деньги новым народным владельцам завода. А среди них были – и поляки, и украинцы, и евреи, и русские, и немцы.

…Журналист А. Слоневский, живущий сейчас в Каменском-Днепродзержинске, автор книги «Жизнь. Смерть. Возрождение», опубликованной при финансовой поддержке Сената Республики Польша и Фонда «Помощь полякам на Востоке», пишет: «Революция шумела где-то в Петрограде и Москве… В Каменском тоже махали флагами, говорили речи. Арсеничев и Лихоманов зажигали восторгом глаза ничего не понимающих каменчан и призывали превратить войну империалистическую в гражданскую. Братья Кальвасинские (поляки) бегали на митинги и бредили мировой революцией».

Автор не заметил, что они ещё бредили восьмичасовым рабочим днём, честной зарплатой и условиями жизни, не схожими с Третьей колонией.

В духе нынешней десоветизации автор установившуюся крепкую Советскую власть именует «народившимся монстром».

Напомним, что этот «монстр» остановил борьбу на Украине нескольких армий: анархисткой, украинской, белой, польской и Антанты.

«Монстр» дал жизнь Днепровскому заводу, помощь пришла не только к полякам, а всему интернационалу имён и фамилий, который был в многонациональном Каменском. Те, кого относили к Третьей колонии, работали теперь на себя и на своё государство. Прежнее руководство, спецы, служащие бросили завод и уехали. Кто заработал золото, увозил его с собой, прятал в деревянные каблуки, набивал, зашивал, засовывал в самые неожиданные места. Как объясняет вышеуказанный автор, происходило это потому, что «крепчавшая с каждым днём власть продолжала свои упражения по контролю над всеми сферами жизни страны Советов».

Упражнения словами, между прочим, обычно подрывают веру в слова, а вот «упражения» Советской власти заключались в том, что Каменское-Днепродзержинск начал превращаться в могущественный промышленный центр. Металлургический завод имени Дзержинского после реконструкции, которую возглавил главный инженер И.П. Бардин, в будущем вице-президент Академии наук СССР, был признан лучшим металлургическим заводом страны, в строй встали электростанция, коксохимический, цементный, азотнотуковый, котельно-варочный заводы. Рос и сам город, застраивались старые районы, появлялись и новые, работал металлургический институт имени М.И. Арсеничева, Дворец культуры металлургов, драматический театр, музей, аэроклуб, шесть воспитанников которого в годы Великой Отечественной войны стали героями Советского Союза.

После войны, несмотря на огромный материальный ущерб в один миллиард рублей, нанесённый оккупантами, промышленный комплекс города продолжал развиваться: строится Баглейский коксохим, заводы чугунолитейный, «Стройдеталь», начала работать гидроэлектростанция. Был сформирован архитектурный ансамбль центра города, появились новые районы – Черёмушки, Левобережье и, наконец, музей истории города, этого старинного места на Днепре, где были когда-то пороги, зимовник запорожских казаков, которое звалось поочерёдно Лоцманка-Каменская, Запорожье-Каменское, просто Каменское, наконец, Днепродзержинск. В этом году, кстати, исполняется 80 лет, как город назван Днепродзержинском.

 

 

* * *

 

Моё осознанное «Я» начинается с возвращения нашей семьи из эвакуации. Это было очень маленькое «Я». Но хорошо помнится тишина и пустота двора, в который мы вступили. Над головой вкруговую цвела белая акация. В жарком воздухе стоял её медовый запах. Мы тоже стояли у бывшей своей квартиры, но она была занята. Потом появилась Бася Зиновьевна, открыла ключом дверь и сказала: «Живите! Я при больнице». Она была главным хирургом города и нашей бывшей соседкой. Все обрадовались – и мы, и редкий народ двора, и пани Стефанкевич, владелица нашего дома. Случившуюся проблему обсуждали все по-своему: пани Стася, Юзеф и Фауст, и пан Шафран по-польски, две тёти Маруси с мужьями-фронтовиками по-украински, евреи Линецкие с особой, присущей их народу манерой, мы – по-русски. Все прекрасно понимали друг друга. Казалось, смесь языков и понимание их у всех в крови.

Как мне запомнилась та жизнь: Пан Шафран на венском стуле посреди тихого двора с газетой, думаю, ещё довоенного времени. Пение в каплице – в польском костёле, который работал в нашем дворе, и никто его не закрывал и не удушал. Хохлушка Нюра из села Романково, которая принесла кукурузу, чтобы мы не умерли с голоду. Пани Стефанкевич, обещавшая паненке, т.е. мне, что буду Я «кралей». Пани Стася, обшивавшая весь двор. Помню театр, построенный ещё Ясюковичем, первым директором завода в ледяном зале, в зимнем пальто я смотрела «Грозу», «Бесприданницу», «Уриэля Акосту», «Запорожца за Дунаем».

И, конечно, школа. Кому повезёт, тот всегда её любит. Моя школа была прежде гимназией, которую строил тоже Ясюкович. Он построил красивое здание, а замечательно насытили его старорежимные и советские учителя. Они не жалели время на дополнительные уроки и не брали за них плату.

Я помню очень много солнца, хотя тихо щёлкали ещё язычком коптилки и радио, чёрная тарелка, говорило о боях и пело военные песни. Рано или поздно наступал особый день: Ян Казимирович и мои дяди, вернувшиеся с войны, один раненый, другой здоровый, уходившие по гудку на завод и возвращавшиеся по гудку, появлялись во дворе и вместе с Толей Кордышем, щирым украинцем, приставив лестницу к высокой и мощной белой акации, забирались в её белый шатёр и сбрасывали тяжёлые гроздья нам вниз. На верандах у всех долго стояли букеты.

Многие поляки Каменского-Днепродзержинска в своё время не уехали в Польшу. Остались. Работали учителями, медиками, большинство мужчин были верны заводу. Русская терпимость к инородцам, благожелательность, отзывчивость, жалостливость, некоторое добродушное растяпство с любовью к беседам о возвышенном рождали неосознанную симпатию к России. И кто только не считал Россию своей родиной!

 

* * *

 

После войны днепродзержинцы вновь хотели видеть символ своего города памятник Прометею. Они подняли его из дальнего оврага, где укрывали от немцев и начали восстанавливать в прежнем облике, но более прочным и красивым. Из лучших материалов соорудили фундамент, постамент и колонну. Фигура самого Прометея осталась неизменной. Только теперь здесь укрепили ещё две чугунные доски. На одной – имена погибших участников городской подпольной организации, на другой – имена воинов Советской армии, павших в боях за освобождение города. У подножья памятника запылал огонь Вечной славы погибшим героям. Мне очень знакомы имена этих людей. Ребята, сидевшие рядом со мной в школьном классе, носили их фамилии…

Сейчас на гербе Каменского-Днеродзержинска не только казацкие пики, но и фигура Прометея. Кажется, рабочий класс Днепродзержинска оказался умнее нас и не собирался укрывать тряпками и досками особый для них памятник, как это делаем мы с Мавзолеем, где лежит человек, давший надежду на возможность справедливости в короткой жизни человека.

Сегодня на Украине развернули декоммунизацию-десоветизацию, города и улицы переименовывают, уничтожают всё, что напоминает о Советской эпохе. И когда вдруг в жутком сне привидится, что в город придёт Порошенко с ломом, лопатой и клещами, вспыхивает надежда, что поднимутся все улицы города на свою защиту. Днепродзержинск, наверное, единственный город, где каждой улице и переулку дано имя его жителя. И не только очень известных – Арсеничева, Брежнева (его бюст на бульваре свергнут националистами после Евромайдана, как и памятник Дзержинскому у горсовета, – прим. ред.), Щербицкого, Назарбаева, Сокола, Бардина, но и скромных, не менее достойных.

…Прометей, как говорят в народе, не застывший монумент и не простой могильный обелиск (Прим. ред.: памятник Прометею на оригинальном послевоенном постаменте заменил ещё Ющенко – на «более эстетичный», с балетной попкой, а оригинал сослан во двор городского музея).

…Кто скажет мне, разве позволит он изгнать из памяти то, что было со всеми нами?..

 

Элла МАТОНИНА,

член Союза писателей России, 
член Исторического Общества

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.