СВЯТЫНЯ

№ 2006 / 35, 23.02.2015


Распрощался я с моей первой мечтой стать моряком, как мой папа, бывший матрос «Авроры». Морское училище переехало в Ленинград, а я остался в Москве. Кончилась война, во всём чувствовалась тяга к мирным делам. Мама, с длинными вьющимися сами собой волосами, очень хорошо рисовала, и я, сколотив из досок и фанеры этюдник, купил краски и кисти. Рано утром, позавтракав, отправлялся на вокзал. Сев на пригородный поезд, протискивался к окну и смотрел сквозь хлопья рваного дыма на проплывающие поля, леса и деревни. Тени мелькавших за окном столбов рыскали по вагону, срывающийся гудок паровоза заглушал ворчание пассажиров. Нещадно трясло, вагоны были готовы развалиться. Пассажиров шатало из стороны в сторону, но их было так много, что упасть было некуда. А я, стоя на одной ноге, другую некуда было поставить, крутил головой, высматривая то справа то слева интересные места за окном. Наконец, увидев на пригорке красивую церковь, подхватив свой самодельный этюдник, бросался к выходу. Продираясь сквозь массу ватников, мешков и сумок, я слышал вслед несущуюся брань. Относилась она прежде всего к этюднику: «Убери ты свой блиндаж», или «куда прёшься со своим дощаником». Вывалившись наконец на станции из вагона на платформу, я одёргивал свою морскую шинель и, придя в себя, отправлялся к месту, где стояла увиденная мной из вагона церковь. Лучшего места для возведения храма трудно было найти. Видный на многие километры со всех сторон, гордо держал он свою главу, хоть и проржавевшую от времени. Молчаливая звонница, лишённая колоколов, смиренно стояла рядом. Изодранные, облупившиеся стены, долгие годы не знавшие ремонта, скрывали от взгляда пришельца когда-то разграбленный интерьер. Горестными морщинами лежали на стенах зияющие трещины. Страшными ранами смотрелись глазницы окон. Разнузданный сквозняк копался в мусоре, шелестя обрывками газет, открывая по временам часть заголовка «ПРАВ…». Да, на всём лежали следы разгрома. На облупившейся стене красными пятнами стыда выступал кирпич, испещрённый богохульными словами. Высоко под куполом, поблёкшие, но сохранившиеся ещё лики святых сухими глазами взирали на дело рук человеческих. Душераздирающий стон проржавевших петель полуоткрытой двери молил о чём-то. С болью в сердце, спотыкаясь на ходу, всё медленнее шёл я от поруганной святыни, пока не остановился. Потупясь, стоял я некоторое время. Болезненное чувство вины наполняло душу. Медленно повернув голову, взглянул я на покинутый всеми храм, и вдруг увидел его гордый силуэт на фоне синего неба. Окружённый прильнувшей к нему, не покинувшей его зеленью деревьев. Свидетели былого, стояли они тесным кольцом, окружая его, верные как прежде ему. Поражённый красотой, я опустился на землю, на колени, и поспешно стал открывать этюдник. Былое величие, как феникс, возродилось предо мной. Дрожащими руками я выдавливал на палитру краски, кисти путались в пальцах. Не помню, как и сколько я работал, но на холстинке стоял величавый, израненный храм – былое величие Руси, и ветви деревьев, как и моя душа, тянулись к нему с мольбой…
Вадим ЖИТНИКОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.