Я нёс любовь к спасительному Свету…

№ 2006 / 43, 23.02.2015

Рязань называют сердцем России. Может, оттого так сердечна поэзия рязанцев, что она рождается в тех есенинских заповедных местах, «где Ока лежит косою девичьей // На подушках заливных лугов» (Константин Паскаль). В октябре 2005 года мне удалось побывать в Рязани и Константинове на празднике 110-летия со дня рождения лучшего поэта ХХ века – Сергея Есенина. После этого я как-то по-новому взглянула на творчество замечательного рязанского поэта Константина Паскаля. Он автор четырёх поэтических книг, лауреат многочисленных премий. Среди них – премия Союза писателей России «Соловьи, соловьи…» имени А.Фатьянова (2000), всероссийского конкурса имени Сергея Есенина (2002) журнала «Молодая гвардия». Его сборники стихов изданы небольшими тиражами (1000 и 500 экземпляров), но это патент на сопротивление и противостояние литературной пошлости! Стихи Паскаля – свидетельство пока ещё не для всех очевидной истины, что великая русская поэзия также жива и непосредственна, какой была и два века, и век назад. Меня поддерживает и слово критика Валентина Курбатова: «Я уверен: не проза, а поэзия хранит сейчас камертон русской культуры (наиболее верно сохраняет подлинную традицию русской культуры поэзии)». Это «большое» мне довелось увидеть «на расстоянии» ближнего зарубежья. И я с радостью хочу этим поделиться.

На рубеже ХХ и ХХI веков мы переживаем такую же смутную и роковую минуту, как и столетие назад. История, как бы завершив полный круг, вернулась к той болевой точке выбора, на которой она уже стояла когда-то. И вновь звучит сакраментальная есенинская фраза: «Была бы душа жива!». Потому что душа – наша главная культура.
Сегодня поэты терпят испытание равнодушием высших государственных структур к судьбам отечественной литературы. До истинного таланта среди рыночной толчеи практически никому нет дела. Художественный автор в наших странах – и России, и Белоруссии – перестал быть авторитетной фигурой социальной жизни. «Творцов забыло государство, // Сейчас ему нужны шуты», – пишет белорусский поэт Андрей Скоринкин.
Осознавая это, и Константин Паскаль с горькой иронией обыгрывает известную фразу «Поэт в России больше, чем поэт». Воображая себя Президентом, он оглашает свой первый декрет:

Пусть каждая талантливая строчка
Отныне превращается в закон!

Он верит:

И будет день! Добро вольётся в души,
И Слово будет жить и воскрешать,
И столько Правды вырвется наружу,
Что станет легче на земле дышать!

Поэзия – жизненное дело Паскаля. Он глубоко размышляет о поэзии, о смысле и ценности её не только в стихах, но и в критических статьях, определяя для себя главную задачу: «За место поэзии в нашей жизни придётся ещё побороться» («Куда идут стихи» – «Литературная учёба», № 1 за 2000 г.).
Особенность лирики К. Паскаля – несуетность, чистота чувств и помыслов, уединённое достоинство выношенного слова. Он находится в осознании преемственности и великой миссии поэта в современном мире:

И крест впередиидущего
По праву достался ему», – потому что:
Он словом прорезал тьму.

Это сказано поэтом о поэте. Это сказано о Константине Паскале. Для него поэзия – «благословенное чудачество». Коварная и хитрая история возвышает в преданиях и богоносца, и безбожника, но…

Но (я-то знаю!) – лишь к художнику
И Бог, и дьявол вопрошают, – пишет К. Паскаль.
И Бог, и дьявол приходят за ответом на вопросы к поэту. И он должен разрешить их сомнения-колебания и ответить на вопрошающий недоумённый взгляд. Поэт даёт нам духовное мерцание в ночи, как маяк, на который идут корабли.
Помните, Есенин в «Письме» (1925) обращается к сестре:
Но сад наш!
Сад…
Ведь и по нём весной
Пройдут твои
Заласканные дети.

О!
Пусть они
Помянут невпопад,
Что жили…
Чудаки на свете.

Паскаль тоже благословлён на поэтическое чудачество Богом. Чего же требует от поэта взамен это благословение? Всей жизни. Всех соков и энергии души. И это не метафора, а истина. Там, где обыватель пройдёт и даже не заметит, где у других царапина, у настоящего поэта – кровоточащая рана. Формулы творчества истинных поэтов совпадают. Они выдают «на гора» выстраданное собственной кровью. И этому масса примеров:

Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души. (С. Есенин)
Поэты ходят пятками по лезвию ножа –
И режут в кровь свои босые души. (В. Высоцкий)
Художник гонится за вечностью,
Сбивая до крови колени!.. (К. Паскаль)

Искусство принадлежит вечности. И поэт Константин Паскаль чувствует себя проводником божественных идей. В его стихах – «глубинное свечение православной духовности» (О. Воронова).
Его лирический герой идёт по жизни «соизмеряя путь земной // С крестом нательным под рубахою». В. Сорокин в книге «Крест поэта» пишет: «Есенин – весь молитва, весь – покаяние». Паскаль – тоже! Весь – молитва и покаянное слово. Его стихи звучат как молитвы о спасении души:

Боже! Спаси мою душу,
Выучи не унывать,
Выучи сердцем послушным
С радостью мир принимать.

В самые трудные минуты поэт делится с Господом самым сокровенным:

Я ничего не имею –
Может, я жить не умею?
Господи, дай мне разум
Открой мне глаза…

Это выпевается как плач по потерянной душе в «тисках расчётливого мира». Что делать человеку и человечеству в этом мире? Надо искать дорогу-выход.

Наверно, ни в какой другой литературе нет образов дороги такой силы и многозначности, как в русской. Вспомним… Уже в «Слове о полку Игореве» основу сюжета составили две дороги – туда и обратно. В этом древнем памятнике образ дороги выводит нас к образу Родины: «О русская земля! Ты уже за холмом!».
«Горе от ума» начинается и заканчивается дорогой… куда?
А какое богатство интонаций дороги у Пушкина! От иронии и шутки («Подъезжая под Ижоры») до иронии горькой («Долго ль мне гулять по свету»…), до метафоры («Телега жизни»).
А Лермонтов? «Выхожу один я на дорогу». А его герой Печорин, бешено гоняющийся за жизнью?
Гоголь. Его герои тоже всё время куда-то едут, да и сам он вечный странник. И Русь несётся. «Куда ж несёшься ты?..».
«Хочу концы земли измерить», – провозгласил Есенин в самом начале своего творческого пути. Мотив скитальческой судьбы пронизывает многие стихотворения и более позднего периода…
Константин Паскаль тоже поэтизирует скитальческую судьбу, в которой видит форму духовного искания – Бога, истинной веры… Размышляя о сегодняшнем дне, он развивает, дополняет тему дороги и даёт ей глубокое философское звучание.
В его стихах есть клюевско-есенинские живописно-яркие картины деревенского быта:

…по-прежнему капает в блюдце
Из разбитого крана вода
……………………………………..
И домашняя сытая кошка
Сладко дремлет под песню сверчка…

Но для лирического героя это «царство покоя» только «остановка на бренном пути». Его лирический герой – вечный странник и «бродяга», которого «ни кольцо не держит, ни крыльцо».
В стихотворении «Дорога» автор поднимается до осмысления-осознания пути человека и человечества. Поэт ощущает себя не только в столетии, но и в минуте и часе нашей действительности. Приметы сегодняшнего горестного дня выписаны узнаваемо:
«катятся дни, словно камни замшелые…» «над бездорожьями, над пепелищами»;
«деревья стоят опалённые, церкви безглавые»…
И дальше он возвышает свой голос для духовного суда над современной жизнью:

Тяжкою ношею помыслы грешные,
Паче деяния.
Так и скитаемся, всюду нездешние,
Без покаяния.

Звучит эта трагическая нота недопокаянности человечества. Эта тяжкая ноша греховных помыслов и деяний так давит, что «под душой падаешь как под ношей». Есть ли дорога к спасению?
– Только одна. Что ведёт к Воскресению
Через Распятие.
Выйти один на один со своей совестью, услышав её покаянный зов, распять себя в искреннем признании – и воскреснуть душой. Это дорога человека к спасению. Ведь самое лучшее в нас – это покаяние за худшее!

Константин Паскаль – поэт с огромной внутренней болью и ответственностью за всё происходящее, поэтому в его поэзии постоянно присутствует совестливая покаянная нота. Он остро чувствует двуипостаси человеческой души:

Извечная болезнь у человека:
Стремится к свету и вовсю грешит…

В послесловии к книге стихов Паскаля «Синие поляны» доктор филологических наук профессор Ольга Воронова пишет, что это поэзия «строгих самооценок, жёсткого самоанализа. Ей присуща глубокая духовная рефлексия, особенно отчётливо проявляющаяся в мотивах неосознанной вины, неисполненных обязательств, неосуществлённой миссии…».
Поэт «противопоставляет всеобщему духовному распаду поиск новой духовной цельности, обратившись… к тихому свету забытых, но родных понятий: ВИНА, СТЫД, СОВЕСТЬ».
Действительно, это так. Стихи рязанского поэта как спасительный островок, который тревожит и ум, и сердце, и душу. Они обладают той подлинной поэтической смелостью, которая начинается с самобезжалостности. Покаянное слово он прежде всего произносит сам. Кается… прилюдно, не боясь горького стыда. Сколько саморазоблачительной исповедальности в стихотворении «Привыкнуть и обидеть равносильно». Эта строка звучит как констатация-аксиома, требующая покаянного слова. И оно звучит в конце стихотворения: «Прости меня за то, что я привык!».
Есть поэты, которые привносят в свой образ некоторый элемент писательской позы. У К. Паскаля (моё ощущение!) полное совпадение человеческой и поэтической манеры. Он изначально чист и светел. И такие получаются стихи. Это «Прости…» звучит как протест против безответственности перед родными и близкими людьми. Мы погрязли в «серой говорильне», забыв «дорогу к искренним словам». Эту дорогу поэт торит своим творчеством. От его стихов веет нравственной порядочностью, деликатностью слова; в них – горесть переживаний за свои и чужие ошибки.
От Пушкина, его высочайших нравственных, гражданских традиций берёт начало огромная ответственность поэта перед своим временем, народом, историей, беспощадная требовательность к себе.

Поэтическое слово К. Паскаля напоминает о бессмертии традиций отечественной поэзии. Он работает в диалоге с русской классической литературой, и это существенная особенность его поэтики. В одной из критических статей он призывает «помнить, что ничего не появляется на пустом месте, ведь за нашими плечами два века великой русской литературы» («Куда идут стихи»). И сам он об этом никогда не забывает. Анализ собственного психического состояния, размышления-рефлексии, полные сомнений и противоречий происходят у него на фоне пушкинских, рубцовских, есенинских интонаций…
Потому что как верно подметил писатель и журналист Владимир Одоевский: «…Ещё не было на свете сочинителя от мала до велика, в котором бы волею или неволею не отозвалась чужая мысль, чужое слово, чужой приём… Это неизбежно даже по гармонической связи, естественно существующей между людьми всех эпох и всех народов; никакая мысль не родится без участия в этом зарождении другой предшествующей мысли, своей или чужой…».
У Есенина было убеждение, что «поэты – все единой крови» (вслед за пушкинским: «мой брат по крови, по судьбе»). Есенинская формула звучит сегодня как афоризм, в котором сублимировалась вековая сентенция духовного и творческого братства поэтов, известная ещё с пушкинских времён. Он называл явление переклички и взаимообогащения поэтов – «словесных рек кипение и шорох», ибо поэт весь в притоках как река. Ни одна река не может не пополнять своих жизненных запасов. Иначе она просто высыхает… Поэты возвращаются друг в друге как реки.
Паскаль уловил в нравственных исканиях, социальных обобщениях классиков то родственное, что их сближает – тот тип лиризма, который немыслим без предельной мучительной любви к миру и бесстрашной искренности. В его стихах порой такая же, как и у Есенина, обескураживающая откровенность, хотя застенчивая, а потому и чарующая. Их объединяет православно-христианское мировидение, целительное возвращение к истокам, к «малой родине».
У Есенина благоговейно-молитвенное отношение к природе:

Я молюсь на алы зори,
Причащаюсь у ручья.

У земляка Есенина природа – тоже мудрый врачеватель, лучший лекарь и утешитель:

Я спешу, чтоб росой умыться
Под листвою седых берёз.
Как легко в тишине молиться,
Не скрывая счастливых слёз…

Особенностью склада личности и своеобразия поэтического дара Константина Паскаля, по моим наблюдениям, является «элегизм мышления». Элегия (по определению Белинского «песня грустного содержания») известна с давних пор. Но Пушкин, голос которого был эхом русского народа, это замечательно обобщил:

От ямщика до первого поэта,
Мы все поём уныло. Грустный вой
Песнь русская. Известная примета!

«Грустный вой песнь русская…», т.е. плач. Протяжный, громкий, как вопль. Но сколько нежности в пушкинском заключении:

……………Печалию согрета
Гармония и наших муз и дев.
Но нравится их жалобный напев.

Пушкинская «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье…»), безусловно, является одним из самых совершенных образцов элегического жанра:

Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но как вино – печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Паскаль успешно применяет пушкинские реминисценции и ассоциации. У него, например, есть созвучные строки, которые задевают своим началом, вторящим хрестоматийному пушкинскому, но в которых он выразил свои минуты печали:

Я бежал от горького похмелья
и залёг на краешке земли…
…………………………………
И нигде душою не согреться,
Лишь в тени ухоженных ветвей
Стонет неухоженное сердце
О прошедшей нежности своей.

Мотив раскаяния в «порочных заблуждениях», коим поэт «жертвовал собой без любви» впервые появляется в творчестве Пушкина в элегии «Погасло дневное светило»:

Я вас бежал, питомцы наслаждений,
Минутой младости минутные друзья.

Паскаль преображает пушкинские элегические мотивы, соединив и переосмыслив эти две элегии. И слово «бежал» оказывается в той же органичной спаянности и перекличке, что и «смутное похмелье» с «горьким похмельем». У него получилось произведение как бы вытканное на пушкинской канве, но своими нитками и своим узором. Мы видим, как литературная традиция живёт, «прорастает» сквозь плоть и толщу художественной ткани пушкинского произведения, ибо традиция – это не только влияние, воздействие, но и интерпретация.
Иногда строка великого Пушкина выступает у талантливого рязанца как камертон настройки на какую-то волну:

Ах, изменить меня не трудно,
Но мир попробуй изменить.

Сказано, конечно, на узнаваемую читателем строку:

Ах, обмануть меня не трудно,
Я сам обманываться рад!

Но далее – сюжетные линии резко расходятся. Это не слепое копирование. Паскаль вносит свои мысли и свой особенный почерк, своё восприятие реалий жизни. Если у Пушкина – лёгкая ирония, вырисовывающая точку сближения двух констант, то у Паскаля противительный союз «но» даёт иной поворот мысли. Вторая строфа выводит на горькую философию, в которой звучит трагическое осознание:

Я изменился! – Мир не изменить!

Порой Паскаль вступает в творческую полемику с великим поэтом. Мы знаем, что Пушкин, заменив в рукописи «Элегии» (1830) глагол «мечтать» на глагол «страдать», наполнил её новым духовным содержанием и превратил элегию в драматическое и символическое повествование-обобщение. В стихотворении «Удел поэта» Паскаль дерзко возвращает нас к изначальному Пушкину. Он пишет: «Удел поэта – думать и мечтать!».
И мы начинаем верить, что так и должно быть. Ведь слишком много страданий разлилось по судьбам русских поэтов. Конечно же, страдание обостряет талант, но когда страдания очень много, то может и убить… Мы знаем, чем закончилось страдание Пушкина…

Об одиночестве К. Паскаль пишет с предельной обнажённостью: «Я обвенчался с тишиной…». Когда читаешь такие строки, то невольно начинаешь задумываться, что значит одиночество для поэта…
В минуты одиночества поэт сопереживает своей душе. Это такое одиночество, когда душа поэта не может ни с кем сопрягаться. Она во власти поэта – должна выплеснуться и получить новый импульс для творчества. Я уверена, что щедрость поэта – это щедрость выплеска из наболевшей души.
Одиночество плодотворно, когда оно как «праздность вольная, подруга размышлений» (А. Пушкин). Такое одиночество необходимо как великое счастье самопогружения и самораскрытия, когда всё внешнее должно быть отгорожено и закрыто: «Закройте дверь! Мне дует из прихожей…» (К. Паскаль).
Сердце поэта, по Паскалю, должно хранить себя «от злобы мира», чтобы оно не напиталось этой злобой, не очерствело, не окаменело. (Помните, у Пушкина: «Не дай остыть душе поэта…»). Для этого поэту нужно «злое» (т.е. настырно-убеждённое!) одиночество: И только «злое одиночество // Его хранит от злобы мира». Поэт не впускает эту злобу в свою душу, в ту часть её, откуда «растут» его стихи.
Писать правду о своём одиночестве – это поиски выхода из него. Паскаль исследует в стихах мужество сражений с самим собой в одиночестве. Для него это «пора признанья горьких истин», когда «из молчаливого пространства» выплывает память и «в сердце метит свой удар». В такие минуты вползает в душу «вселенская мука сквозная, от которой душа не своя» и приходит осознание непосильности, чрезмерности тишины:

Невыносима тишина,
Когда она от одиночества.

Поэтому порой в мироощущении автора сквозят и дисгармония, и внутренний надлом:

Зачем я здесь
в гирляндах паутин
так стойко и бессмысленно один
уже не существуя существую,
тяну себя за ниточку живую…

Тема утраты, одиночества-осознания и предвосхищения нового чувства исследована поэтом сполна. Он чётко улавливает в стихах неопределённость момента, когда сталкиваются чувство опустошённости с печалью утраты того, к чему прикипела душа:

Дыханье полумёртвых листьев
Ещё тревожит чуткий слух —
Я голос твой уже не помню,
Но образ всё ещё храню.

Глубина этой трагедийной антитезы передана через извечную «узловую завязь» души человека и души природы. Запечатлен тот миг, когда любовь исчезает, а сердце ещё лелеет её воспоминания.
Но поэт не исчерпан до конца, не падает замертво (только прилёг «на краешке земли»). Это как мнимая черта горизонта, достигнув которую – вновь видишь перед собой бесконечное пространство… И наступает тот момент, когда:

Душа спокойна перед неизбежностью.
В ней всё былое выжжено до тла.

Это та пустыня-статика, в которой зреет динамика будущей жизни сердца и души. Испепелив всё прошедшее, душа оказывается на старте новой жизни:

И не хватает только самой малости –
Благословенья любящей руки.
Душа – «в ожидании последнего выстрела», того выстрела, когда она, вырвавшись из плена одиночества, вновь устремится навстречу судьбе. Ведь как с выстрелом спринтер вскакивает и несётся вперёд в надежде победить на этот раз, так мы бросаемся в новое чувство. Старт этот у К. Паскаля – затяжной. Все фальстарты исследованы поэтом досконально… Но полное символическое обобщение и обретение чувство любви найдёт в удивительном стихотворении «По снегу, по хрустящему ковру…»

Все стихи К. Паскаля о любви пронзительно чисты как «пронзительно чисты любимых рук прикосновенья». Но «По снегу, по хрустящему ковру» – стремление «взять нотой выше». В этом стихотворении его, казалось бы, индивидуальная любовь (даже с посвящением. – А.В.) – проявление и выявление Любви мировой и ответственности поэта за Любовь на Земле.
Поражает возвышенная одухотворённость лирического героя. В первых строфах он «под душой падает как под ношей»:

По снегу, по хрустящему ковру,
Терзаясь, ненавидя и ревнуя,
Я нёс в груди любовь свою земную
И думал, что от тяжести умру…

Любовь, «сражённая предательским мечом», истекая кровью, превратилась в «кровавый вулкан» боли и «была свинцово тяжела». Но даже такая – она дорога поэту:

И я взмолился: «Боже, не спеши,
Не разлучай меня с моей любовью!..»

Ещё страшнее, чем эта тяжесть на душе для лирического героя – пустота души!
Стихотворение заключает главу сборника «Синие поляны», которая называется «То, что можно спасти». И действительно, «дыхание надежды», «идущей… молча за спиной» и «живой огонь неугасимой веры» приходят на помощь и выводят к Свету.
Истинность поэта (для меня!) в том, что он «грузит» на своё сердце, когда выходит один на один со Вселенной. В стихотворении «По снегу, по хрустящему ковру» Вселенские масштабы приобретает любовь:

Обняв душой промёрзшую планету,
Я нёс любовь к спасительному Свету…

Поэт предельно концентрирует пережитое и пользуется гиперболой, и поэтому лирический герой превращается в обобщённый символ, а стихотворение – в символ каждого – и многих, одного – и всех. Такие обобщения приходят в самые трагические моменты истории. Такими вселенскими масштабами отличаются, например, многие произведения о войне. Вспомним «Его зарыли в шар земной» С. Орлова или «Я был пехотой в поле чистом» С. Гудзенко…
В стихотворении К.Паскаля – поэта перелома эпох – на карту поставлена любовь и её вместилище – душа человеческая. Жизнь души – это так же важно, как жизнь страны, государства.
Этот индивидуальный прорыв (такой важный в нашем сегодняшнем мире!) – та вершина поэтическая, которая принадлежит Вечности (т.е. истории духа человеческого). А дух этот необходим сегодня как внутренняя моральная сила.
Белорусский поэт Н.М. Минский писал в одном из стихотворений:

И жажда жгучая святынь, которых нет, –
Одно лишь это чуждо тленья.

В поэзии К.Паскаля – «жажда жгучая святынь». Пожелаем ему дальнейших творческих успехов!
***
У Есенина в прощальной песне много слов со значением отзвука, отзыва, отклика:
«Запевая, обо мне подумай // И тебе я в песне отзовусь»; «Эта песня в сердце отзовётся»; «Я снова чью-то песню слышу»; «Пришедший лучше песню сложит»…
Его мелодия-песня как бы ищет дорогу в будущее, у неё – желание быть услышанной и продолженной…
Сегодня, когда принижена роль идеального мира и поэзия, как говорят, не в фаворе, она приживается песней. К.Паскаль тоже спасает свой стих песней. Он входит в литературно-музыкальную группу «Ближний круг», которая выпустила уже четыре музыкальных альбома. Ближнекруговцы ищут пути возрождения интереса к поэзии через песню. Зажигают свои стихи песней – проникновенной, живой, надрывной, где акценты и нюансы расставляет и высвечивает сам автор!
Паскаль – прекрасный музыкант и исполнитель. Его поющее слово долго дрожит в душе и на душу «набегает печаль как волна». Он выпевает свою чистоту в хороших грустных песнях – ту «нежность грустную русской души», которой отличался Есенин. Для музыкальной интерпретации и исполнения (кроме своих стихов!) он чаще всего использует те строки, в которых есть эта грустная элегически-философская нота. Его привлекает поэзия Е.Бартеневой, где улавливается прозрачная тонкая ткань печали. Музыкой и исполнением он выявил и проявил стихи рязанской поэтессы («Не оставляй меня одну», «Дрогнула стрелка часов», «Но себя не обманешь», «Этажи»).
В песне «Журавлиный свет» ясная, тихая грусть и свет прощальной грусти:

Лишь звезду прощальную уронит
Поднебесный журавлиный свет.
На моих плечах твои ладони,
А мне чудится, что первый снег…

Есенинская песня («сердечной печали и одиночества») – потаённых струн души – отозвалась в песнях Константина Паскаля.

Нина КОЛЕНЧИКОВА г. МИНСК

Нина Коленчикова – лауреат Пушкинской премии 2004 года для учителей русского языка и литературы в странах СНГ и Балтии.