СЕКРЕТЫ НИКОЛАЯ КОЛЯДЫ

№ 2006 / 45, 23.02.2015


Уральский драматург Николай Коляда стал одним из лауреатов российской литературно-театральной премии «Хрустальная роза Виктора Розова». Премия, которая была учреждена ещё при жизни Виктора Сергеевича – автора пьесы «Вечно живые» (по которой снят знаменитый фильм «Летят журавли») – присуждается авторам талантливых, ярких произведений литературы и достижений в театральном и художественном творчестве. Особенно подчёркиваются высокая гражданственность, художественность и патриотизм. В этом году драматурга Коляду отметили в номинации «Литературное творчество» за пьесы, давно снискавшие зрительскую любовь: «Играем в фанты», «Золушка», «Мурлин Мурло». Сегодня Коляда своим опытом делится со студентами и журналистами.

Любите театр так же, как люблю его я
У меня есть в жизни одна, но пламенная страсть, я с 15 лет в театре, он у меня течёт в крови, и я кроме театра ничего не понимаю и не знаю. Театр – это на всю жизнь. Люби театр, как я, и тогда театр тебе отплатит, авось на хлеб с маслом заработаешь.
Как писать
Как я учу своих студентов? Во-первых, я никогда не говорю, как писать. Пьеса пишется просто: слева – кто говорит, справа – что говорят. Всё, больше нет никаких законов. Есть ещё какие-то технические вещи, которые исполняют режиссёры и люди, работающие в театре.
Идеальная пьеса
В театральном училище меня научили: в каждой пьесе должно быть исходное событие. Вот я и заманал студентов: какое исходное событие в твоей пьесе, какое исходное событие? Студенты уже смеются и говорят: безысходное событие. Должно быть что-то, что произошло до открытия занавеса, что объединяет всех людей воедино: и прохожего на улице, и персонажа, и человека, который приходит, и кошку. Тогда все начинают двигаться. На первой странице все персонажи должны обязательно назвать друг друга по имени, это необходимо. Она должна сказать: «Здравствуй, Вася», чтобы какой-нибудь великий критик понял: «Ага, это Вася». А ему отвечают: «Здравствуй, Маша», – «Ага, это Маша». «Ты меня не любишь», – говорит он. «Нет, я тебя очень люблю!» – отвечает она. Конфликт понятен, это сразу же должно быть на первой странице, и это не я придумал. Антон Павлович Чехов написал: «Отец умер два года назад, как раз в твой день рождения, Ирина». Сразу все понятно: папа умер два года назад, сегодня день рождения, ситуация понятна. Дальше как она будет развиваться? Идёт какое-то добавление. Обязательно должна быть кульминация, должно быть очень смешно, дико смешно до середины, в конце первого действия надо, чтобы они кричали, орали, ругались, ссорились! Это для того, чтобы зрители пошли в буфет, пили там коньяк, чай и думали бы: «А что там дальше-то будет, интересно? Что-то они так орали, кричали, как они из этого всего выйдут?» Чтобы пришли на второе действие, чтобы не пошли в гардероб. Дальше должно быть очень грустно, с большими монологами. Все должны ковыряться в душе, разбираться, а в конце обязательно подарить маленькую надежду. Обязательно должна быть надежда… «Надо жить, дядя Ваня. Мы увидим небо в алмазах. Если бы знать, если бы знать». Это не я придумал, это просто необходимые вещи.
Вот я студентов в эти рамки и вгоняю, а всё остальное – делай что хочешь. Но я всё время таскаю их на репетиции, в театры, на гастрольные спектакли. Нужно понять, что плохо в театре, а что хорошо, что есть мёртвое, а что живое. Пьеса не может быть написана в стол, для вечности. Пьеса должна быть поставлена в театре. Если в зрительном зале сидит автор, он видит: так, актёров это заводит, радует, а здесь зрители смеются или кашляют, или начинают шевелиться, ага, здесь провис, тут надо ещё что-то сделать.
Что я ещё всегда говорю своим студентам? Это очень важно. Надо точно построить первую фразу, надо сделать такую первую фразу, чтобы она зажала зрителя. Это как будто раскалённое шило, которое вводишь каждому зрителю в мозги и вот так держишь весь спектакль, ты его вводишь – туда, отсюда – вынимаешь, и след остаётся в башке навсегда, на всю жизнь. И эта первая фраза должна быть очень мощная. Я очень долго всегда придумываю первую фразу, потому что от неё начинает всё дальше набираться, двигаться, без этого невозможно.
Музыка сердца
Музыкальный оформитель – это я. У меня дома много всякой музыки на дисках. Как это входит в спектакль, я не знаю, но обычно я использую музыку Рене Обри, такого замечательного французского композитора, сейчас он очень известен. Его музыка – в «Клаустрофобии», в «Землемере», вся музыка, которая была в «Ромео и Джульетте» – его. Вот последний спектакль – «Землемер», там основная тема тоже Рене Обри, такая быстрая и не очень быстрая мелодия. Но я чувствую, чего-то не хватает. Вот есть такая красивая мелодия, должна быть в противовес другая совершенно. Я нашёл музыкальный магазин и увидел диск «Пионерские песни». Пришёл на репетицию, сказал нашему радисту: «Включай». Он включил одну песню, вторую и дошёл до «Гайдар шагает впереди». И Олег Ягодин сказал: «Какая героическая песня!». Именно героизм, не отношение ко времени, а просто какой-то героизм. Что-то такое роскошное, замечательное. Я попросил поставить ещё раз, так понравилась мне эта песня. Получился контрапункт. Сразу после этого надели будённовки на землемера, они сели на кучу вдвоём, сзади осветили фонарём… Все сразу как-то вспомнили своё пионерское детство, возникает куча ассоциаций. Почему-то переклинило, в пьесе этого нет.
О завистниках
Я понимаю, что меня много, ну потерпите немного, скоро умру. Но хороших людей на свете больше. Мы люди, мы должны друг друга любить, иначе ничего не получится. Ведь когда есть маленькие театры в городе, есть такая подвальная культура – есть альтернатива. Театр должен быть разнообразным, иначе пропадает масштаб. Я люблю цитировать критиков, которые меня ругают: «Коляда – это ужас, летящий на крыльях ночи», «сочинять так диалоги всё равно что сливать воду в бочке унитаза», «гореть ему в аду, этому Коляде». После такой статьи всегда лежишь три дня в коме, смотришь в потолок и не хочешь никуда идти, и думаешь: а вдруг этот человек прав? И вся твоя жизнь, всё, что ты делаешь – ничто, и всё это пустое, и всё тебе только кажется, а на самом деле – говно полное то, чем ты занимаешься. Вот это самое страшное. Я всегда переживаю от грубого окрика.
Ученик
Сигарев приехал ко мне поступать на электричке из Нижнего Тагила, привез две странички машинописного текста, да и то там какая-то чушь несусветная была написана. Я спросил у него: «А что ты читал в электричке, когда ехал на экзамен?», и он сказал мне, что читал то ли Кастанеду, то ли Коэльо, то есть писателей, которых я в руки даже не брал. Я сказал: «О, молодец, давай поступай ко мне на курс». И он поступил. Полгода сидел такой смурной дядя, сидел, смотрел на всех, а потом сразу выдал шестнадцать пьес. Потом как-то ночью прислал мне пьесу, тогда у него уже появился компьютер, которая называлась «Падение невинности». Я открыл пьесу в час ночи, начал читать, прочитал, позвонил Сигареву и сказал: «Можешь умирать спокойно, ты свою главную пьесу в жизни уже написал». Он сказал: «Нет, я ещё поживу». Я стёр его название, написал своё – «Пластилин» и разослал пьесу в сто театров. И вот таким образом Сигарев стал знаменитым.
Бойлерная
Рядом со сценой «Коляда-театра» находится маленькое запущенное помещение – бойлерная. Там внутри – разные механизмы, которые нельзя выкинуть. Комната облупленная, грязная, страшная, входит туда 30 человек, но приходит обычно 40 – 50 зрителей, кто-то стоит. Кроме «Клаустрофобии» там мы играем пьесы молодых уральских драматургов. За эту бойлерную я не плачу им денег, но все актёры туда рвутся. Так, они за сезон могут сыграть не две-три роли, как в другом театре, они могут сыграть двадцать-тридцать ролей. Если ты себя хорошо проявишь, тебя заметят зрители, и актёры отметят: «Молодец, как точно ты там попал, в Бойлерной». Для них это очень важно, что они всё время заняты. Камень катится – мохом не обрастёт. Всем хочется, потому что это – адреналин в кровь. Это раз, и больше не повторится.
Борщ в театр!
Суп-театр я украл в Швеции и привёз в Екатеринбург. Я варю суп –борщ – две большие кастрюли. Билеты продаются по 150 рублей. Люди приходят, рассаживаются за столики, мы в одноразовую посуду наливаем им после третьего звонка борщ, а я им что-то рассказываю про театр, что такое суп-театр, говорю: «Ешьте, ешьте. Представьте, что вы пришли ко мне в гости, и я вас угощаю. Кто-то любит укроп, кто-то не любит укроп, кто-то любит кислое, но вам что дали, то и ешьте. И хвалите меня». Борщи я готовлю неплохо, все довольны, обычно ничего не остаётся. А если и остаётся – артистам, но до зрителей им есть нельзя. А после я всегда говорю – будет капустник, показываем сказки: «Старик Хоттабыч», «Карлсон вернулся», «Русские сказки» Тани Ширяевой. «Представьте, что вы все маленькие дети, вы пришли сюда, и сейчас мы разыграем для вас сказки, как мы играем их обычно для детей, только там будут маленькие шуточки для взрослых». А в конце «Карлсона» все прощаются с героями, прощаются с детством, и все зрители – эти тёти, дяди – начинают плакать, и сам я плачу, и артисты тоже.
Озарение
Репетируем новый спектакль – «Старая зайчиха». Я хочу, чтобы получился какой-то образ России, не просто пьеса про двух актёров, а про Россию несчастную, замученную, замордованную Россию, страшную и прекрасную, чтобы артисты в одежде бомжей ходили туда-сюда. Как-то заехал в магазин обуви, что-то мне надо было купить, и смотрю – стоят резиновые сапоги, обычные женские резиновые сапоги, но они в розах, на них сделаны такие красивые розы. Я как увидел это, подумал: кто производитель? Китай? Нет. Россия, Подмосковье. Дайте 15 пар. Схватил, привёз, поставил – артисты, обувайтесь! И эти 15 человек обулись в эти сапоги и стали ходить в своих ватниках под музыку. И это так красиво смотрится! Притом это не имеет никакого отношения ни к пьесе, ни к «Старой зайчихе». Это просто красиво и образно: сапоги, в которых по навозу надо ходить, – в розах. И эти сапоги сыграют больше, чем любая пристройка-отстройка.
Писать как Коляда
Пьесу надо писать в тишине. Пьеса пишется от лени, надо приехать на дачу, полежать на диване три дня или хотя бы день. Лежишь и думаешь: а что ты написал, Коляда? 92 пьесы ты написал. Про свадьбу писал? Писал. Про проводы в армию писал? Писал. Поминки писал? Писал, была такая ситуация. Приезд нового человека в город? Было много раз. Что ж ты не писал? А вот это ты не писал. Садимся за стол и не ждём никакого вдохновения. Писатель – это работа. Сел и работай. Сначала придумываю название, какое мне нравится, красивое слово какое-нибудь – «сирокко». Вот, ветер такой. «Сирокко. Пьеса в 2-х действиях. Николай Коляда. Екатеринбург. 2006 год». Написал, откладываю. Вторая страница: действующие лица. У меня есть орфографический словарь, я открываю последнюю страницу – там имена, женские, мужские. Те, которые я уже использовал, отмечены крестиком. Вот какая-нибудь Таисья, её будут звать Тасей… Таисия, 40 лет. Мужское – Михаил, Минтаем можно называть: Миша, Миша, Минтай. Пишем Миша. Переворачиваем страницу, пишем: первое действие, первая картина. Деревенский домик, маленький провинциальный город, квартира на пятом этаже,– наверняка потолок протекает – бежит потолок. Что там ещё может быть? Стены выкрашены половой краской, жёлтой. По комнате проходит кошка, входит Миша. Тася с Мишей разговаривают. Нужна первая фраза, ложишься на диван, думаешь, думаешь… Слово переставить, натянуть фразу, как она в «Уйди-уйди» говорит: «Зачем я адрес дала… зачем я адрес, дура, дала. Вы приехали, и мне стыдно за всё, за это тут, кругом здесь прямо». Вот этот бардак, который вокруг, она этими словами красивыми хочет закрыть. Вот какая фраза красивая, как звучит. Вот и всё, так и пишется. На третьей странице или на четвёртой, если всё получается, начинает звучать музыка. И дальше эта музыка звучит, и листы просто перекладываются. Но это надо делать в тишине и от лени, чтобы было время свободное. Нужно сойти с ума, войти в ситуацию настолько, чтобы понять, увидеть картинку полностью, войти в неё и прописать её. Успеть почувствовать, тогда всё получится, всё сложится.
Подготовила Наталья ЛОСКУНИНА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.