ОГНЕННЫЙ ВЕТЕР ИЗ БЕЗДНЫ

№ 2007 / 1, 23.02.2015

 

У порога «Закрытой таблицы» Юрия Козлова В Лондоне, на набережной Темзы, стоит знаменитая «игла Клеопатры» – гигантский, испещрённый иероглифами обелиск, вывезенный в 1878 году из Александрии. Клеопатра действительно славилась тем, что подолгу держала своих царственных любовников «на игле» – сперва Юлия Цезаря, потом его преемника Марка Антония.

У порога «Закрытой таблицы» Юрия Козлова

 

Как скорбен тот час,

когда боги удалились от человечества!

«Асклепий», древнеегипетский трактат

 

В Лондоне, на набережной Темзы, стоит знаменитая «игла Клеопатры» – гигантский, испещрённый иероглифами обелиск, вывезенный в 1878 году из Александрии. Клеопатра действительно славилась тем, что подолгу держала своих царственных любовников «на игле» – сперва Юлия Цезаря, потом его преемника Марка Антония. Первому удалось, мобилизовав волю, ускользнуть от чарующего дурмана египетских трав и тем самым сохранить мощь империи. Марк Антоний же годами не вылезал из Александрии, где, погрузившись в упоительный наркотический экстаз и полностью упустив бразды правления, раздавал Клеопатре римские территории направо и налево. Всё закономерно: кто владеет ключами от чужого разума, тот владеет миром. Клеопатра одна из первых в истории научилась вести идеологические войны, то есть приобретать земли, не используя оружие. Зачем тратиться на войско, когда в арсенале имеются белладонна и кокаин? Вот она, подлинная власть! Не силою меча ты удерживаешь меня возле себя, вынуждая совершать одно предательство за другим, а умением своим ведьминым размягчать мне мозг, помогая ему рисовать другую, более сладостную картину окружающего. Тот, кто рождён настоящим повелителем (например, Цезарь), умеет принимать жизнь как есть, без обольщающих призраков и миражей. Обычным людям сложнее: чтобы вынести нарастающие невзгоды, им нужен сон и чем более сюжетный и разнообразный, тем лучше. По сути дела, наша цивилизация есть огромная сомнамбула, живущая и развивающаяся по законам сна. Большинство из нас с юных лет мечтает отдаться – нет, не телом! – а умом, что, пожалуй, ещё загадочнее и страшнее. Отдаться кому угодно – очередному горлопану-вождю, обещающему своим избирателям скорый рай, религии, секте, наркотику, алкоголю – лишь бы поскорей скрыться от жестокой реальности в мир иллюзий. Как пишет Юрий Козлов в романе «Закрытая таблица» (Москва, «РИПОЛ-классик», 2005): «Сейчас – в начале XXI века – человек мог дышать только и исключительно обманом. Вдыхать истину могли лишь редкие люди. Для большинства же истина означала мгновенный паралич дыхания и, следовательно, смерть. Вот почему – на подсознательном уровне – люди цеплялись за тотальный обман и ненавидели (боялись) Истину». Здесь с Козловым не поспоришь, хотя ещё несколько десятилетий назад казалось, что человеческий рассудок стоит на пороге качественных перемен. Так, в нашумевшей книге «Утро магов» французы Ж.Бержье и Л.Повель утверждали, что наша цивилизация вовсе не так безнадёжна и беременна очередным биологическим видом. Что застой в мозгах и всеобщий упадок – лишь предродовые муки Земли, готовящейся произвести на свет своего нового жильца с преображённым интеллектом и мощными парапсихическими способностями, которые должны открыться у населения современных мегаполисов с их невероятной концентрацией промышленной и людской энергии. Мечта о духовно могучем, «светящемся» человеке (Homo luminous) очень стара и уходит в бездну времён. Об этом грезили древние египтяне, чьи храмы, обелиски и даже целые города были не столько архитектурными сооружениями или местом для молитвы, сколько волшебными «приёмниками», привлекающими энергию Солнца и звёзд для приведения земной жизни и человеческой души в согласие с гармонией Космоса. Этой алхимической идеей трансмутации психики дышала эпоха Возрождения и её наиболее яростный глашатай Джордано Бруно, колесивший по Европе и открыто требовавший упразднить застоявшуюся католическую религию и заменить её звёздно-магической религией Египта (за что и был сожжён инквизицией, а вовсе не за поддержку теории Коперника). Прошли десятки лет после выхода в свет «Утра магов», и что же мы видим? Никакого интеллектуально-магического рывка не произошло, скорее, наоборот. Запад окончательно одряхлел и затух, превратившись в сонного, разжиревшего кота, лениво греющегося на солнышке. Россия втянута Западом в духовную воронку-пучину и стремительно теряет своё лицо. Так называемый Третий мир, откуда некоторые готовы уловить струю свежего воздуха, есть не более чем всё тот же озлобившийся, «ветхий» человек, который с оскалом мускулистого, поджарого дикаря готовится если не путём силы (террора), так путём агрессивной ассимиляции оторвать кусок от раздобревшей туши Запада (а теперь и России на пару с ним). Впрочем, по мнению Козлова, «у человеческой цивилизации и России в частности есть шанс, и этот шанс – юность, точнее, новые подходы к старым вещам. Но юность была товаром расходуемым, а в России расходуемым мгновенно и безрезультатно… Страна владела уникальной технологией ускоренного превращения почек в опавшие листья, стремительного и вредоносного (для окружающей среды) истребления физиологического ресурса».

 

Мы словно вернулись в «языческие времена, когда критерием гармонии между людьми и управляющей ими силой служили приносимые в жертву (как правило, молодые и красивые) тела», а наша белокаменная столица стала похожа на «огромный алтарь для жертвоприношения этих самых тел», место, где «правит не власть, но деньги плюс низменные инстинкты».

 

Вот и героине романа Альбине-Бебе, упруго-грудастой красотке, дочке богача, мир отнюдь не кажется радужной поляной. Казалось бы, виляй себе бёдрами, выставляй тугие прелести напоказ, наслаждайся властью над похотливыми мужскими душонками… Она, собственно, этим и занимается – готова без устали любоваться своим телом, находить в нём преимущества по сравнению с другими женскими телами и упиваться своим более высоким биологическим статусом, – но как-то без энтузиазма, с надрывом. Что-то сломалось в её молодом, отлаженном организме, какой-то губительный яд оказался впрыснут в кровь. Она и половой любви-то предаётся через надлом, словно уже поняв всю беспомощность чувств по сравнению с горьким итогом, ждущим нас всех. Примерно вот так: «Человек бодр, весел, молод, здоров, всё у него хорошо, но вдруг он задумывается о смерти и понимает всю неизбывную тщету, но и – одновременно – безальтернативную красоту жизни. И женщина вдруг ни с того ни с сего даёт случайному уроду для того, чтобы ощутить горькую тщету и – одновременно – недоступную, смертельную красоту любви». Но как может чувствовать зловещее дыхание смерти юный неокрепший ум? Что заставило его так рано постареть? Эта умудрённость тинэйджеров, лихо мешающих пиво с водкой, их скепсис и разочарование вкупе со слюнявой отвязностью просто поразительны. То, что раньше людям открывалось лет в сорок-пятьдесят, нынешнее поколение открывает для себя в восемнадцать. Знание об изначально трагической, подлой сути жизни у миллионов подростков, минуя опыт, перескакивает через несколько ступеней, достигая таких пределов, откуда путь один – к умственному расстройству.

 

Как же быть? Да очень просто – срочно нырнуть в параллельную реальность, сотканную из приятных, расслабляющих клипов-картинок. «Повеселить ноздри» наркотой в ночном кабаке, подключиться к ТВ с его клоунско-крикливыми шоу, зависнуть до утра в интернете или капитулировать перед ордами баб-детективщиц с их криминальной марихуаной для переутомившихся мозгов. Только бы подальше от действительности!

 

«Следовательно, – заключает Козлов, – искусство клипа – последнее и самое правдивое на земле искусство, потому что оно несёт конечную истину о человеке. Истину, заключающуюся в том, что человеку не нужна истина, а нужны бессмысленные виртуальные усложнения». Наш разум – психопат, не выдерживающий собственных достижений и открытий. Он, как серийный маньяк, не терпит остановки и ищет «спасение в строительстве, разрушении и новом строительстве внутри убыстряющегося вселенского клипа». Мы жаждем совершенства, крушим государство и природу во имя этого самого совершенства, чтобы немедленно начать возводить на обломках нечто новое, которое в итоге оказывается гораздо хуже старого (взять хотя бы Россию с её чередой опустошительных реформ). Создаётся впечатление, что мы можем жить на Земле, только вредя ей и самим себе. Мы – единственный биологический вид, в котором не работает принцип обратной связи, гласящий: когда твои действия или мысли начинают разрушать тебя и среду твоего обитания, должен (на уровне инстинкта) включаться механизм, прекращающий эту пагубную деятельность. Отсюда логичный вывод Козлова: человек – не земное создание, раз ему до такой степени плевать на своё будущее. Развивайся мы на Земле «естественным» путём, природа непременно заложила бы в нас регулятор самосохранения. Здесь философскую позицию Козлова невозможно понять, не вскрыв её истоков, а ведут они нас не куда-нибудь, а к древним шумерам – таинственному народу, жившему на территории современного Ирака за сорок веков до нашей эры. Когда-то, давным-давно, примерно 450 тысяч лет тому назад, прибывшим на Землю «богам» потребовалась армия рабочих рук для трудоёмкой добычи ресурсов. Проблему решили так: эволюция Homo была ускорена путём вмешательства в ДНК приматов, которым оставили их тело со всем набором животных потребностей, но подарили гораздо более совершенный мозг, во многом копирующий разум самих творцов. Затем полученного гибрида научили размножаться, что, по мнению шумеров, потребовало дополнительных генетических экспериментов (неслучайно символом богов-демиургов стала скрученная двойная змея – спираль ДНК, – до сих пор используемая в медицине). Эта история в слегка видоизменённом варианте изложена в Библии, где разум дарит человеку Нахаш, мудрый змей, после чего и начинаются все наши злоключения. Перекличка Библии с шумерскими преданиями вполне объяснима. Когда в 6-м веке до н.э. полководцы царя Навуходоносора взяли штурмом Иерусалим, они приказали разрушить храм Соломона, но вот израильскую элиту решили помиловать и угнали её представителей за собой в Вавилон. Именно там, в вавилонском плену, и был составлен Ветхий Завет. Заброшенные на чужбину мудрецы получили доступ к шумеро-вавилонской истории о сотворении мира и почти полностью перенесли её в свою Священную Книгу. Даже Бог в Библии назван словом «Элохим», где «Эл» значит «высокий», а «им» есть окончание множественного числа. Так что создали нас «боги», и первоначальная наша задача была – повиноваться, в поте лица трудясь на своих создателей. Потом хозяева, перестав нуждаться в наших услугах, отбыли в неизвестном направлении, а мы как неприкаянные остались здесь, на в общем-то чужой нам планете, не зная, что нам делать с самими собой. Отсюда многочисленные беды нашей цивилизации, ибо мы могли нормально развиваться, лишь находясь под чьим-то руководством. Только когда мы повинуемся, нам становится легко, и мы сразу ощущаем себя на своём законном месте. Стоит разуму хоть ненадолго выйти из подчинения и ускользнуть от насущных забот, как он тут же начинает поджариваться на медленном огне «роковых» вопросов, не имеющих никакого отношения к земным делам. Вот и Альбина-Беба «чувствует себя в мире бесконечно одинокой сиротой. Рыбой, живущей в лесу, но со смутными (и бесполезными для леса) мыслями о морских глубинах». Недаром у неё шумерское имя: «Альбинах бебах хамах» по-шумерски означает «огненный ветер, подбирающий в сумерках опавшую жизнь». Почему опавшую? Да потому, что наша ногастая девчонка уже отпочковалась от древа этой самой жизни. Она уже лишена спасительного автоматизма, когда живёшь и делаешь что-либо, не спрашивая «зачем», отдаваясь голосу слепого «хочу». Того самого великого автоматизма матери, рождающей ребёнка в стране, где дети заведомо никому не нужны. Ей противно быть куском материи, пускай даже и аппетитным и желанным, фрагментом той усреднённо-посредственной биомассы, которую «надо брать, как дешёвую бабу – шампанским, шоколадом, пятернёй на ляжке, матерным шепотком в ухо и пошлейшими обещаниями». Она чувствует, что мир болен, что в системе мироздания кроется роковая ошибка, которую нужно исправлять, поэтому Альбина-Беба и мечтала стать хирургом: ведь, по её мнению, «скальпель был сродни Богу».

 

Её воротит от галлюциногенов, которые услужливо подсовывают ей торговцы ложью: хочешь видеть мир приятным – попробуй нашего пропагандистского снадобья, иначе у тебя не хватит сил вынести его жестокую правду. Она хочет смело идти навстречу Истине, даже если та грозит разрушением её организма.

 

Вот только как нашей отважной пацанке быть с телом, которое в любой момент было готово продиктовать ей свою волю? Её сочное, шикарное тело хотело жить долго, по возможности бесконечно долго, а значит, продолжать быть послушным исполнителем общемировой шаманско-наркотической песни, под вой которой мы все дружно несёмся в пропасть. Иначе не получится. Ведь, как пишет Юрий Козлов, «катапультироваться из клипа, стать другой можно было, только изменив собственную природу, оборвав пуповину, связывающую с биологической стороной существования. Сознание, в принципе, было готово это сделать. Тело – нет». Да, наше тело несёт в себе своеобразный ген бессмертия (отсутствующий у животных, которые не желают вечной юности и не боятся стареть). Все великие социальные проекты – географические открытия, войны, революции – эксплуатируют эту мечту об эликсире молодости. Иди за мной – и я продлю твою физическую жизнь! Вот лозунг правителей всех времён и народов. Но страсть к бессмертию «может сделать обман вечным, отнять последнюю надежду на возвращение истины». Поэтому Альбина-Беба и боится чрезмерной власти тела. Где красота – там есть соблазн ей воспользоваться: смотрите, как я их сделала! Как эта стайка самцов, облизываясь от предвкушения, пляшет под мою дудку!

 

Так нас сажают на крючок мнимой власти. Незаметно превращают в предмет для утончённых манипуляций, цель которых одна – заставить тебя в конечном счёте удовлетворить чью-то похоть. Ведь мир, «если вдуматься, был огромным двуполым (двуспальным) телом. Альбина-Беба совершенно не стремилась быть его частицей. Потому что быть его частицей означало повторять его путь – через оглупление и размножение – в смерть».

 

Наша горячая штучка решает непосильную по сложности задачу: как продолжать оставаться живым существом, не подчиняясь дьявольскому круговороту всеобщей лжи? Выходит, нужно совершить шажок дальше, по ту сторону жизни? Альбину-Бебу терзает вопрос: «может ли смерть быть ключом к шифру, моментом конечной истины?» Рискованный поворот в мыслях. Она, кажется, и сама догадывается, куда её заносит. Ведь дальше пропасть, граница всего существующего. Эта точка отрыва сродни смерти клинической: ты ещё вроде бы жив, но уже бродишь где-то там, где жизнь заканчивается. Я ещё молода, моё тело манит мужчин, но я уже знаю то, чего не имею права знать, и как мне жить с этим дальше? Вот он, стон чужеродного Земле существа! Результат вражды животно-земного тела с нездешним, развившимся до чудовищных размеров разумом, мощь которого испытывает на себе Альбина-Беба… Нет, человека и впрямь нельзя надолго оставлять наедине с этим ненасытным монстром. Это издавна понимали жрецы всех религий, стремившиеся поскорее запереть его в клетку суровых и изощрённых догматов. Нам только кажется, будто религия расширяет ум, уводя его в нездешние, заоблачные выси. На самом деле её задача в обратном – посадить его на цепь, не дать рвануться в сторону вечных вопросов, которые делают человека человеком, но могут и превратить его в неуправляемого вампира-разрушителя. Люди «должны работать и подчиняться. Поэтому у них не должно быть больших денег. Только, чтобы обеспечить некие первичные жизненные стандарты». Слышите отголосок древне-шумерской идеи? Свобода для вас невыносима, вы напрасно её добиваетесь! Получили много денег – значит, перестали каторжно трудиться. Значит, появился досуг, а за ним и «лишние» мысли, за которыми для большинства из вас леденящая пустота и нервный срыв. Это принцип всей человеческой антропологии. Только то общество живуче, которое максимально загружает своих граждан. Поэтому был силён сталинский социализм. Поэтому нынешний капитализм сильнее рухнувшего социализма 80-х. Но, увы, Альбина-Беба от рождения богата. Ей нет надобности гнуть спину в поисках пропитания. Её не погрязший в бытовухе умишко рвётся в сторону «закрытой таблицы», места, где «всё, чем жил и будет жить человек, приобретало невозможную концентрацию». Туда не проникнуть, но разум хочет. Это его последнее непреодолимое влечение, последняя, самая великая честность. Она уже наклонилась над краем воронки, где её подхватывает и гонит огненный ветер из бездны, ибо последняя тайна если и познаваема, то «только в режиме сумасшествия». Воистину блажен тот, кто не дошёл до этой роковой черты. Кто вовремя убрал свой любопытный нос, скатился, как от удара в челюсть, обратно в житейскую муть. Но если ты заглянул туда, то уже не можешь вернуться к прежней безмятежности. Вот и Альбина-Беба «выставилась прямо в самое лицо холодного, космического, в змеях-лучах солнца, и солнце, как магнитом, вытянуло, выпило её душу». Так и хочется воскликнуть: бедная девочка, тебе бы прилепиться сердцем к чему-то родному! Например, к тянущемуся губами к соске младенцу Карабашу, которого ты спасла от гибели. Помнишь, как ты «шагнула вниз на дыхнувший ей навстречу холодом и вонью пол, подняла истаивающего, как свечка, младенца с отрепьев, на которых он лежал… прижала к груди, точнее к бьющемуся своему сердцу и легко вылетела, как будто сзади выросли крылья, обратно на улицу»? Вот так бы и жить вам двоим – щека к щеке, питаясь взаимным теплом. Альбина-Беба и пытается, напрягаясь изо всех сил, не быть окончательно чужой этому миру, уцепиться за него при помощи заботы о брошенном ребёнке. Её разбуженный инстинкт матери отчаянно сражается с кипящим потоком сознания, влекущим к пропасти. Там Истина, моя конечная цель, но я уже не справляюсь с собой. Эта Истина для меня, словно жидкий кислород. Но и назад, к вашим утешительно-слащавым пилюлям, я уже не вернусь. Ребёнок – вот он, спасательный круг! Я здесь лишняя, и он тоже лишний, забыт на подоконнике пьяными бомжами, но вместе мы сможем противостоять окружающему хаосу и лжи. Никакое всеобщее спасение невозможно. Всеобщим может быть только маразм. Выжить без обмана можно лишь прильнув друг к другу, объединившись против всеразъедающей вселенской грязи. Так и я подарю свою любовь этому никому не нужному существу, а оно поможет мне каким-то образом принять и заново полюбить мир. Но судьба и тут не щадит дерзновенную девчонку. В попытке сохранить чужого, но вдруг ставшего таким важным и дорогим малыша, она совершает поворот назад – в прямом и в переносном смысле, – то есть, вертит руль, и… гибнет от взрыва в машине. «Закрытая таблица», то неведомое, чего нам не дано постичь, не прощает измены тем, кто успел поблуждать у её обжигающих границ. Отныне Альбине-Бебе предстоит жить с прелестным кукольным личиком, удивительным образом не пострадавшим в аварии, и искусственным сердцем, которое наверняка не подкинет ей столько хлопот… Таков неутешительный итог романа. Пожалуй, не зря человеку запрещалось вкушать плоды с Древа Познания: к таким запредельным глубинам нельзя безнаказанно приобщаться.

 

Когда персы победили Вавилон, они разрешили бывшим пленникам вернуться в Иерусалим и заново построить храм на месте разрушенного храма Соломона. Но прежде их пророк и вождь Зоровавель должен был отгадать загадку: кто сильнее – вино, правда, женщина или царь. Пророк ответил верно: вино сильное, царь ещё сильнее, гораздо сильнее их обоих женщина, но лишь одна Правда покоряет всё.

 

Вот только Правда эта предназначена для немногих мужественных, ибо, как писал в 1945 году, сидя в разбомбленном Лондоне, Герберт Уэллс, «это доступно философскому уму, когда он находится на высшей ступени развития, но для тех, кому недостаёт этой прочной духовной опоры, соприкосновение с такими идеями оказывается столь неадекватным и столь опасным, что они не способны ни на что больше, как ненавидеть, отвергать и преследовать тех, кто их выражает, и укрываться за такими удобными и контролируемыми убежищами веры и спокойствия, какие послушный зову страха разум мог создать для себя и ближних на протяжении веков».

Виталий ПЕТУШКОВ