ОЧИЩЕНИЕ ОТ ПОРОКОВ

№ 2007 / 15, 23.02.2015

ОЧИЩЕНИЕ ОТ ПОРОКОВ

      
     Максим Лаврентьев: Чудны дела твои, Господи! В Хасавюрте застрелили чеченского боевика, Джордж Буш выпрашивает у Конгресса внебюджетные средства на продолжение иракского беспредела, в Сомали эфиопские солдатики разбираются с местными сепаратистами, а Дэвид Рокфеллер, миллиардер и филантроп, собрался выставить на майские торги дома Sotheby’s в Нью-Йорке картину абстрактного экспрессиониста Марка Ротко «Белый центр». Стоимость полотна оценена экспертами в 40 миллионов долларов. В прессе особо отмечается, что это «самая высокая цена за произведение послевоенного искусства». Но разве война окончена? Ход боевых действий подробно освещается в СМИ, нужно только уметь извлечь из мутноватой жижи ценную информацию и правильно интерпретировать её. Существует ли, на твой взгляд, связь между авианосцами в Персидском заливе и аукционом в Лондоне? 
     Алиса Ганиева: Без сомнения. Всё взаимообусловлено. Связь – это ведь понятие не только коммуникационное или интимное, но и философское со всем прилагающимся шлейфом форм детерменизма, характера результата, направления действия и так далее. Зак Снайдер снимает «Триста спартанцев», и представители Ирана в ООН падают в обморок, поскольку там демонизировали иранцев. Походы храброго Леонида отдаются в 21-м столетии, чем не связь? А что касается картин, то я как-то видала шедевр ещё более выразительный, чем три разноразмерные полоски Марка Ротко. Это было обычное синее полотно Ива Кляйна, которое так и называлось – «Синее». Начальная цена составляла что-то вроде 36 или 38 миллионов. 
     М.Л.: У меня на памяти прошлогодний эпизод в Новой Третьяковке, куда мы заглянули на выставку Эрика Булатова. Тогда к нам подошли две пожилые дамы и спросили: видим ли мы что-то особенное в развешанных картинах? Мы, помнится, отвечали, что видим лишь самомнение наглого маляра, пудрящего мозги рафинированным эстетам. Дамы были в восторге. Оказывается, они думали, что только от них – пожилых и несовременных – скрыта подлинная «глубина» этой якобы живописи. С тех пор я не считаю себя единственным подобием гофмановского Бальтазара, видевшего подлинное уродство Цахеса, скрытое от других. Набраться бы теперь храбрости андерсеновского мальчика, поразившего мир сакраментальной фразой: «А король-то голый!». С другой стороны, сейчас немало находится и лжеразоблачителей. Академик Фоменко, например, ищет поле Куликовской битвы где-то в районе Крымского моста в Москве. Вот и Зак Снайдер – пример исторического невежества, возведённого в ранг искусства и получившего возможность посредством Dolby Stereo долбить умы попкорнствующих недоучек. Результат – самые талантливые и понимающие что к чему уходят в нефтяной и газовый бизнес, а отечественная культура за полтора десятилетия превратилась в отстойник для маргиналов. 
     А.Г.: Ну, с обобщениями ты, пожалуйста, поосторожнее: понятие маргинальности выдумано Р.Парком для обозначения неадаптации эмигрантов к городской среде и сейчас является унизительным, полным злых коннотаций. Если же брать маргинальность как обозначение пограничности, переходности социальных процессов, то, пожалуй, ты прав: маргинально сейчас почти всё искусство, литература в особенности. Поскольку ещё не пристроилась в идейном, теоретическом смысле, не оформилась в метод. Что же касается всяческих исторических упрощений, опошлений и перевёртышей, то они вряд ли смогут пошатнуть единую и ясную историческую картину. Ни романисты, ни сценаристы, ни математики вроде Фоменко с их «новой хронологией» не переубедят меня в том, что Спарта есть Спарта, а Иран есть Иран. 
     М.Л.: Не всё так однозначно с «новой хронологией». Выводы школы Фоменко, несомненно, выглядят дико, но попытка критической ревизии мировой и национальной истории, пересмотра кажущихся незыблемыми представлений – необходимая составляющая бесконечного процесса познания. Например, академик Постников гораздо скромнее и убедительнее в своих исторических реконструкциях. Да и не стал бы Гарри Каспаров с таким рвением отстаивать многие положения «новой хронологии». Формализм в науке, предпочтение, отдаваемое форме перед содержанием в различных сферах человеческой деятельности, ведёт к стагнации, а затем и к регрессу – отрицательному типу развития, для которого характерен переход от высшего к низшему, процессы деградации, возврата к изжившим себя структурам. Упование на раз и на всегда сложившиеся каноны, упор на безукоснительное соблюдение ритуала даже в тех случаях, когда жизненная ситуация делает это бессмысленным, преклонение перед буквой закона в ущерб его духу, а в искусстве – в признание «чистой» формы наиболее ценным художественным элементом, начинает мне надоедать. 
     А.Г.: А мне формалисты нравятся. Нравятся мне формалисты. 
     М.Л.: Понимаю. Тынянов? Шкловский?.. 
     А.Г.: Сначала я знала не Виктора Шкловского, а всю ту терминологическую амуницию («обнажение приёма», «мотивировка», «остранение», «конструктивный принцип»), которая непосредственно привязана к его имени. Сам он, окружённый высоким ореолом великого теоретика, появился затем и сам, уже прямо в работах, причём с совершенно неожиданной стороны. Шкловский оказался паясником, который из серьёзного жанра статьи сделал экспериментальную арену для собственных моноспектаклей. Теоретические выкладки на каждом шагу прерываются у него собственными воспоминаниями, казусами из жизни или просто анекдотами. Приём выхода из собственного стиля – любимый приём Шкловского – настолько част, что сам становится стилем. Зачастую заголовки его работ тоже обманывают – в статье «Мои университеты» о самой книге ни слова, все – о личности Горького, о его отношении к молодым писателям, о том, как Шкловский любил Горького и так далее. Шкловский – это не просто сильно беллетризованное литературоведение, это особый род прозы, это эссе, где главная ставка делается на самого автора. То, что В.Шкловский не столько писатель, сколько литературная личность, персонаж, – уже аксиома. Жалею, что его нет в живых. Прожил он много, особенно много именно в условиях нашей страны, где время спрессовалось, сконцентрировалось. В середине восьмидесятых, когда он умер, уже родилась я, но, страшно подумать, Шкловский застал Ленина (по воспоминаниям видел его, садящимся в броневик), Горького, Уэллса, в общем, нет смысла всех перечислять. В его мемуарах «Сентиментальное путешествие» (понятно, что это не совсем мемуары) события, происходящие в 18, 19, 21 годы выглядят фантастическими, пародийными, необязательными. Главными здесь являются не события, а сама фигура В.Шкловского. Такое чувство, что он сам пользуется самим же открытыми приемами, сам остраняется от описываемых событий; в статье «О теории литературы», кажется, он пишет, какие отступления делал Стерн, и сам же постоянно отступает от центральной темы. У него короткие абзацы и короткие фразы, он похож на ребёнка – ясно, что это маска, но почему-то верится, что вот так он на деле и мыслит, и странно представить его стариком. 
     Образная занимательность наряду с огромным историческим знанием эпохи превращает все произведения Шкловского в легко читаемые, всегда интересные. А кусковая, ассоциативная построенность делает возможным возвращаться к ним раз за разом, с любого места. Может быть, такая персонажность, кукольность Шкловского и плоха, может быть, всё то, о чём он писал, уже стёрлось и автоматизировалось, хотя он и боролся с автоматизацией. Может быть, его роль комедианта исчерпалась, а книги в определённый момент стали повторяться (я, к примеру, не помню, в какой книге Шкловского конкретно я читала тот или иной отрывок), но он – писатель-богемщик-эпатажник-учёный – состоявшееся явление литературы. Он безумно обаятелен, даже через свои книги. Словом, он есть и будет. 
     М.Л.: Не спорю. Интересно, существует ли, хотя бы в виде идеи, музей Шкловского или русского формализма вообще? Кстати, на днях московский Дом Булгакова переходит на гособеспечение, получает статус музея. Поможет ли это делу сохранения культурной атмосферы этого места, или снова вмешалась сила, «что вечно хочет зла и вечно совершает благо»? 
     А.Г.: Да. Эта сила проявляет себя постоянно. Не знаю, что там с Домом Булгакова, но заведения развлекательные горят и рушатся с ожесточённой частотой и силой. Огонь, очищающий от порока, залез в ночной клуб, пожрав и стриптизёрш, и танцующих. Он же наведался в «мерседес» тусовщика и «фабриканта» Р.Шишкова, отправляющегося с друзьями из одного места отдыха в другой. Я думаю, что Бегемот с Коровьевым снова бродят по городу.