Изумляемся вместе с Александром Трапезниковым

№ 2007 / 26, 23.02.2015

Роман Брайана Джеймса «Грязный лгун»

Книга Игоря Панарина «Информационная война и геополитика»

Роман Анастасии Комаровой «Шёлковая девушка»
ДВА ПОДРОСТКА: ЛИЦА АМЕРИКАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Странное ощущение оставляет роман американского писателя Брайана Джеймса «Грязный лгун» (издательство «Мир книг»). История униженного и замордованного подростка должна бы вызывать жалость, но в осадке остаётся лишь некая брезгливость. И ещё приходит мысль о том, что великая литература Фолкнера, Стейнбека, Синклера Льюиса стремительно деградирует. Я не случайно сравниваю Джеймса с его знаменитыми предшественниками. Он сам пытается это сделать своим романом. Одна из глав так и называется: «Беги, кролик, беги», прямо по Джону Апдайку. Но в целом книга просто вытекает из любимого мною Джерома Дэвида Сэлинджера, хотя является лишь мутным подобием «Над пропастью во ржи». Здесь почти такой же одинокий подросток, ищущий доверия и понимания в жизни, но за пятьдесят литературных лет с ним произошли разительные духовные перемены. Протестная неприкаянность Колфилда вызывала сочувствие, у него была хотя бы мечта пробраться далеко на Запад и жить в хижине, была трогательная забота о сестрёнке Фиби, пришло в итоге осознание того, что порою и «подлеца Мориса» не хватает. Герой Брайана Джеймса – Бенджи – проделывает практически такой же путь: бежит из школы, терпит побои от мерзкого отчима, мечется между матерью-алкоголичкой и равнодушным отцом, испытывает отверженную любовь, даже младшая сводная сестричка у него есть, к которой, правда, он сам совершенно равнодушен. Словом, Бенджи окружают те же «Морисы». Или – «демоны», как определяет их сущность главный герой. О самом себе он также не лучшего мнения: «Я ненормален. Я ненормально одеваюсь. У меня ненормальная причёска. Я не говорю нормальных вещей… Мне нужно, чтобы они оставили меня в покое… Я всего лишь перечень отличий; ряд прилагательных, описывающих то, что они видят, глядя на меня; набор слов, чтобы охарактеризовать меня как человека… Замороченный человек. Сломленный человек… Мир станет лучше, если я не буду привлекать к себе внимание, так как мусор лучше бросать на обочине. Никто не обращает внимания на запахи или на опарышей, пока их не чувствуют, не видят – пока они далеко…»
Характерно, что у подростка в школе нет даже имени – его все зовут просто «Щенок», дразнят, «швыряя песок в рот, глаза, полные слёз… Я принял эту кличку, потому что, подобно бездомному псу, я слоняюсь в надежде найти хоть каплю душевного тепла. Грязный и тощий. Я всегда негромко, предостерегающе рычу, и невозможно угадать, когда я наброшусь». В конце концов единственный такой протестный поступок он совершает – даёт сдачи более сильному подростку. Но это, пожалуй, и всё, что хоть как-то роднит его с героем Сэлинджера. А всё остальное время Бенджи уныло скулит, занимается самоуничижением да вместе с приятелями в заброшенной хижине вдыхает через горлышко пластиковой бутылки дым марихуаны вперемежку с коксом. И вот тогда – «гнилостный болотный запах сменяется ароматом грёз». Конечно, это не Холден Колфилд. Тот тоже говорил о себе, что он «ужасный лгун», но подобного «грязного» мазохизма и в мыслях не было. Вот так далеко шагнули персонажи американской литературы. А впрочем, герои отечественной литературно-тусовочной среды ничуть не лучше: такое же вечное нытьё, обиды на весь белый свет, мат, секс и кокс. Плоды либеральной революции, конские каштаны «перестройки». Почитайте хотя бы этого графомана Минаева…
Что же мы имеем в итоге, расставшись с Щенком-Бенджи? Финал вроде бы утешителен: подросток начал понимать, «что демонов не существует, что я принимал за демонов ангелов в их обличье, потому что в конечном счёте они подарили мне отца, друга и девушку, которой необходимо, чтобы я любил её так сильно, как я нуждаюсь в ней, и запишу, что думаю, что всё плохое, произошедшее со мной, всё, что случилось, всё к лучшему, ведь неприятности не могут сделать нас слабыми, если мы не захотим… Я знаю, что нет ничего плохого в том, чтобы быть собой». Тут также явная перекличка с Сэлинджером, герой которого тоже обрёл некий (думается, временный) душевный покой, но выразился более определённо: «Откуда человеку знать заранее, что он будет делать? Ничего нельзя знать, и спрашивать глупо, честное слово!» И был прав, в отличие от «грязного лгуна» Бенджи, поскольку тот даже в конце «своей истории» не понял главного: ангелы не принимают обличье демонов, всё происходит ровным счётом наоборот. Вот почему нет и не может быть в душе этого персонажа просветления. А есть ли оно у автора, который отдаёт явное предпочтение именно демонам?
Постскриптум. Сэлинджер, начиная свою знаменитую повесть, снисходительно назвал историю подростка Колфилда «давидкопперфилдовской мутью», имея в виду, конечно, не душевные переживания, а «дурацкое детство». Сразу настроил читателя на то, что Диккенсом тут «пахнуть» не будет. Сдаётся мне, что выражение это в полной мере относится к книге Брайана Джеймса, даже без слова «давидкопперфилдовская».

ГДЕ ПРЕДЕЛ ЕМУ?

Существование России зависит от того, будет ли сформирована новая политическая элита – пассионарная, способная адекватно ответить на глобальные вызовы ХXI века. Прежняя, горбачёвско-ельцинская, была насквозь пронизана русофобией. Это один из главных выводов в книге профессора Дипломатической академии МИД РФ Игоря Панарина «Информационная война и геополитика» (издательство «Поколение»). В ней автор рассматривает не только современные аспекты информационно-интеллектуальных войн, но опирается на тысячелетия отечественной и всемирной геополитики. Конечно, охватить всю эту историю в одной книге невозможно, тут потребовалось бы несколько полновесных томов, поэтому многое выглядит схематично, пунктирно, но хорошо уже и то, что читателю представлен полезный конспект для размышлений. Умному – достаточно.
Сам термин «пропаганда» впервые появился в ходе Общеевропейской «Тридцатилетней войны» (1618 – 1648 гг.), когда римским папой была основана Конгрегация Пропаганды Веры, а достижения гравёрного искусства позволили широко применять иллюстрированные листовки, выпускавшиеся значительными для того времени тиражами. В ходе священных войн с печатного станка сходили первые «информационные листки», извещавшие аудиторию о каком-либо событии. Но термин «пропаганда» не получал широкого распространения до начала двадцатого столетия. В Первой мировой войне «пропаганда» уже стала означать массовое «внушение» или влияние через манипуляцию символов на психологию индивидуума. Хотя, разумеется, внушение на психику шло всегда – с библейских времён.
В своих исследованиях Панарин отталкивается от гениального труда Н.Данилевского «Россия и Европа», суть которого в том, что единой человеческой цивилизации не существует, а в зависимости от условий развития на различных территориях (акваториях) складываются обособленные культурно-исторические типы (то, что Тойнби назвал позднее цивилизациями). Данилевский убедительно показал, что эти культурно-исторические типы принципиально не смешиваются и изменяются только в исторических масштабах, основываясь на этнических качествах, выработанных ландшафтом и историческим развитием – это одно из самых фундаментальных открытий за всю историю геополитики. Соратник Данилевского Р.Фадеев, отставной генерал, пошёл дальше, выдвинув гипотезу единого центра концептуального управления миром и впервые предложил методы геополитического противоборства. В этом ряду стоит упомянуть и подполковника Генштаба П.Языкова, изложившего в своём труде «Опыт теории военной географии» задачи русской геополитики и программу её развития. И Д.Милютина – военного министра России в течение двадцати лет. И А.Снесарева, титана геополитической науки, окончившего свои дни уже в большевистское время, в подвалах Лубянки, сошедшего там с ума от пыток.
Всё это касается прошлого России. В Советском Союзе интерес к геополитике и информационному противоборству стал возрождаться только при Сталине, во время Второй мировой войны. А вот все последующие «правители» информационные войны уже проигрывали. Особенно преуспел в этом пресловутый Горбачёв. Парадокс: отечественные СМИ стали активно работать на разрушение собственного государства (и продолжают этим заниматься до сих пор). Мне нравится мысль Панарина, что этих национал-предателей следовало бы со временем судить по методу Нюрнбергского трибунала (и сделать это где-нибудь именно в Ставрополе).
Что касается США, одержавших победу в этой информационной (но ещё не геополитической) борьбе, то автором проводится и такая мысль: в самое ближайшее время американо-британскую империю ожидает крах. На это указывают самые различные события – и 11 сентября 2001 года, и девальвация доллара, и ураган «Катрин», и война в Ираке, и внутреннее нестроение, и внешнее неприятие во всём мире. К слову, сам Бзежинский предупреждает о распаде своей страны. США окажется таким же колоссом на глиняных ногах, каким был СССР. Что же придёт на смену? Панарин выдвигает идею нового межгосударственного союза, в который будут входить территории от Египта до Китая («Хартлэнд», по Маккиндеру или Хаусхоферу), где роль евразийского ядра станет играть Россия.
Таков мой краткий конспект книги, предлагаемой читателю.
Постскриптум. Начав свою рецензию с термина «русофобия», им и закончу. Впервые его ввёл в оборот поэт и дипломат Фёдор Тютчев. Как аналитик, он во многом опередил своё время. Он воочию наблюдал революционные события в Европе в 1848 – 1849-х годах, видел стремление европейских стран вытеснить Россию если не силой оружия, то презрением и ненавистью. Он сделал вывод: «Россия гораздо более православная, нежели славянская. И, как православная, она является залогохранительницей империи… Империя не умирает. Только в качестве императора Востока царь является императором России. Империя Востока: это Россия в окончательном виде». А в качестве дополнения к этим «геополитическим мыслям» создал гениальные стихи «Русская география». Вот четыре строки из них:
Москва, и град Петров, и Константинов град –
Вот царства русского заветные столицы…
Но где предел ему? И где его границы –
На север, на восток, на юг и на закат?..

УРОКИ ШЕЙХА НАФЗАВИ

Не знаю, стоит ли говорить о наличии какой-либо идеи или хотя бы более-менее связной фабуле в романе Анастасии Комаровой «Шёлковая девушка» (издательство «Центрполиграф»)? По-моему, она и сама толком не знает законов жанра: конкретное и многостороннее изображение событий, их художественное расположение, разветвлённость сюжетных линий и так далее. В рекламном пассаже на обложке сказано, что это – «Необыкновенно изящная психологическая мелодрама. Выразительный литературный стиль. Одухотворённые, «многомерные» персонажи. Проникновенная манера письма. Эффектная метафоричность образов». Так вот. Всё это от начала до конца полная чушь. «Многомерные персонажи» напоминают лишь бесконечно совокупляющихся кроликов, «литературный стиль» на уровне ученицы десятого класса (диалоги примитивны просто до безобразия), понятия у авторши о тропах, метонимиях, метафорах отсутствуют, психологизма и одухотворённости не разглядеть даже под микроскопом. Словом, очередная гламурная обёртка, внутри которой – зубная боль от прочитанного.
Но попробую хотя бы вкратце пересказать текст. Она – вип-проститутка и студентка, мечтает отправиться куда-то на Океан, ловить эль-ниньо (!). Кроме того, занимается ворожбой, магией и прочей ерундой. Совершает какие-то дурацкие ритуалы на кладбище, разбрасывает на рынке (?) письмена, режет себе пальца «чёрным» освящённым (?) ножом и совершает ещё много подобных же идиотических поступков. При этом страдает от мужчин, «постигнув тайну любовных разочарований». Он – молодой плейбой и преуспевающий писатель, написавший пять романов, почти лидер книжного мира (ну, типа опять же Минаева или Робски в штанах). Он также страдает от того, что никак не может закончить свою очередную паскудную рукопись под названием «Не лЮблЮ» (именно так). Происходит их встреча. Далее, страницах на сорока следует оральный секс. С очень «проникновенной манерой письма». Хорошо хоть авторша обходится без ненормативной лексики, лишь за это можно поставить тройку. Далее следует скучное нытьё до самого конца романа: они периодически встречаются, «проникают друг в друга всё глубже и глубже», она пишет нудные письма сама себе, продолжая колдовать, он – начинает писать роман уже под другим названием – «лЮблЮ», потом она бросает его и отправляется к этим чёртовым эль-ниньо, а он, преображённый (и, надо думать, наконец-то одухотворённо-оплодотворённый), подходит к открытому окну в своём особняке (на Рублёвке?) и курит, «любуясь, как властно схватил ураган кудри берёз, вызывающе крашенные в рыжий» (метафора?).
Есть на обложке ещё один слоган: «Первый женский роман, который станут читать мужчины». Там же изображена довольно симпатичная девушка с длинными ногами. Но это, пожалуй, единственный образ во всей книге, который радует мужской глаз. Что же касается литературных достоинств этой «Шёлковой девушки», то они, как и все подобные поделки, напоминают рыбью чешую, которую предлагают читателям опытные продавцы вместо самой рыбы.
Постскриптум. Я бы посоветовал Комаровой почитать «Сад услаждения душ» шейха Абу Абд-Аллаха ан-Нафзави, написанный им в XV веке по просьбе тунисского бея Абд аль-Азиза – эту «тысячу и одну ночь любви», гимн чувственным наслаждениям и панегирик страсти, кладезь изысканных эротических знаний и свод похождений арабских владык и героев. Эту книгу держал под своей подушкой Ги де Мопассан. Вот где и одухотворённость, и эрос, и выразительность стиля, и изящная метафоричность, и «глубокая проникновенность друг в друга». А уж после этого браться за свою собственную писанину. Не могу не привести одну маленькую цитату из шейха Нафзави: «Имеются женщины, неудачливые во всём; впутывающиеся в мужские дела; и извечные жалобщицы; и ворующие вещи мужа; и неуступчивые самодурки; и неблагодарные; и бегущие брачного ложа или берущие позы, в которых мужьям неудобно их крыть; также склонные к лжи, клевете и уловкам; любящие обвинять и судить; кто обращается к мужу для выгоды; те, кто на ложе шумят; наконец, неразумные и бесстыдные, любопытные и болтливые. Вот худшие образцы женщин». Так сказано в «Саде услаждения душ». Добавлю от себя: и склонные сочинять любовные романы…

Александр ТРАПЕЗНИКОВ