ИЗУМЛЯЕМСЯ ВМЕСТЕ С ОЛЬГОЙ РЫЧКОВОЙ

№ 2007 / 28, 23.02.2015

Книга Юлии Жуковой «Девушка со снайперской винтовкой»

Роман Маши Трауб «Нам выходить на следующей»

Книга «Пилоты Его Величества» Станислава Грибанова
У войны не женское лицо?

Война – занятие мужское, однако в Великой Отечественной участвовало около 800 тысяч женщин. Среди них была и юная Юлия Жукова. О том, что довелось пережить ей на пути к фронту и во время боёв, она поведала в своей книге «Девушка со снайперской винтовкой. Воспоминания выпускницы Центральной женской школы снайперской подготовки» (издательство «Центрполиграф»).
Воспоминания Жуковой можно охарактеризовать двумя словами – «искренние» и «бесхитростные». Она не писатель, не журналист, но её «оскорбляет, когда некоторые учёные, писатели, журналисты, кинематографисты с каким-то злобным упоением и страстью (особенно в 1990-е годы) фальсифицируют историю Великой Отечественной войны, принижают роль Советского Союза в разгроме фашистской Германии, унижают и оскорбляют тех, кто одержал победу в войне 1941 – 1945 годов. Прочитала у К.Паустовского: «Нет ничего омерзительнее, чем равнодушие человека к своей стране, её прошлому, настоящему и будущему, к её языку, быту… и людям…» Когда началась война, Юлии Константиновне (тогда просто Юле) было пятнадцать. О фронте не могло быть и речи, и вчерашняя школьница и «маменькина дочка» решила идти на оборонный завод. Тыл не фронт, но работали и по двое, и по трое суток кряду, ночуя тут же, у станков. «Сколько раз я разбивала пальцы молотком, обдирала точильным камнем. Потом в раны попадала грязь, всё начинало гноиться, пухнуть. Помню, встанешь утром, а пальцы как сардельки. Помнёшь их, разотрёшь, гной выдавишь, где можно, и идёшь на завод. Больше всего в то время я мечтала о том, чтобы можно было работать в перчатках. Но, увы, это могли себе позволить только те, кто работал с крупными деталями или занимался сваркой… А холод стоял такой, что иногда кожа примерзала к металлу, потом клочьями слезала».
Но вот Юлии исполнилось восемнадцать, и мечта о фронте стала реальностью. Этому предшествовал разговор с мамой: «Ты же девчонка ещё, у тебя больное сердце. В конце концов, даже ребят твоего возраста ещё не призывают. – Но ведь я комсомолка, мама…» И комсомолка Жукова оказалась в Центральной женской школе снайперской подготовки (ЦЖШСП), которая «являлась единственным, как нам говорили, женским военным учебным заведением». Но хоть и женским, скидок для слабого пола не было. Строевая, огневая, тактическая, физическая, политическая подготовка – всё по полной программе. Дождь, ли, жара – ежедневные марш-броски на полигон по семь километров. «А знаете, как старшина проверял, в каком состоянии находится у курсанта винтовка, как вычистили её после стрельбы? Возьмёт в руки винтовку, осмотрит со всех сторон; потом достанет кусочек белой тряпочки, проведёт ею вдоль всей винтовки, от кончика приклада до прицельной мушки; затем этой белой тряпочкой, намотанной на шомпол, – в ствол. И не дай бог, если после всех проделанных старшиной манипуляций на тряпочке обнаружится хоть маленькое пятнышко! Как минимум наряд вне очереди». А ведь ещё не война – только подступы к ней.
О фронтовых буднях в книге тоже немало. Причём автор пишет не только о героическом (тяжёлые бои, гибель товарищей), но и о бытовом, элементарном: как девушке в окружении мужчин сушить бельё, мыться и пр. Да и мужчины не всегда вели себя благородно. Были и сексуальные, как сейчас говорят, домогательства, и месть за несговорчивость. Командир дивизиона, капитан Г., ночью приказал вынести все кровати и построить вместо них деревянные нары. Его попросили оставить кровать хотя бы для Юли: «Всё-таки она девушка, товарищ капитан», Но Г. ответил грубо и зло: «Она здесь не девушка, а младший сержант». Так припомнил он мне мои слова, сказанные однажды в ответ на его приставания: «Для вас я не девушка, товарищ капитан, а младший сержант». За одну ночь солдаты построили для себя нары, мою кровать тоже сменили на деревянный топчан. А я ещё раз услышала: «Чёрт принёс её к нам, столько неприятностей из-за неё».
И всё же книга заканчивается строками Юлии Друниной, которые как нельзя лучше выражают «чувства и ощущения, взгляды на войну» и Юлии Жуковой, и всего фронтового поколения:
Мы счастливые, конечно, люди!
Встретили победную зарю!
Думаю об этом как о чуде…
Сотни раз судьбу благодарю…

В стороне от глянцевого потока

«Трауб – это Трифонов в юбке», – утверждает надпись на обложке романа Маши Трауб «Нам выходить на следующей» (АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ). Сравнение, конечно, сильное, только вот боюсь, для современных почитательниц женской прозы фамилия Трифонова вряд ли станет мощным стимулом для приобретения книги. Тех же, для кого имя Юрия Трифонова – не звук пустой, может отпугнуть типично «дамское» оформление обложки. Рука с наманикюренными пальчиками. Признание самого автора о том, что «в жизни подруг происходили События с большой буквы. Моё любимое развлечение – угадывать сценарные ходы в кино. Смотреть фильм и придумывать, что будет дальше. С историями подруг хотелось сделать так же. Придумать им других мужчин и другие романы. Я попробовала…»
Хотя пугаться нечего. Трифонов не Трифонов (скорее уж Токарева или Улицкая), но книга Трауб отличается от основного глянцевого потока типично дамских романов. В отличие от них, «Нам выходить на следующей» можно считать не только психотерапевтической пилюлей, средством отвлечься от серых будней и скоротать время в электричке, но вполне литературным произведением.
В книге рассказывается о трёх поколениях женщин одной семьи – бабушке Алле Сергеевне, матери Екатерине Андреевне, Кате, и внучке Алле, названной в честь бабушки. У каждой непростая личная жизнь (а была бы простая, о чём писать)? Бабушка после фронтового ранения оказалась в госпитале в Орджоникидзе, влюбилась в женатого хирурга Аслана и забыла про собственного мужа – красавца Андрея. И в Москву не вернулась. Когда Андрей разыскал её после войны, Алла была беременна. Андрей простил, аслановскую дочку Катю записал на себя и своего сына родил. Только Катю не любил – «мог и подзатыльник отвесить, и ремнём отходить». Мальчик родился слабенький, хворал и умер двухлетним. Алла с Катей уехали в Москву, Катя выучилась, как мать, на машинистку, забеременела от женатого писателя и родила дочку Аллу. Алла Сергеевна к тому времени умерла, и выхаживать девочку помогали законная дочь Аслана Нина и семья Катиной подруги Регины.
Читая книгу, не раз убеждаешься в справедливости евтушенковской фразы «лучшие мужчины – это женщины». По крайней мере, в жизни Кати главную роль играли именно женщины, которые оказывались надёжнее, выносливее терпеливее, порядочнее так называемого сильного пола. Например, отец Аллы-младшей, Владлен Синицын, поучаствовал в жизни дочери только дважды (не считая момента зачатия) – пристроил в ясли, а затем в сад для детей членов Союза писателей. Катин муж Димочка (временное наследство подруги Лили) после недолгого периода красивых ухаживаний превратился в пьяницу и садиста, спаивал Катю, так что Аллочка (тогда ещё школьница) даже попыталась отравиться… Кроме того, мужчины оказываются поразительно нечуткими, не понимающими, чего хочет женщина. Ещё один претендент на руку и сердце, Виктор Ильич, «приходил к Екатерине Андреевне с букетиком цветов. И всегда это были три гвоздики в целлофане… Красные гвоздики, по убеждению Екатерины Андреевны, были цветами с подмоченной репутацией. И целлофан только подчёркивал их сомнительность. Екатерина Андреевна считала, что лучше не дарить цветы вовсе, чем преподнести такие.
Виктор Ильич приходил… не только с цветами, но и с подарками – кремами для рук, для ног, от морщин, от потливости. Екатерина Андреевна не переставала удивляться.
– Алуш, ты мне можешь объяснить, почему он дарит мне кремы? – спрашивала дочь Екатерина Андреевна.
– Может, ему продавщица подсказала? Вряд ли он сам до этого додумался, – отвечала Алла.
– Я плохо выгляжу?
– Ты замечательно выглядишь.
Впрочем, применение кремам нашлось. Екатерина Андреевна чистила ими обувь. Тогда ещё не было специальных кремов и губок для обуви, а те, что были, отвратительно пахли…»
Конечно, дамы тоже далеко не ангелы. По крайней мере, в галерее женских портретов, которая встречается в романе, таких нет. Катина подруга Регина груба и порой жестока: она идёт на всё, чтобы разлучить сына с ненавистной невесткой, и даже рождение внучки Софочки её не останавливает. Другая подруга, Лиля, скандальна и корыстна: выйдя замуж за «милого юношу» Димочку, она разменяла его квартиру. «Им досталась однушка, Дине Матвеевне <лилина свекровь. – О.Р.> – двушка. Лиля всё равно была недовольна, хотя сама однокомнатную и выбрала… Оставалось чувство, что эти евреи – Димочка и Дина Матвеевна – её обманули». Особенно карикатурным (плоско-карикатурным) выглядит образ свекрови Ларисы (Лариса – дочь Регины. – О.Р.), жены дипломата. Нелли Сергеевна как будто один в один списана с несостоявшейся свекрови героини фильма «Москва слезам не верит»: такой же столичный снобизм, категорическое неприятие невестки – «наглой провинциалки». И не надо семи пядей во лбу чтобы угадать: сама утончённая «столичная штучка» в молодости приехала в Москву из Архангельска «в потёртом заячьем полушубке с ребёнком на руках… Работала на хлебозаводе».
Впрочем, роман это портит, но не сильно. В нём есть главное – живая жизнь, которую надо прожить, невзирая на злодейку-судьбу, подлецов-мужчин и прочие мерзости бытия. И верить, что счастье всё-таки возможно – почему бы и нет? И не только в романе, который заканчивается встречей Аллы с молодым-симпатичным-неженатым (о, неужели такие остались?) мужчиной Вадимом из города Орджоникидзе: «Алла сидела, подставив лицо солнцу, и улыбалась».

«Летун отпущен на свободу…»

В серии «Россия забытая и неизвестная» (ЗАО «Центрполиграф») вышел 66-й том – «Пилоты Его Величества». Составитель Станислав Грибанов – лётчик-истребитель, член Союза писателей России – попытался представить историю возникновения российской авиации не в сухих датах и цифрах. Хотя есть в книге и документы того времени – царские манифесты, отрывки из газет и журналов («Петербургского листка», «Воздухоплавателя», «Русской мысли», «Иллюстрированного авиационного журнала» и т.д.)
Но в целом перед нами – история «авиационно-литературная». Здесь очерки и рассказы Александра Куприна (который едва не погиб во время одного из полётов), Алексея Толстого, Владимира Гиляровского и даже стихи. Например, блоковский «Авиатор»:
Летун отпущен на свободу.
Качнув две лопасти свои,
Как чудище морское в воду,
Скользнул в воздушные струи…
Его винты поют, как струны…
Смотри: недрогнувший пилот
К слепому солнцу над трибуной
Стремит свой винтовой полёт…
(Как видим, слово «летун» тогда было синонимом слова «пилот». Это в советское время оно стало употребляться в негативном смысле, обозначая человека с большим количеством записей в трудовой книжке…)
Но главную ценность представляют материалы самих «летунов» – воспоминания и письма знаменитых лётчиков начала ХХ века Петра Нестерова, Евгения Руднева и других. За краткими строчками школьных учебников и энциклопедий скрываются интереснейшие истории. Взять хотя бы легендарную «петлю Нестерова». 27 августа 1913 года с Сырецкого поля, что под Киевом, в Петербург была отправлена телеграмма: «Сегодня в шесть часов вечера военный лётчик 3-й авиационной роты поручик Нестеров, в присутствии врача и посторонней публики, сделал на «Ньюпоре» на высоте 600 метров «мёртвую петлю», то есть описал полный круг в вертикальной плоскости, после чего спланировал к ангарам». Подробности – в записках самого пилота «Как я совершил «мёртвую петлю». Для этого лётчику понадобилось не только личное мужество, но и силы для борьбы с отечественной бюрократией: «Петлю свою я… задумал совершить очень давно для доказательства своих принципов управления аппаратом, в корне расходящихся с господствующими взглядами… У нас требуют в конструкции аппарата непременно «инстинктивного» управления. Вот это-то «инстинктивное» управление и послужило причиной гибели многих товарищей и коллег по авиации». Нестеров разработал собственный проект аэроплана, но оказался «изобретателем без средств». Воздухоплавательный комитет поддержки не оказал: «Денег мне не дали, а походатайствовать о назначении в авиационный отдел обучения полётами не захотели, предсказывая мне, что я переменю свои взгляды, когда научусь летать»…
Да, российская бюрократия бессмертна. А вот выдержка из газетной хроники «Авиация – первое культурное дело, не отравленное политикой» – это уже «преданье старины глубокой». Сейчас не отравленных политикой культурных дел, кажется, не осталось…

Ольга РЫЧКОВА