ТЁМНЫЕ АЛЛЕИ

№ 2007 / 37, 23.02.2015

(конкурс «Народ мой – большая семья»)

Лильку выгнали с телевидения месяца через полтора как она устроилась. Не то что бы прямо вот так взяли и выгнали. Попросили, было бы точнее. Лилька поехала на съёмки в Мичуринск и стала требовать с руководства местного драмтеатра деньги за показ. Она задумала собственную программу, назвала её амбициозно «Лиловый шар», но финансов на авторскую передачу в компании не оказалось. Подозреваю, что наше руководство просто не хотело тратиться на непонятно что, и Лильке предложили поснимать пока сюжеты о культурной жизни провинции.Лильку выгнали с телевидения месяца через полтора как она устроилась. Не то что бы прямо вот так взяли и выгнали. Попросили, было бы точнее. Лилька поехала на съёмки в Мичуринск и стала требовать с руководства местного драмтеатра деньги за показ. Она задумала собственную программу, назвала её амбициозно «Лиловый шар», но финансов на авторскую передачу в компании не оказалось. Подозреваю, что наше руководство просто не хотело тратиться на непонятно что, и Лильке предложили поснимать пока сюжеты о культурной жизни провинции.
Провинциальная культура Лильку мало интересовала. Она была вся в мыслях о большом искусстве, исключительно авангардном, и потому не понимаемом современниками. Ей грезились декламации стихов на главной площади города, прямо в тени памятника великому вождю; театральные постановки в духе древнегреческих трагедий, длящиеся не меньше четырёх часов и обязательно под открытым небом; синтез живописи и балета, когда обнажённые балерины, выписывая свои антраша и па-де-де, демонстрировали бы на хрупких телах полотна великих живописцев, сварганенные, видимо, членами областного союза художников. Всё это и должно было составить основу её будущей программы. Какой руководитель областной телекомпании, еле-еле сводящей концы с концами, на такое согласился бы? Мы всем отделом пытались объяснить Лильке всю бесперспективность её замыслов, но Лилька только укреплялась в уверенности, что идёт верным путём. Почти ежедневно она пробивалась к нашему генеральному директору или попросту – гендиру – и выбивала, просила, умоляла хотя бы дать добро на работу над проектом.
– Я даже вшивой кассетки на это не дам. Не говоря уже про оператора, режиссёра, осветителя и прочая, – всякий раз заявлял ей гендир и выставлял Лильку за дверь.
Правда, к концу третьей недели постоянного Лилькиного нытья он сломался:
– Найдёшь спонсора, делай что хочешь.
Ободрённая Лилька прискакала в кабинет и радостно завизжала:
– Он разрешил! – кричала она. – Разрешил! Это будет что-то!
Но со спонсорами оказалось не всё так гладко, как это Лильке представлялось. Ей не то что бы сразу отказывали: поначалу зазывали поговорить, попить чай-кофе, а потом всегда находились причины – денег не дать. После одного из таких походов Лилька пришла на работу потухшая и злая.
– Сама заработаю, – ответила она на наш вопрос: раскошелился ли нынешний спонсор?
Тогда-то, наверное, Лилька и решилась на прямое вымогательство как верное средство заработать. Директорше районного театра, вообще каким-то чудом уцелевшего, запрашиваемая Лилькой сумма за съёмки сюжета о приме этого очага культуры показалась непомерно большой. Не будь дурой, она позвонила нашему гендиру, и попросила снизить гонорар хотя бы на половину. После этого Лильке и указали на дверь уже окончательно и бесповоротно. Я, естественно, ни о чём этом не знал. Потом только прояснилось, где-то через год, а тогда, после разговора с гендиром, Лилька, мрачней грозовой тучи, точь-в-точь лиловый шар, зашла в кабинет, подхватила свою сумку, побросала в неё ручку, блокнот и орфоэпический словарь, который, вообще-то, был коллективной собственностью – скидывались на него всем скопом, – и сказала так небрежно:
– Прощайте, коллеги! Я ухожу.
После этих слов в кабинете утихли даже компьютеры. Немая сцена. Лильку за её жизненную лёгкость успели полюбить.
– Ты чо, Лиль?! – недоумённо спросила наша уважаемая мама Аля, самая престарелая из нас телевизионщица. Ей к тому времени было уже под сорок.
– Решила рвануть в столицу, – небрежно бросила Лилька. – Чего я здесь сделаю, если руководство такое?.. – и она описала ладонью в воздухе почти полный круг.
– Ну да, – разочарованно протянула мама Аля. Её выводили из себя даже упоминания о столице. – Конечно, в Москву, в Москву! Работать, работать и работать! Ну, давай. Счастья тебе.
Мама Аля тут же отвернулась и продолжила раскладывать пасьянс на компьютере. Счётчик выигрыша внизу зелёной таблицы показывал 250 баксов в плюсе. Коллеги по кабинету тут же засобирались на съёмки, вспомнили о важных делах и разбежались. Мама Аля, имея за плечами почти двадцатилетний опыт работы на телевидении, была для нас, только-только пришедших после университета сопляков, непререкаемым авторитетом. Раз не одобрила Лилькин выбор, значит, это на самом деле нехорошо.
После такого прощания Лилька смутилась, закраснелась и, помахав ручкой, пошла. Я осторожно, чтобы не раздражать маму Алю, направился вслед за ней.
– Иванов, ты куда? – поинтересовалась мама Аля, не отрываясь от компьютера.
– А что? – храбро полуответил-полуспросил я.
– Текст готов?
– Схожу в туалет и допишу.
– Ну-ну. Только не задерживайся. В туалете.
Лилька стояла в холле нашего второго этажа и курила. Пепел, не глядя, стряхивала мимо пепельницы себе под ноги.
– Когда уезжаешь? – спросил я.
– Пока не знаю, – спокойно, безо всякой дрожи в голосе, ответила Лилька. – Ещё не определилась.
– Я тебе книжку должен, – напомнил я.
– Какую?
– Про Бунина. Воспоминания.
– А-а. Прочитал?
– Почти.
– И как тебе?
– Интересно.
– Что интересно?
– Интересно жили. У него, оказывается, любовница была. Жила с ним и его женой в одном доме. Во Франции. Она потом лесбиянкой стала.
– Неужели? – усмехнулась Лилька.
– Ну. Странно так.
– Что странно?
– Ну, что так получается.
– Как?
– А так. Набрать целый дом каких-то двинутых постояльцев, кормить-поить их, а они потом как свиньи неблагодарные.
– Слушай, чему вас на журфаке учат? – неожиданно перескочила Лилька.
– Писать, – удивился я. – Чему ещё?
– А читать?
– Ты думаешь, я Бунина не читал? – обиделся я. – У нас, между прочим, программа филфака. Всё проходили.
– Да я не об этом. У тебя какое-то странное, выборочное чтение. Ты, по-моему, в книжке главного не разглядел.
– Чего, к примеру?
– Того, – ушла от ответа Лилька. – Чем сегодня вечером занимаешься?
– Ничем особенным. А что?
– У меня приятель, Валерка, приехал из Москвы. Сценарист. Он, кстати, пишет сценарий для телефильма о Бунине. Хочешь познакомлю? Поговорите.
– Давай.
– Встретимся тогда в шесть на Комсомольской площади, у гастронома. Придёшь?
– Лучше пятнадцать минут седьмого. Ты же знаешь, мама Аля сечёт, если мы раньше уходим. Рабочий день до шести.
– Ну, пятнадцать, так пятнадцать, – скривилась Лилька. – Пока.

В пятнадцать минут седьмого Лилька не появилась. И в двадцать тоже. Она нарисовалась в половине. Она не торопясь, подставив лицо солнцу, вышагивала по тротуару в длинной красной юбке, полупрозрачной розовой блузке и в легкомысленной соломенной шляпке, лихо сдвинутой на макушку. Яркая и красивая как обычно. Хотя, на мой взгляд, сейчас она была несколько вызывающе одета.
– В гастроном зайдём, – бросила Лилька на ходу. Ни здрасьте тебе, ни прости за опоздание. – Я ещё не ела. Ты есть хочешь?
Есть хотелось, но я отказался. Неудобно было показывать, что я голодный, а денег в кармане – не больше десятки. Едва на проезд.
Лилька заскочила в хлебный и пробила за полбуханки чёрного. Постояла в раздумье, пошарилась в сумочке.
– Точно есть не хочешь? – повернулась ко мне вполоборота.
– Точно-точно, – закивал я.
– Тогда всё, – сказала она продавщице.
Тётка не торопясь прошла к полкам, взяла кирпич хлеба, небрежно бросила его на исполосованную деревянную доску и одним движеньем рассекла буханку на две части.
– На, – отломив добрую половину, протянула мне Лилька. – Мне многовато для ужина.
– Это твой ужин? – Я взял кусок и впился в него зубами. Во рту сразу разлился кисловатый вкус свежего хлеба.
– Я худею. Хлебная диета.
– А-а… А Валера этот где живёт?
– Там, – неопределённо махнула Лилька. – В районе Московской. У него там родители. Он вообще-то местный.
– Пешком пойдём?
– Устал, что ли?
– Да нет.
До Московской надо было пилить пару остановок. Сил у меня уже не было: набегался за целый день по съёмкам. Три сюжета, и все о разном. До Лилькиного ухода снял заседание в городской администрации, там решали, как выгонять с рынка торговцев майонезом; потом мама Аля отправила меня на какое-то сборище местных казаков, и напоследок добила концертом в детском саду «Чебурашка». Очередной праздник зубной щётки, как метко определил эти бестолковые мероприятия наш оператор Григорьич.
– Давай пешком, – решила Лилька. – Подышишь воздухом. А то бледный какой-то. На речке ещё не был?
– Некогда.
– Можно подумать, можно подумать. Чем же мы таким занимаемся, что искупаться сходить некогда?! – съязвила Лилька.
– Работаем, – пожал я плечами.
– Знаем мы вашу работу. Маме Але климакс покоя не даёт?
– Да ладно тебе. Не такая она и вредная, как кажется.
– Мне-то она по барабану, – усмехнулась Лилька. – Вам с ней работать. Вы бы её хоть иногда не слушались, иначе будете такими же неудачниками.
– С чего это она неудачница?
– Большая удача – сидеть редактором на вшивом областном телевидении.
– Работа как работа.
– Вот именно: как работа. Ладно, если бы семья была, а то ни детей, ни мужика, и работа – так, протирание юбки. Хотя в её-то возрасте на что надеяться?!
– А тебе сколько? – зло спросил я.
– Тебя не учили, что у женщин про возраст не спрашивают? – остановилась Лилька.
– Извини, – смутился я. – Ты сама начала.
– Ой, мальчик застеснялся. Тебе-то сколько?
– Двадцать два уже, – не без гордости ответил я.
– В армии служил?
– Осенью, наверное, загребут.
– Бедный, – пожалела Лилька. – Тяжело тебе там придётся. А мне, между прочим, уже двадцать семь. Старушка.
Лилька произнесла это таким печальным тоном, что мне стало её жалко.
– Да ладно. Ещё не возраст, – утешил я её.
Лилька расхохоталась.
– Не утешайте меня, мне слова не нужны.
– А ты где до нашего телевидения работала? – спросил я.
– Ой, где я только не работала! Это неинтересно.
– Ну почему же.
– Начинала я в школе вожатой, потом поступила в институт культуры, потом год проработала режиссёром самодеятельного театра, потом вышла замуж и уехала с мужем на Дальний Восток, потом с мужем развелась, вернулась сюда. Здесь разругалась с родителями, уехала в Москву. Работала там в театре… Ой, смотри-смотри! – закричала вдруг Лилька, показывая пальцем в промежуток между двумя девятиэтажками.
Высоко в небе крошечной точкой летел самолёт, оставляя за собой тонкую белую полосу. Сразу за самолётом она шла ровной струёй, а чем дальше – тем больше расплывалась, смешиваясь с небом.
– Как будто небо сшивает, – мечтательно произнесла Лилька.
– Похоже, – сказал я. – А из-за чего театр бросила?
Лилька пристально посмотрела на меня, потом, задрав голову, глянула вверх, но самолёт уже исчез из виду, оставалась только белая полоса, но и та начинала расползаться.
– Из-за любви.
– Это Валера? – осторожно спросил я.
– Слушай, какой ты любопытный сегодня. Нет, не Валера. Валера – он вообще… Ну ладно.
– Он голубой, что ли?
– С чего ты взял?
– Да так. Просто подумал.
– Интересно ты думаешь. И как это ты додумался?
– Ну, во-первых, москвич, во-вторых, сценарист, – начал объяснять я. – Проект телевизионный. А на телевидении одни голубые работают.
Лилька захохотала.
– А ты тоже голубой? – сквозь смех спросила она.
– А я-то здесь при чём?
– Ну, тоже ведь на телевидении работаешь.
– У нас всё по-другому.
– Ах да, забыла. У вас же мама Аля за нравственностью сечёт. Ходячая добродетель. А если он голубой, что тогда? Не пойдёшь?
– Пойду. Мне-то что? Только если он приставать начнёт, я за себя не отвечаю. Могу и врезать.
– Ладно, боец, угомонись. Валерка – парень интеллигентный.

Валерка открыл дверь, даже не поинтересовавшись – кто там? Мне это сразу понравилось. Или такой смелый, или совсем безбашенный. Сейчас ведь можно и по голове получить, если так двери открывать без разбору.
– Лилька! – улыбнулся Валерка. – Привет, дорогая! Сто лет не видел!
Лилька прильнула к нему. Они расцеловались.
– Ну, давай, заходи, подруга.
Лилька кивнула, не глядя на меня:
– Это Лёша. Знакомьтесь. Бунина читает.
Произнесла с усмешкой. Я надулся: она меня за мальчика совсем держит. Валерка понимающе расплылся в улыбке, протянул мне руку. Рукопожатие крепкое.
– Чай попьём или сразу на прогулку? – остановился Валерка посреди просторного коридора.
– Попьём-попьём. – Лилька сбросила туфли и пошла в комнату. – Тётя Таня варенья наварила?
Я с удивлением посмотрел на неё: про свою хлебную диету она, видимо, благополучно забыла.
– Ну как ты? – спросил Валерка у Лильки, расставляя на столе чашки и блюдца.
– Сегодня с работы ушла, – спокойно произнесла Лилька, рассматривая серебряную ложечку.
– Что случилось?
– Не сошлись характерами. С руководством.
– Ты всё воюешь, – с лёгким укором сказал Валерка. – Не пора успокоиться?
– Успокоилась уже. В Москву возвращаюсь.
– Уезжать не надо было. Я тебе говорил, что в провинции ты ничего не добьёшься.
Лилька косо посмотрела на меня, потом перевела взгляд на Валерку, тот сразу осёкся.
– Сейчас варенья принесу, – после минутной паузы сказал он. – Свежего. Мать клубничного наварила банок десять. Кто есть будет – непонятно.
– Моё любимое, – расплылась в улыбке Лилька.

За столом говорила одна Лилька. Я чувствовал себя немного неловко, меня всегда парализует в компании малознакомых людей, поэтому я только переводил глаза с Лильки на Валерку и обратно. Лилька отчаянно жестикулировала, подчёркивала каждое слово взмахом руки или кивком головы, словно спорила с кем-то. Валерка лениво подносил чашку ко рту, делал глоток и так же замедленно ставил её на стол. Казалось, что он и не слышит, о чём Лилька говорит, взгляд у него был слишком отрешённый. Но судя по редким репликам, произносимым тихо, но твёрдо, Валерка всё-таки вслушивался в её болтовню.
– Искусство должно быть оторвано от масс, – вот что я тебе скажу, – подвела итог своим рассуждениям Лилька. – А не вот это заигрывание с народом, что сейчас происходит сплошь и рядом. Надо, как Виктюк, идти своим путём.
– Как Ленин, – поправил её Валерка.
– Что? – не расслышала в запале Лилька.
– Ленин пошёл своим путём, и чем это закончилось?! – усмехнулся Валерка.
– Ты совсем не можешь разговаривать серьёзно! – фыркнула Лилька.
– Да, а твоя главная проблема – излишняя серьёзность. Лилька, ты не меняешься совершенно. Это что-то. Проще надо быть, и тогда к тебе потянутся.
– Будем драться?! – прищурив глаза, Лилька посмотрела на свои коготки.
Я кашлянул, напоминая о себе. Лилька с некоторым удивлением посмотрела на меня и притворно ахнула:
– Про Лёшку-то совсем забыли! Я же тебя, Валера, как лучшего буниноведа человеку представила.
– Лучшего – кого?! Бананоеда? – засмеялся Валерка.
– Буниноведа. Лёшка сейчас читает воспоминания о Бунине. Думаю, сведу двух умных людей, пусть о высоком поговорят. Мы с Лёшкой вместе в телевизоре работаем. Работали, – тут же поправилась Лилька.
– Ну и что там с Буниным? – дружески кивнул мне Валерка.
Я растерянно почесал подбородок.
– Ну так…
– Да ладно, не скромничай! – засмеялась Лилька. – Скажи-скажи, что тебя там больше всего заинтересовало.
Я умоляюще посмотрел на Лильку: не надо, мол.
– Сама скажу, скромник ты наш. В общем, Бунин – слепец, любовница его – лесбиянка, жена – помешанная, остальные – свиньи неблагодарные. Вот и весь сказ. Так, Лёш?
– Я не это хотел сказать, – начал я оправдываться. – Не это главное.
– А что?
Я окончательно растерялся. Спасибо Валерке, он это понял и перевёл тему.
– А что у вас на телевидении делается? – спросил он.
– Да тут телевидение бесперспективно, – отмахнулся я. – Масштаба нет. Так, сплошные праздники зубной щётки.
– Это у нас так всякую хрень называют, – пояснила, скаля зубы, Лилька. – Типа, отчётных концертов, школьных мероприятий и заседаловок.
– Глобальное что-нибудь замутили бы, – предложил Валерка. – Глядишь, и перспектива появится.
– Да уж какая тут перспектива, – невольно вздохнул я. – Вон Лилька предлагала свои проекты, ни один не поддержали. Я собирался свою молодёжную программу делать – отказали. Сказали: на новостях пока потренируйся. Вот и тренируюсь. Уже второй месяц пошёл.
– Ну-ну, – не сдержал улыбки Валерка. – Не большой срок.
– Да уж, не большой. Мне осенью в армию идти. Хочется же что-нибудь серьёзное сделать.
– Какие твои годы?! – встряла Лилька. – Сделаешь ещё. Поменьше только маму Алю свою слушайся. Это редакторша их, – объяснила она Валерке. – Старая климактеричка-неудачница.
– Ты, Лилька, по-моему, американских фильмов насмотрелась, – сухо сказал ей Валерка. – Терпеть не могу это слово. Неудачник. Ладно, пойдёмте гулять. На свежем воздухе продолжим.

Все двести метров, которые отделяли Валеркин дом от набережной, шли молча. Валерка с Лилькой впереди, я чуть поотстав. Говорить из-за шума машин было невозможно.
– Мороженое будете? – предложил Валерка, когда мы вышли к реке. Вдоль берега стояло несколько летних кафешек. – Угощаю.
Лилька сморщила нос.
– Какое мороженое?! – нараспев протянула она. – Я на диете. – Потом обречённо махнула рукой: – Ах, делайте, что хотите.
Валерка взял три порции пломбира, и мы уселись на скамейку под плакучей ивой. Дерево было невысоким, но его высоты вполне хватало, чтобы накрыть скамейку подобием небольшого зелёного тента. Правда, в тени были только головы, а ноги припекало солнце, но уже спокойное, как будто с подсевшими батарейками. Лилька сняла туфли, подобрала юбку, оголяя ноги до колен, выставила их на солнцепёк и блаженно зажмурилась. Изредка она сгибала и разгибала пальцы на ногах, отчего казалось, что на тебя посматривает странное много- и красноглазое существо. Ногти были аккуратненько пострижены и выкрашены красным, с лёгким перламутровым отливом лаком.
– Красиво здесь. Вон на той лужайке, – показала она пальцем за реку, – такой спектакль под открытым небом можно забабахать. Ночью. С примитивными декорациями, чтобы естественность места не нарушить. На этом берегу поставить прожектора и высвечивать актёров отсюда. Чудо. Я бы даже взялась за какую-нибудь историческую русскую трагедию.
– Ты опять за своё, – раздражённо сказал Валерка, облизывая мороженое. – Проще, проще.
– Не поздно ли меняться?
– Тебе – поздно. – Валерка усмехнулся. – В твоём возрасте уже не переделаешься.
– Вот и я о том же. Лёшка, а ты как думаешь?
– Я с тобой не соглашусь, – мотнул я головой.
– Что?!
– По-моему, никогда не поздно начать жизнь заново.
– Вот и я о том же, – вставил Валерка. – Давай возвращайся в театр, тебя возьмут. Спектакль сейчас восстанавливают.
Лилька уткнулась взглядом в землю.
– Серёга привет тебе передавал, – неожиданно сказал Валерка.
– И? – Лилька сразу напряглась. По-моему, у неё даже пальцы на ногах приняли боевую стойку.
– Просто. Передал привет – и всё.
– А-а. Я-то думала с какой-то целью. Ну передал и передал. Вот. А зрителей я бы рассадила прямо на склоне, на траве, – продолжила Лилька прерванный рассказ. – Они будут сидеть в полнейшей темноте…
– Он, между прочим, не женился. Не исключаешь, что тебя ждёт?
– …динамики расставлю по всей набережной, чтобы звуком накрывало как волной…
– Он сейчас на главных ролях. В сериале снялся. Плюс антрепризы. Пить бросил.
– …и фейерверк на финал. Такие мощные залпы…
– У тебя бы тоже всё нормально сейчас было, если бы ты не дёргалась.
– Хватит! – закричала Лилька. – Хватит! Какая всё херня! – Она швырнула недоеденное мороженое и, вскочив со скамейки, стремительно зашагала к реке.
Я дёрнулся следом за ней, но Валерка перехватил мою руку.
– Сиди. Ей сейчас нужна хорошая встряска.
Лилька вернулась тут же. Разъярённая. Соломенную шляпку она держала перед собой, словно хотела защититься.
– И что ты предлагаешь?! – закричала она. – Что?! Играть до старости вторые роли?! Вот это «кушать подано» вечно, да?!
– А тебе подавай главные?! – закричал в ответ Валерка. – С малого начинать надо! С малого!
– Наигралась уже! Мне двадцать семь лет, понимаешь?! Вот он где у меня твой театр! – Лилька резко приставила шляпку к горлу. – Надоело! – развернулась и снова побежала к реке.
– Здесь нет обрыва, Катерина! – сложив руки рупором, крикнул Валерка.
– Зачем ты издеваешься? – встал я.
– Это воспитание, а не издевательство. Не путай понятия, мальчик. Жизнь жестока.
В ответ я только хмыкнул и пошёл к Лильке. Она сидела у самой воды, уткнувшись в колени. Течения в этом месте практически не было, вода застаивалась и начинала цвести. Уже сейчас – в конце июля – река от берега до берега зеленела.
– Лиль, – робко позвал я.
Лилька произнесла что-то невнятное.
– Не надо, Лиль.
Лилька приподняла голову. Глаза были совершенно сухие и безжизненные.
– Я приду сейчас, – сказала она. – Иди.
– Ну что? – спросил Валерка, закуривая.
– Всё в порядке.
– Я же говорил. Крепче будет.
– Пойдёмте гулять, – с виноватой улыбкой предложила подошедшая Лилька.

Мы долго шарахались по набережной туда-сюда, выпив из горла не одну бутылку красного. Веселей от этого не становилось. Шагали молча и обречённо, как заключённые. Но делали вид, что наслаждаемся вином, тишиной и природой. Валерка курил сигарету за сигаретой, Лилька всё больше мрачнела и так и норовила отстать с бутылкой.
Едва стало темнеть, как по берегу зажглись фонари. Было ещё не настолько темно, чтобы потребовалась искусственная подсветка, поэтому их невнятное жёлтое свечение раздражало. В общем, я не выдержал первым.
– Мне пора, извините. В наш микрорайон последний автобус в одиннадцать пятнадцать уходит, а мне ещё пилить через весь город.
И Валерка, и Лилька сразу оживились. Лилька даже улыбнулась, в глазах появился блеск. Впервые за весь прогулочный вечер.
– Может, ты успеешь меня проводить? – с мольбой посмотрела на меня.
– Если поторопимся, то успею.
– Валерка, нам пора, – облегчённо выдохнула Лилька.
Он протянул мне руку, крепко сжал ладонь. Чуть дольше, чем принято, задержал её. Я осторожно, чтобы не обидеть, вытянул свою руку из его цепких лап. Валерка это, видимо, всё-таки заметил.
– Интересные у тебя друзья, – иронично, как мне показалось, сказал он Лильке. – Ну пока, подруга. Как приедешь в столицу – позвони.
– Обязательно.
Они, как ни в чём не бывало, расцеловались. Помахали друг другу лапками на прощание.

– Поедем ко мне, – глядя в сторону, робко предложила Лилька, когда мы подошли к остановке.
– Сейчас? – растерянно уточнил я.
– Сейчас. Не хочу оставаться одна сегодня. Идёшь?
Не дожидаясь ответа, Лилька подхватила меня под руку и втащила в автобус. Так и стояла, держась за меня. Я смотрел на неё сверху – всё-таки я выше – какая она хрупкая и беззащитная. И маленькая, несмотря на свои двадцать семь лет. Валерке надо было набить морду, – мелькнула мысль. Пусть он и Лилькин друг. Для профилактики не помешало бы.
Автобус остановился. Я подал Лильке руку, она, осторожно опираясь на неё, сошла вниз, притормаживая на каждой ступеньке. Совсем как старушка. Мне показалось, что за те двадцать минут, пока мы ехали, Лилька стала другой. Словно одеревенела.
– Пойдём, – пьяно махнула она в направлении своего дома.
– Я, наверное, не пойду, – неожиданно для себя сказал я.
– Почему? – удивилась Лилька.
– Просто… Я тебе не нужен.
– Был бы не нужен, не позвала бы.
– Я в другом смысле, Лиль.
– А-а, всё понятно, – Лилька устало улыбнулась. – Ладно, езжай домой, дурачок. Пока, – она не спеша зашагала к подъезду.
– Когда тебе книжку занести?
– Оставь на память.

Я смотрел на уходящую в темноту фигурку в розовом и думал: если она сейчас оглянется, я пойду следом и признаюсь ей во всём. Скажу, что люблю её, упрошу её остаться и никуда не уезжать. Зачем ей эта Москва?!
– Лиль! – позвал я тихо на всякий случай.
Но Лилька не повернулась и через минуту растворилась в черноте двора. Я потёр зачесавшийся глаз и побежал к остановке. Ещё можно было успеть на последний автобус.

Михаил ТИТОВ
г. ЮГОРСК,
Ханты-Мансийский автономный округ – Югра