БЕЗ ПЫЛИ И ЛИШНЕГО ШУМА

№ 2015 / 2, 23.02.2015

 или Как готовилась масштабная перестройка «Литгазеты»

Пока шла ожесточённая борьба охранителей и либералов за новый еженедельник «Литературная Россия», относительно незаметно началась серьёзнейшая реорганизация «Литературной газеты».

                                               1. Шараханья из одной крайности в другую

Ещё с начала 1930-х годов многие воспринимали «Литгазету» как главный писательский орган. Она всегда находилась под неослабным контролем партии. И вовсе не случайно ей с первых послевоенных лет дозволялось много, больше, чем другим печатным изданиям, связанным с культурой и литературой. С одной стороны, власть именно через «Литературную газету» периодически как бы выпускала все пары, исходившие от вечно недовольной интеллигенции. А с другой – она позволяла регулярно помещать вроде неофициальные материалы, не отражавшие точку зрения, высшего советского руководства и зондировала общественное мнение в стране и мире по самым животрепещущим вопросам.

Но кому многое дано, с того и много спрашивается. А в этом плане «Литгазете» частенько не везло.

Один редактор – я имею в виду Владимира Ермилова – вместо освещения насущных проблем в конце 40-х годов увлёкся литературными дрязгами и разозлил не только своего непосредственного начальника Александра Фадеева, а навлёк на себя гнев даже самого Сталина. Сменивший Ермилова Константин Симонов через три года подорвался на другой мине: не уловил после смерти вождя новых веяний, продолжил воспевать отца народов за что и был поспешно из газеты удалён. Следующий редактор – искушённый в интригах партаппаратчик Борис Рюриков – вроде не нашёл общего языка с охранителями. В свою очередь Всеволод Кочетов вдрызг разругался с либералами.

                                      а) Яростный противник либералов: Всеволод Кочетов

Всеволода Кочетова пригласили в «Литгазету» в конце октября 1955 года. По замыслу заведующего недавно созданного отдела культуры ЦК партии Дмитрия Поликарпова (а может, и самого Суслова), он должен был подкорректировать курс прежнего редактора Бориса Рюрикова, которому ещё на втором съезде советских писателей публично отказал в доверии ни кто иной, как сам Шолохов. Рюрикова упрекали в подыгрывании «оттепельной» волне. Считалось, что он поклонялся только Эренбургу и Симонову и игнорировал Бабаевского с Бубенновым. Кочетову было поручено восстановить баланс сил.

С чего начал новый редактор, об этом ярко рассказал в своих мемуарах критик Владимир Огнев. Кочетов позвал Огнева к себе уже на третий день после представления редакции.

«Он, – вспоминал критик, – провёл ногтем черту по зелёному сукну стола и сказал: «Вот тут Шолохов…» Далее шли чередой номенклатурные патриоты. «А вот тут – Эренбург, Некрасов, Панова, Дудинцев, Евтушенко…» – ну и так далее.

«А как думаете вы?» Я тоже провёл ногтем черту, но не поперёк стола, а вдоль. И, вторя Кочетову, ответил: «Вот тут Шолохов, Эренбург, Некрасов (далее шли другие известные миру писатели), а тут – Бабаевский, Бубеннов, Грибачёв» (ну и так далее).

Лицо Кочетова было непроницаемо.

– Вы, я так понимаю, оставляете в стороне основополагающие ценности: партийность и народность. Для вас главное – мера художественности? Так?» (В.Ф. Огнев. Фигуры уходящей эпохи. М., 2008. С. 160–161).

Кочетов не скрывал, что для него главное – идейность и борьба с ревизионизмом. Он сразу дал понять, что никакого либерализма в редакции не потерпит. Не поэтому ли газету тут же покинули заместитель главного редактора Виталий Озеров и ответственный секретарь Василий Коротеев. Первый, хоть постоянно и кичился приверженностью марксистским идеям, периодически поддерживал «прогрессистов», с которыми Кочетову было не по пути. Второй оказался стукачом. Правда, это выяснилось уже в 1958 году, когда он «заложил» Суслову скульптора Вучетича, писателя Шевцова и ряд других деятелей культуры, собиравшихся поставить перед руководством партии вопрос о развитии русской культуры, обвинив бывших коллег в национализме.

На место Коротеева Кочетов пригласил Петра Карелина, которого хорошо знал ещё по Ленинграду. Он ценил его и как газетчика, и как человека, готового бороться с любыми проявлениями ревизионизма.

Загвоздка вышла с заместителями. В ЦК Кочетову дали понять, чтобы он ни в коем случае не трогал Валерия Косолапова, который осуществлял комиссарские функции в газете ещё со времён Константина Симонова. А в качестве второго заместителя ему пообещали прислать опытного теоретика. Этим теоретиком стал украинский исследователь Николай Шамота. Но газета с её интригами теоретику оказалась не по зубам. Шамоту хватило всего на несколько месяцев, после чего он поспешил вернуться в Киев.

Что ещё? При первой возможности Кочетов укрепил редколлегию прозаиком Михаилом Алексеевым и поэтом Владимиром Солоухиным, а также избавился от редактора отдела внутренней жизни Николая Атарова, подпевавшего, по его мнению, либералам. Позднее Солоухин рассказал, как очутился в «ЛГ».

«Тут поступило новое приглашение – членом редколлегии в «Литературную газету», курировать (так принято говорить) отдел поэзии. Лучшего нельзя было бы и желать. Во-первых, читать – немного. Стихи ведь – не проза. Во-вторых, стихи – моё наипервейшее дело, в котором я разбираюсь лучше других дел. В-третьих, – «Литературная газета»… Я был, конечно, неопытен и наивен. Меня, например, как-то вовсе не интересовало, к кому я иду под начало и чью линию мне придётся проводить. А ведь главным редактором в то время был ни много ни мало Кочетов. Может быть, мной руководила подсознательная надежда, что на своём поэтическом участке я буду проводить свою линию, то есть буду стараться публиковать только хорошие стихи? Как-то не мог я тогда осознать (надеюсь, моя искренность не вызывает сомнений, ибо зачем мне сейчас лукавить?), что если моё имя стоит в числе других имён под газетой, то я тем самым подписываюсь подо всем, что в газете напечатано. Наивность моя была столь велика, что в день выхода газеты со статьёй «Снимите чёрные очки», громящей близких мне по симпатиям людей – Дудинцева и Яшина, я, случайно столкнувшись с Яшиным в раздевалке ЦДЛ, тотчас живёхонько осведомил его, что я теперь работаю в «Литературной газете», и попросил у него стихи. Яшин посмотрел на меня с недоумением, потом с присущей ему прямотой и резкостью отчитал меня:

– Как не стыдно? Это что, издевательство? Утром облить грязью, а в обед предлагать сотрудничество в той же газете. Это бессовестно.

Личные отношения у нас были очень хорошие (они сохранились до его смерти), но тогда он очень сильно разгневался, и я не сразу осознал правоту его гнева. Как бы то ни было, я стал работать в «Литературной газете» членом редколлегии. Очень скоро я увидел, что идеологическая служба в нашей стране хорошо поощряется, но что за эти поощрительные блага нужно, в свою очередь, платить чистой валютой, то есть совестью».

Конечно, Солоухин лукавил. Всё он понимал с самого начала. Кочетов ведь никогда не скрывал, что хотел от газеты. Выступая 7 января 1956 года на заседании редколлегии газеты, он прямо заявил, что будет бороться с любыми отступлениями от партийного курса. Бичом для литературы, по его мнению, было мелкотемье. «Я, – подчёркивал Кочетов, – думаю, что это «мелкотемье», повышенный интерес к маленькому человеку, к маленьким его нуждам, к маленьким интересам есть некоторый вариант теории бесконфликтности»(РГАЛИ, ф. 631, оп. 30, д. 542, л. 7). Именно поэтому ему ненавистны были многие сочинения Паустовского, Эренбурга, Виктора Некрасова, многих других писателей, чьи имена были у всех на слуху.

В мае 1956 года Кочетов напечатал в «ЛГ» без подписи передовицу, которую в писательском сообществе восприняли как некий манифест. Либералы решили, что совершился переворот и власть вернулась к охранителям. Они потребовали объяснений. Но очень не вовремя обострились старые болезни у Кочетова.

Алексей Сурков, воспользовавшись отсутствием Кочетова в редакции, попытался собрать секретариат Союза писателей СССР и сместить в газете редактора. Но в отделе культуры ЦК партии ему дали по рукам. Единственное, чего добился Сурков, – 6 июня 1956 года на время болезни Кочетова исполнять обязанности руководителя газеты секретариат Союза писателей назначил Косолапова. Но это мало что изменило. Кочетов продолжал всем управлять по телефону.

Главный бой был назначен на последние дни августа 1956 года. Либералы и близкие им критики решили подвергнуть Кочетова на заседании секретариата Союза писателей СССР экзекуции. На него набросились Семён Кирсанов, Виктор Перцов, Илья Эренбург, Константин Паустовский, Алексей Сурков, другие либералы. «Докладчик [имелся в виду Кочетов. – В.О.] дилетантски подходил ко всем вопросам», – заявил Эренбург (РГАЛИ, ф. 631, оп. 30, д. 572, л. 94). В одной из публикаций газеты Эренбург увидел отрыжку 1952 года, когда газета подряд громила космополитов. Паустовский вообще потребовал вывести его из редколлегии «ЛГ» по собственному желанию. «Последней каплей слишком застоявшегося терпения моего, – пояснил он, – была статья учителяВербицкого<…> Это личная интрига, по-моему <…> Это есть попытка – очень завуалированная и отдалённая – возродить критику времён культа личности, которая чуть не привела нашу литературу к гибели <…> Мне кажется, что Слуцкийздесь только для того, чтобы нанести удар по Эренбургу, а Эренбург – повод, чтобы протащить в статью очень реакционный, шовинистический и, если хотите, антисемитский материал».

Кочетова пробовали защитить Николай Шундик, Михаил Алексеев, Николай Грибачёв. Но охранители были неубедительны. А Шундика и вовсе потянуло не в ту степь. Идейные разногласия он представил как схватку носителей охранительных идей с космополитами, скатившись на антисемитизм. А Кочетов всегда чурался деления писателей по крови. И в этом плане Шундик был ему просто омерзителен.

В заключительном слове Кочетов отметил: «На наших глазах происходила ожесточённая классовая борьба и историю нашей литературы от истории нашего общества оторвать нельзя. Нельзя, чтобы литература существовала отдельно от истории нашего общества. Известно, что был троцкизм, были и другие уклоны, об этом забывать нельзя» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 30, д. 572, л. 210).

Кончился секретариат Союза писателей ничем. Все остались при своих мнениях. Рассказывая 6 сентября 1956 года коллективу редакции о состоявшемся в стенах Союза обсуждении газеты, Кочетов упомянул Суркова как главного организатора травли «ЛГ» и дал понять, что ничего в газете менять не намерен.

Либералы затосковали. Они ведь так надеялись на Суркова. Ведь как раньше было? Стоило Фадееву рыкнуть, и в «Литгазете» тут же Ермилова поменяли на Симонова. Но либералы забыли, что Фадеев при всех его недостатках был самостоятельной фигурой. Кроме того, за ним числился «Разгром». А что имел в своём активе Сурков? Разве только одну песенку «Бьётся в тесной печурке огонь…».

В общем, Кочетов не только усидел в своём кресле (хотя Атаров всё лето обещал своим обидчикам «неминуемую смену руководства «ЛГ»; РГАЛИ, ф. 631, оп. 30, д. 560, л. 22), а ещё более укрепил свои позиции. Поэтому на правах победителя он решил расквитаться со всеми старыми обидчиками и, в частности, с Владимиром Рудным, который ещё весной задел его на каком-то собрании.

25 сентября 1956 года Кочетов как член Центральной ревизионной комиссии КПСС напрямую обратился в секретариат ЦК КПСС. Он писал:

«Во время моей почти трёхмесячной болезни, 25 мая 1956 года, на совещании у первого секретаря Правления Союза Писателей с пространной речью выступил заместитель секретаря партийного комитета СП Владимир Рудный.

Продолжая свою развязно-политическую линию, публичное начало которой было положено в его выступлении на закрытом партийном собрании Московских писателей 29–31 марта, В.Рудный в числе прочего заявил (стенограмма, стр. 13): «И задним числом, косвенным путём пытаться опорочить это собрание не стоит. А всё-таки это делают и в «Литературной газете», причём я бы сказал, – старым бериевским путём». Заслышав шум и гул в зале, В.Рудный добавил: «Я отвечаю за эти слова!»

Если это действительно так, если в газете, в которой главным редактором являюсь я, то есть, если именно я пытаюсь делать что-то «старым бериевским путём», пусть я буду привлечён к ответу. Если же это не так, прошу Центральный Комитет КПСС заставить В.Рудного ответить за политическую клевету»(РГАНИ, ф. 5, оп. 36, д. 16, л. 85).

От Рудного были потребованы объяснения. Расчёт был на то, что писатель пойдёт на попятную и принесёт извинения за навешивание политических ярлыков. Но Рудный упорно стоял на своём. В письме ЦК КПСС он сообщил:

«В связи с жалобой главного редактора «Литературной газеты» тов. Кочетова на фразу, произнесённую мною во время выступления в Союзе писателей четыре месяца тому назад, сообщаю следующее:

В мае 1956 года в Союзе писателей стало известно, что Н.С. Хрущёв и другие члены Президиума ЦК выразили согласие встретиться с группой писателей в десять-пятнадцать человек для откровенного разговора о самых насущных вопросах развития советской литературы. Ввиду крайней ограниченности списка возможных участников такой встречи Секретариат СП решил устроить несколько предварительных собраний писателей без повестки дня, чтобы каждый из приглашённых мог по душе и откровенно изложить всё, что он думает о прошлой и современной литературной практике, о работе Союза писателей, его изданий, о том, что мешает сплочению писательских сил, дальнейшей, более глубокой демократизации литературной жизни в духе и в направлении ХХ съезда партии. Это были собеседования без шпаргалок, превратившиеся в полемические собрания, на которых присутствовало от пятидесяти до ста человек из писательского актива. На одно из таких собеседований был приглашён и я, как член СП.

В своём выступлении я высказал ряд соображений и предложений о работе СП и «Литературной газеты», особенно по поводу путей укрепления роли общественного мнения в СП и превращения союза в подлинно общественную, самодеятельную организацию. Думаю, что текст моего выступления, как и всех других выступлений, знаком Отделу культуры ЦК КПСС, ибо, открывая собрание, товарищ Сурков заверил, что стенограммы, после прочтения и правки их каждым из выступающих, будут переданы в ЦК партии.

Я говорил и о «Литературной газете», не выражавшей общественного мнения, замалчивавшей серьёзные факты партийной и литературной жизни и напечатавшей, по моему убеждению, вредную редакционную статью «Жизнь и литература», вызвавшую протест многих литераторов – и на этих собраниях в Секретариате, и на различных собраниях в московской организации. Всем было известно, что тов. Кочетов назвал наше очень хорошее и взволнованное трёхдневное партийное собрание, посвящённое ХХ съезду, реваншистским и отказался печатать о нём отчёт (по этому поводу в стенной газете было напечатано никем не опровергнутое письмо бывшего сотрудника «Литгазеты» коммунистаВадима Соколова). Всем также было известно, что подвергнутые резкой критике на этом собрании и упомянутые соответственно в единодушно принятой резолюции коммунисты тт.Софронов и Грибачёв компрометируют собрание в литературной среде, обращаются с жалобами в инстанции, не решаясь прийти в партийную организацию и там либо спорить, либо признать свои ошибки. Накануне моего выступления на Секретариате поэтСергей Васильевпытался бросить тень на наше собрание, причём всё это делалось с помощью каких-то странных намёков. Статья «Жизнь и литература» также содержала ряд анонимных намёков на «некие выступления», «некие высказывания» на неизвестно где проходивших писательских собраниях, была направлена на неизвестные адреса и таким образом сеяла подозрения, нервозность в писательской среде, где в последние годы, особенно после ХХ съезда происходит серьёзная и очень радостная консолидация сил. Эта статья не сплачивала, а разобщала писателей.

В те дни не проходило почти ни одного собрания, где не раздавалось бы резкой критики в адрес «Литературной газеты», храброй лишь тогда, когда дело касается не литературных вопросов. Выступала с критикой и наша стенная газета. Однако редколлегия «Литгазеты», в то время весьма малочисленная, не только не отвечала на эту критику, но попросту делала вид, будто критики и нет, точно так же, как об этом с возмущением и справедливо пишет тов. Овечкинв своей статье «Читатели и писатели». Лишь в одном случае тов. Кочетов счёл нужным реагировать – это когда стенная газета опубликовала письма тов. Тарасенковаи обвинила редакцию в беспринципности. Тов. Кочетов в свою очередь обвинил стенгазету в групповщине, отрицая очевидные факты, даже не проверив их. Факты были проверены, и представитель редколлегии тов. Косолапов публично заявил, что критика была правильная, а тов. Кочетов был неправ.

Таково в общих чертах было положение в то время. Меня удивляет, что тов. Кочетов, не вдаваясь в существо критики, цепляется к одной фразе в стенограмме, высказанной в полемике с тов. Васильевым и направленной против конкретной статьи, но не реагирует на существо критики. Это уже не первый случай, когда критикуемые писатели-коммунисты, не решаясь выступить тут же перед собранием, где произнесена критика в их адрес, потом обращаются с жалобой, цепляясь за отдельные фразы и не отвечая по существу. Я имею в виду при этом не рядовых коммунистов, а занимающих серьёзные должности. Надо иметь мужество спорить тут же на месте и вовремя». (РГАНИ, ф. 5, оп. 36, д. 16, лл. 86–88).

Ситуацию усугубляло то, что Рудного поддержала значительная часть Московской писательской организации. Не случайно в стенной газете Союза писателей, вывешенной в Центральном доме литераторов, появилась заметка «Почему не была опубликована последняя статья А.Тарасенкова». Кочетова обвинили в том, что он отказался печатать статью с критикой Николая Грибачёва, но при этом всегда охотно давал в газете материалы, порочившие Леонида Леонова, Константина Паустовского и Виктора Некрасова.

В какой-то момент Кочетову стало трудно гнуть в газете свою линию. Не хватало верных помощников, полностью разделявших его убеждения. 9 ноября 1956 года писатель попросил утвердить первым заместителем редактора «ЛГ» ленинградского критика Валерия Друзина, который слыл ещё тем ретроградом. Суркова вынудили принять условия Кочетова. После этого началась новая атака на либералов.

У Кочетова словно открылось второе дыхание. Он требовал крови Эренбурга, Симонова, Гранина, Кетлинской, других литераторов. Как его обуздать, никто не знал. Партаппарат боялся тронуть писателя только потому, что за ним, по слухам, стоял Михаил Суслов. В отличие от других знаменитых охранителей Кочетов боролся не за кормушку, а за идею. Его не устраивала идеализация прошлого. Он не хотел возврата к лаптям. И ещё ему были чужды идейные обвинения, опиравшиеся только на кровь оппонентов. По его мнению, главная опасность для страны исходила не от придуманных космополитов, а от замаскировавшихся ревизионистов. Именно в этом состояла суть его расхождений, к примеру, с Анатолием Софроновым, который на словах вообще-то считался союзником писателя.

Если что иногда и сдерживало Кочетова, то это болезнь. Из-за страшных мучений он даже несколько раз порывался уйти в отставку. В архиве сохранилось одно из его прошений. Оно датировано 28 июля 1958 года. Обращаясь к писательскому начальству, Кочетов писал:

«В СЕКРЕТАРИАТ ПРАВЛЕНИЯ

СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР

В начале февраля 1958 года, когда стало ясно, что болеть мне очень долго, я, отлично понимая, что нельзя на такой долгий срок оставлять газету без главного редактора, обратился в Секретариат с двумя просьбами: 1. Снять мою подпись под «Литературной газетой» и 2. Подумать о подборе другого главного редактора.

Подпись была снята тотчас, но что касается подбора другого редактора, то и по сей день ни с места и многие думают, что я за всё напечатанное в газете по-прежнему отвечаю – дескать, как дух святой редактирую её на расстоянии, и мне, а не в Секретариат адресуют послания, в которых пишут: «что-то тревожно становится за «Литературную газету». Кто-то тянут её назад. Разобраться – кто её и куда тянет, я лично не смогу, т.к. по заключению врачей ещё с полгода буду нетрудоспособным, да и после этого такой тяжёлый труд, как редактирование «ЛГ», будет уже не по моему, изрядно подпорченному здоровью.

Фактически я более полугода не редактирую газету. Вторично прошу освободить меня и от списочного занимания мною этой должности.

И ещё две просьбы:

1. Непременно ознакомить с этим письмом всех секретарей Правления, в том числе К.А. Федина, Н.С. Тихонова, Л.М. Леонова иБ.Н. Полевого.

2. Поскольку на первое моё письмо (февральское) я до сих пор ответа не получил, надо полагать, что в Секретариате сложно со связью, поэтому прошу хотя бы прибегнуть для ответа к самому простейшему виду связи – черкнуть открытку по адресу:

Баковка, городок «Литературной газеты», дача № 13

В.А. Кочетову. После 1 сентября адрес другой:

Москва, В-261, Ломоносовский пр., д. 15, кв. 54.

В. Кочетов

28 июля 1958 г.

 

Адреса пишу потому, что обычно аппарат СП СССР, пользуясь старой адресной книгой, почту до сих пор отправляет мне в Ленинград».

(РГАНИ, ф. 4, оп. 16, д. 606, л. 67).

Сурков был бы и рад удовлетворить просьбу Кочетова об отставке, но категорически против был Поликарпов. В отделе культуры ЦК считали, что Кочетов мог продолжать успешно руководить газетой и из дома.

Ситуация обострилась после публикации в журнале «Нева» нового сочинения Кочетова «Братья Ершовы». Прикрывшись романной формой, писатель резко осудил Владимира Дудинцева за роман «Не хлебом единым» и излил всю желчь на своего давнего недруга Константина Симонова. Он нарушил все правила приличия и, по сути, отказал всем коллегам в праве иметь другие мнения, отличные от позиций охранителей. Это было уж слишком. Как информировал партаппарат начальник одного из отделов 4-го управления КГБ Филипп Бобков, «Братьев Ершовых» разругали не только либералы. Не захотели поддержать своего товарища даже Федин, Леонов, Катаев, Погодин, Ермилов и другие литературные генералы. «Драматург А.Штейн рассказал мне, – сообщил Бобков, – что и в Коктебеле, откуда он недавно приехал, и в Переделкине, где он отдыхает на даче, все почти без исключения писатели резко отрицательно относятся к роману: «Гуляют по Переделкину Федин с Леоновым, Вс. Иванов с К.Чуковским, Ираклий Андрониковс Катаевым и издеваются над Кочетовым, рассказывают друг другу самые вопиющие эпизоды, приводят цитаты, а выступать никто из них не хочет, все боятся неприятностей, берегут нервы» (Аппарат ЦК КПСС и культуры. 1958–1964. Документы. М., 2005. С. 116–117).

Первый секретарь Союза писателей Алексей Сурков и куратор Иностранной комиссии Борис Полевой попытались вновь инициировать вопрос если не об отставке Кочетова, то хотя бы о существенной корректировке курса «ЛГ». В начале декабря 1958 года было созвано очередное заседание секретариата Союза писателей СССР. На него пригласили и больного Кочетова. Либералы надеялись прижать ослабевшего писателя к стенке. Но они явно переборщили. Сурков потом долго вынужден был оправдываться. «Сообщение т. Суркова [о заседании секретариата Союза писателей. – В.О.] коммунисты «Литературной газеты» встретили сдержанно, – доложили 7 декабря 1958 года своему руководству и.о. завотделом культуры ЦК Б.Ярустовский и инструктор ЦК Н.Трифонова о посещении Суркова редакции «ЛГ». – Тов. Суркову А.А. был задан только один вопрос: «Как случилось, что в результате обсуждения редактор «Литературной газеты» т. Кочетов В.А. вышел из строя, какой же характер носило обсуждение?» По мнению А.А. Суркова, Секретариат неправильно поступил, задержав больного В.А. Кочетова на заседании до 12 часов ночи»(Аппарат ЦК КПСС и культуры. 1958–1964. Документы. М., 2005. С. 156).

К вопросу о Кочетове в ЦК вернулись уже после проведения Учредительного съезда писателей России. Перед этим партаппарат затребовал справку от врачей. Медицинское заключение было выдано 15 января 1959 года. В нём говорилось:

«Тов. В.А. Кочетов в детстве болел ревматизмом, вызвавшим порок сердца (недостаточность двухстворчатого клапана). В Первой поликлинике Четвёртого Управления находится на лечении с 1956 г. С 1956 г. у т. В.А. Кочетова повторно появлялись приступы почечной колики, сопровождавшиеся стенокардией, вызываемой нарушением кровообращения в коронарных сосудах сердца. Сердечные и почечные боли повторялись и в последующие годы.

В январе 1958 г. у тов. В.А. Кочетова наступило обострение (вспышка) ревматического процесса, проявившегося в форме распространённых сосудистых поражений с повышением температуры тела и другими симптомами. Одновременно усилились проявления хронической недостаточности кровообращения в сосудах сердца. 28/XI-58 г. к этому присоединилось нарушение кровообращения в сосудах головного мозга.

По существу, с короткими перерывами, тов. В.А. Кочетов болел в течение всего 1958 г. С 6 января 1959 г. он продолжает лечение в санатории «Барвиха».

В настоящее время ревматические поражения сосудов не носят характер острого заболевания, но они вызвали (ровно как и нарушение обмена веществ, отчасти возрастные изменения) ранний атеросклероз с нарушением кровообращения преимущественно в сосудах сердца и головного мозга. Эти изменения сосудов (а также порок сердца) имеют необратимый характер и с возрастом будут прогрессировать.

Ревматические поражения сосудов нельзя считать полностью закончившимися. Они могут девать обострения, особенно после таких заболеваний, как грипп, ангина.

Учитывая всё изложенное, следует придти к заключению, что в ближайшие годы трудоспособность В.А. Кочетова будет оставаться значительно сниженной, особенно на работе, связанной с повышенными эмоциональными реакциями.

В настоящее время его состояние здоровья не позволяет признать его полностью нетрудоспособным. Он может заниматься литературной работой, без строгого нормирования рабочего времени.

Сохранение же существующих условий труда может в ближайшие годы привести и к стойкой утрате трудоспособности (учитывая хроническую недостаточность коронарного и мозгового кровообращения).

Начальник Четвёртого Главного Управления

А. Марков»

(РГАНИ, ф. 4, оп. 16, д. 606, лл. 71–72).

Дальше тянуть было нельзя. Пришло время всем – и отделу культуры ЦК, и Кочетову – определиться.

Кочетов 13 февраля 1959 года отправил в ЦК письмо. Он сообщил:

«Много лет, со дня приёма в партию, я находился на тех участках общественной жизни, на каких надо было для партии.

С 1955 года этим участком была «Литературная газета». Может быть, иной раз я и ошибался, не всегда делал то, что надо бы, но во всех случаях вкладывал в доверенное мне все свои силы, всю душу, всё, что имел.

Переступая через тягчайшие условия «холодной войны», которую с энергией и вдохновением, достойными значительно лучшего применения все эти годы А.Сурков вёл и ведёт против главного редактора и некоторых членов редколлегии, я и дальше, если это надо, продолжал бы работать в газете. Но в дело вмешалась трудная и долгая болезнь. Из-за болезни я фактически уже больше года не участвую в работе редколлегии. Из попытки возвратиться к редактированию, сделанной в октябре-ноябре, кроме новой болезни, ничего не получилось.

Прошу Центральный Комитет отпустить меня из «Литературной газеты» для основательного, длительного лечения».

(РГАНИ, ф. 4, оп. 16, д. 606, лл. 74, 74 об.).

В своём письме Кочетов чётко указал имя своего главного оппонента в писательском руководстве – Алексея Суркова. Секретарь ЦК Михаил Суслов 18 февраля в своей резолюции на письме Кочетова подчеркнул, что ждёт от Поликарпова конкретных предложений. На выработку позиции у отдела культуры ЦК ушла неделя. Уже 25 февраля отдел культуры доложил:

«В ЦК КПСС

В ЦК КПСС поступило заявление т. Кочетова В.А. с просьбой освободить его от обязанностей главного редактора «Литературной газеты» в связи с настоятельной рекомендацией врачей о длительном лечении и желании писателя после проведения лечения сосредоточиться на литературно-творческой работе.

Отдел культуры ЦК КПСС поддерживает эту просьбу. Тов. Кочетов В.А., проделавший большую и полезную работу в «Литературной газете», в течение последних полутора лет по состоянию здоровья руководить газетой фактически не мог. Как свидетельствует заключение врачей, он не сможет и в будущем работать в газете.

В беседе с работниками Отдела культуры по вопросам своей дальнейшей деятельности т. Кочетов выражал тревогу, что факт его ухода с поста главного редактора «Литературной газеты» может быть истолкован в определённых литературных кругах как санкция по отношению к нему, тем более, что, по его мнению, некоторые работники Секретариата Правления Союза писателей СССР и, в частности, т. Сурков относятся к нему необъективно и предвзято.

Учитывая это, считаем желательным отметить в постановлении ЦК КПСС положительную работу т. Кочетова В.А. в качестве главного редактора «Литературной газеты».

Было бы целесообразно также дать в «Литературной газете» сообщение Секретариата Правления Союза писателей с изложением вышеуказанных мотивов освобождения т. Кочетова от обязанностей главного редактора газеты.

Секретариат Правления Союза писателей ССР ходатайствует об утверждении в должности главного редактора «Литературной газеты» т. Смирнова С.С.

Тов. Смирнов С.С. 1915 года рождения, русский, член КПСС, образование высшее, имеет большой опыт редакционной деятельности. В годы Великой Отечественной войны работал во фронтовой печати. С 1946 года по 1952 год был редактором, а затем начальником отделения художественной литературы Военного издательства Министерства обороны СССР; с 1952 по 1955 год – заместитель главного редактора журнала «Новый мир». Последние полтора года т. Смирнов работает первым заместителем председателя Правления Московского отделения Союза писателей РСФСР. Он пользуется авторитетом среди литераторов.

Повести С.Смирнова «В поисках героев Брестской крепости», «Сталинград на Днепре», пьесы «Крепость над Бугом», «Люди, которых я видел» и другие получили широкое общественное признание.

Отдел культуры ЦК КПСС поддерживает предложение Секретариата Правления Союза писателей СССР об утверждении т. Смирнова С.С. в должности главного редактора «Литературной газеты».

Проект постановления ЦК КПСС прилагается.

Зав. Отделом культуры ЦК КПСС

Д.Поликарпов

Инструктор Отдела

В.Баскаков

25 февраля 1959 г.»

(РГАНИ, ф. 4, оп. 16, д. 606, лл. 68–69).

Продолжение следует

Вячеслав ОГРЫЗКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.