БИЛО И КОЛОКОЛ

№ 2007 / 40, 23.02.2015

С русским языком творится что-то неладное. Он теряет силу и отзывчивость, ясность и обаяние, а 70 процентов языка сейчас попросту не используется. Лишний раз говорить об этом больно. Но говорить надо.Въедливые заметки

1. БЕЗ ЯЗЫКА

С русским языком творится что-то неладное. Он теряет силу и отзывчивость, ясность и обаяние, а 70 процентов языка сейчас попросту не используется. Лишний раз говорить об этом больно. Но говорить надо. Потому что возникают недоумения, тупики и, конечно, вопросы. Вот некоторые из них: «Годен ли нынешний, находящийся в общем употреблении, русский язык для великой (именно великой) литературы?»
Ещё вопрос: «А нужна ли России великая литература? Может, довольно и средненькой?» Или так: «Может ли быть написана великая литература на SMS-языке?» Этот ряд вопросов и вяловатые ответы на них вполне можно продолжить.
Наш язык энглизируется? И пусть. В радиотелеэфирах блатарь на блатаре? И ладно. Язык течёт по принудительному, искусственному, неглубоко вырытому и уже усыхающему руслу? И хорошо. Пещерный примитивизм в строении фразы, лакейская угодливость грамматических конструкций, в сочетании с чванливой чужеродностью? Проглотим. Лексика неблизких народов, как та рыба белый амур, выпущенная в стоячую воду, пожирает славную молодь наших озёр и прудов? Да пускай себе…
Откуда такое пренебрежение и – употребим хлебниковское слово – «нехотяйство» по отношению к родному языку? «Нехотяйство» чаще наше, внутреннее. Оно-то и способствовало образованию замкнутого круга: порочность языка – вела к порокам общества, порочность общества вела к порокам языка, а этот порочный, уснащённый чужесловием, сбрызнутый столичными парфюмами «язычок», – в свой черёд создавал в нашем сознании (несовместимые с переданными по наследству) порочные установки.
Поэтому на заданный недавно вопрос: «Знают ли современные россияне русский язык?» – пришлось, оглядевшись по сторонам, вслушавшись в речь детей и взрослых, глотнув цитаток из наших беллетристок и юморастов – ответить: «Не знают. И знать не желают!» Если б хотели знать – смотрели бы сейчас на мир другими глазами, слушали мир другими ушами, другие книги читали бы. И ездили на экскурсии не в пропойные деревни, где густо висит мат-перемат (почему-то выдаваемый за природный русский язык, а на самом деле пришедший совсем из других мест, где в почёте корни других языков), ездили бы в деревни и городки – чистые, родниковые. Они ещё остались.
Откуда же взялось это пренебрежительно- нехотяйское отношение к языку? Когда началось? Рыба, как известно, гниёт с головы. Если брать век ХХ-й – началось с высоких кабинетов, началось в разлагающихся от бездетности элитных семьях, началось на последних компартсъездах, когда наши нынешние держатели жизни, а тогда развращённые всевластием начальники и их прислуга – глубоко продвинутые либерал-комсомольцы – стали подыскивать языковую среду обитания для своих несуществующих детей: «Это ничего, если не будут знать русского. Главное, чтобы знали английский (ну там – немецкий, испанский, на худой конец)».
Так родилась фарсовая – потому что не раз повторялась – главка в нашей языковой истории. Она называется:

2. ИНОСТРАННЫЙ – ВМЕСТО РОДНОГО

Я ничуть не ошибся. В сознании и после-коммунистической, и ново-капиталистической элиты, именно замена родного языка на чужой и происходит. Это видно из лозунгов и газет, из стиля донесений и воззваний последнего времени. Да ещё в придачу выращен экспортный, вывозной вариант русского языка, понятный в других странах, непонятный в своей. Кстати, если уж речь зашла о языковой перекличке: Россия – остальной мир, нельзя не заметить одну особенность. Русские эмигранты первой волны пытались во что бы то ни стало сохранить «великий и могучий». А вот эмигранты третьей и четвёртой волн пытаются в языковой сфере сотворить нечто совсем иное: часть эмигрантов предлагает нам языковые консервы «времён очаковских и покоренья Крыма», а другая часть – навязывает некий генетически изменённый «продукт», вроде бы с нашими грамматическими формами, но, конечно, с чужой начинкой.
Здесь бы отереть пот со лба и выпалить давно ожидаемое: «Сохраним русский язык!» И на этом, как повелось, успокоиться. Но как сохранять язык? Что именно в нём сохранять? И каким путём? Путём запретов, карательных мер? Это не поможет. Дело в другом:

3. ОДНОГО СОХРАНЕНИЯ ЯЗЫКА МАЛО!

Нужно языкотворчество. Язык нужно всё время припоминать, нужно помогать ему расти и крепнуть. Словом, язык нужно развивать.
Как же язык у нас развивается? Остаётся ли единым или уже разбился на разновидности, на варианты? И какие «разновидности вариантов» мы получили за последние двадцать лет? А вот какие:
а/ новый русско-российский канцелярит. (Кислая водичка со слабым газком, всё приглажено, тухло-уныло. Это уже никакой не «функциональный стиль», это – тихий полёт комара на малярийных крылышках официоза, это – танец стёртых подошв, песнь сточенных зубов, постукиванье раннесоветского скелета в шкафу. Ну а словарный состав нового канцелярита – от «брифингов и саммитов» до «креативных интерактивов» – будучи спущенным в мусоропровод с ходу травит даже приживчивых тараканов!)
б/ креольский русский. (Чужие грамматические конструкции, плюс переводческая угодливость и небрежность, тут же становящаяся нормой. Такая креолизация и пиджинизация русского языка меняет строй нашего мышления, обессмысливает и обесцвечивает целые пласты подсознания, вводит тупо-фиксированный порядок слов, уничтожает традиционные смысловые и тональные тяготения… Ну просто какой-то язык сранан-тонго: «Ты в порядке?»; «Ничего личного»; «Нет проблем»; «Это не есть я»…)
в/ англо-русский с примесью компьютерного. (Это уже не ответвление, не сленг, – это целый язык, стремящийся подчинить себе всё вокруг, а по сути – информационная мина, так нравящаяся нашему официозу, который не переходит на такой язык лишь из страха перед возмущением народа. Он, народ, может ведь и в участок свести, как это уже бывало с французившими русскими в 1812 году. Короче: превед – сисадмины!..)
г/ руссо-блат, или тюремный псевдоязык. (Его метастазы уже вовсю поглощают здоровые ткани русского языка. На этом языке говорят сплошь и рядом, в столицах, в областных центрах, даже в деревнях, где местные жители по наивности считают чисто русской фразу: «По жизни – профура, в натуре – ништяк!»)
Кто же эти варианты – настырно стремящиеся стать главным и единственным языком – у нас развивает? Да всё те же околоэлитные деятели: телеведущие, криминал-беллетристки, преданные креолизации капиталюги. Делают они это, конечно, в собственных интересах. Но совпадают ли их и наши с вами интересы?..
Так кто же будет развивать русский язык, если новейшие общественные группы грубо увечат его? Ответ прост: развивать будут люди, связанные с языкотворчеством и в то же время с традицией. То есть серьёзные писатели, серьёзные филологи, серьёзные философы, серьёзные телеведущие. Тут, конечно, многих и до смерти напугает слово «серьёзность». Ведь за то, чтобы представить нашу жизнь игрой, боролись долго, боролись яростно. «Всё в игре, всё шутём!» Однако – не до шуток рыбке, коли крючком под жабру хватают! И потом: именно «серьёзность», по утверждению некоторых философов, единственный путь к бессмертию. К бессмертию языка, во всяком случае.

4. КРИЗИС И РАЗВИТИЕ

Почему же язык не развивался в последние 20 – 25 лет? И является ли такое «неразвитие» кризисом? Бесспорно, является. А причины кризиса кроются вот в чём:
а) в отрицании ценности русского языка;
б) в обвинениях его в «устарелости». В его якобы неспособности ответить на вызовы времени, собственными, не привлекаемыми со стороны, средствами;
в) в слабом взаимодействии с качественными текстами. В последние годы у нас существовала искусственная литература, развиваемая вне корневого языка – с одной стороны, а с другой – появился некий, обще-усреднённый «язычок», «не исторгавший» из себя высоких текстов, попросту отрицавший их.
Искусственный, синтетический, создаваемый вроде бы на основе русского, язык – так ли он опасен? Любой искусственный язык – враг природного языка и природной грамматики. Словно химическая пища, разъедает он организм. Однако именно такой язык всё плотней входит в нашу беллетристику, философию, педагогику, даже в высокую прозу. Возразят: «Что плохого? Молодёжи это близко, ей это нравится».
Неподготовленной молодёжи, надо здесь подчеркнуть. Если же молодёжь не подготовлена к восприятию мудрого и чудодейственного языка, то это ещё одно свидетельство языкового кризиса и кризиса культуры в целом.
Но кризис – не только болезнь, это и точка, с которой может начаться выздоровление иссечённого плетьми, травившегося большевиками, консервировавшегося частью эмиграции, униженного судебными ярыжками и партбуграми русского языка.
Чтобы выздоровление началось не в чиновничьих цидулках, а на деле, нужно внимательно глянуть: что именно болит, какие связки и сухожилия вздулись, опухли?

5. ЯЗЫК И ВЛАСТЬ. «СТАРОЯЗ» И «НОВОСТРЕЛ»

Начнём со связки – язык и власть. Как соотносят себя с языком те, кто нами управляет? А вот как: мы говорим – они не слышат. Почему не слышат? Потому что говорим на разных языках. Они на своём – мы на своём. Принято считать: язык лишь материал для мыслей. На самом деле: язык и мысль – неделимы. Некоторые мысли только на определённом языке и могут возникнуть! По Гумбольдту – конкретное мышление обуславливается каждым конкретным языком. Языки – органы неповторимого и оригинального «думанья» наций! А наши власти отгородились выдуманным жаргончиком, продолжают упиваться канцеляритом. Если кто из властных и скажет живое слово (а таких можно по пальцам перечесть), его тут же осуждают или подымают на смех. Как бороться с таким отчуждением, с разноязычием народа и власти? Ведь язык власти подкреплён силой параграфа, а язык нашего народа закрепощён идущей с давних времён боязнью суда за живое слово. Что ж? Вешать в каждом кабинете таблички: «Говорите по-русски»! Класть выдержки из Суворова, из приказов по дивизии Михаила Орлова? Или те же путинско-черномырдинские оговорки, указывающие на подспудную тягу к меткому русскому слову – класть? Но ведь и этого мало! Не только: «Говорите по-русски правильно!» «Говорите по-русски великолепно!» Вот чего надо добиться.
Необходимо освободить от оков канцелярита и документы. От этого документ только выиграет (вспомните указы Петра). Не худо бы закопать поглубже и мертвечину ново-партийного сленга. Кто не понимает живого языка, пусть выучит!
Через язык проступает и ещё нечто: в России самым серьёзным противостоянием всегда было не противостояние красных и белых, хозяев и работников, коренных и пришлых. Самым серьёзным, но и самым скрытым всегда было противостояние дара и бездарности. Люди дара часто подвергались гонениям со стороны тех, кто не дал себе труда дар свой обнаружить. Пётр I боролся не с бородами и не за европейские кафтаны. Он боролся за возможность противостоять косности, инерции. Сиволапость и скудоумие, порождённое малым запасом образов и лексических единиц, вкупе с нравственно-языковой глухотой, губят Россию. Дар же ярче всего проявляет себя в языке: так, на фоне мыслительно-языковой тупости николаевских генералов-придворных даже пустенькому краснобаю Троцкому удалось «уболтать» целый народ!
Вот ещё бичи современного русского: «старояз», «новострел», пуризм.
«Старояз» – это консервы прошлого, не учитывающие громадных языковых сдвигов ХХ столетия. Старояз, как я уже говорил, шлют нам в основном из-за границы. Не забыв погрозить пальчиком: «Мы вам тут сохранили, а вы там…» Но такие консервы – только история. Иван Бунин собирался в ненавидимую им Совдепию именно за живым русским языком, а мёртвые места в некоторых романах Набокова – как раз от долгого не соприкосновения с животворящим языком.
Теперь – «новострел». «Похоть поисков» в языке так же маложелательна, как и «старояз». Особенно неудачны «новословия» кой-кого из футуристически настроенных писателей, тут же подхватываемые псевдолюбителями русского языка. Все эти «дрыгоножества», «паркоматы», «трубачи», в значении трубоукладчики, стилисты, в смысле – цирюльники-причёсники – и, наконец, «садисты» – так себя сейчас называют, с подачи взрослых, некоторые из детей, посещающих детский сад, – не нужны, невозможны.
Пуризм – хуже языковой интервенции. Под предлогом борьбы за чистоту, из языка вычищают всё самое ценное, яркое, смачное! А внедряют местническое, непонятное. Такой язык часто отдаёт пародией: «Сквозь елань, где елозит куржа, / Выхожу с ендалой на тропень, / А неясыть, обрыдло визжа, / Шкандыбает, туды её в пень…» А вот другая крайность «очищения и упорядочения» языка: академические и неакадемические власти всё навязывают и навязывают, для всероссийского употребления уже, честно говоря, набившие оскомину образцы московской и питерской речи. А Дон? А Беломорье? А Семиречье с Сибирью? А зелёный клин – Екатеринодара? Где же искать источники воскрешения даровитого русского языка? Может и впрямь, засеять язык жгучими диалектизмами и перестать понимать друг друга? Или и дальше вываливать на прилавки пуды иноязычия, придурковато калькируя – сперва в языке, потом и в мыслях, делах – чужие помыслы и устремления? Выход, конечно, есть. Имя ему –

6. ОБЩЕРОССИЙСКОЕ ПРОСТОРЕЧИЕ

Именно здесь проявляется с особой силой дар народного языкотворчества. Надоело «блякать» – появился «блин». «Блин» показался пришедшим из фени – объявился в провинции «блин горелый». Сейчас так говорят и в Москве. А «ёшкин кот» – вместо всем известного? А «японский городовой»? Теперь и сами японцы называют свои питейные заведения «Япона мама». Не скажу, что это здорово, но вот чудный «ёк-макарёк», да и «псевдёж», и «ёханый насос» – хорошая замена ненужным выражениям. Народ сам, без резко ушедших в сторону филологов и романо-германской академичности, стал менять разъедающие нутро выражения на соприродные: «нервяк» вместо неврастении, «белочка» – вместо алкогольного делирия, «емеля» – вместо е-мейла.
Соприродность современному русскому слуху и есть главный признак отбора для новейшего словника. Соприродное – останется. Несоприродное – опасно удерживать силой, как это делают некоторые нынешние писатели, чьи страницы пестрят заказным матом, причём самыми дикими и почти всегда иноязычными его изворотами. Писатели, требующие – «не приказывайте языку!», сами и ежеминутно ему приказывают, при этом не осознавая: МАТ – это война, это грубый пробойник насилия и нелюбви; ЧИСТЫЙ ЯЗЫК – это мир. Заставить писать «чисто», с любовью, конечно нельзя. Но вот составить «Новый словарь общероссийского просторечия» можно, нужно.
Пренебрежение и нехотяйство подвели вплотную к языковой пропасти. У нас перестали любить работу по отбору слов: чёрную, до седьмого пота. Но без такой работы новую литературу и, в частности, новую прозу новой России не создашь. А ведь только в ней – не в документальной (к чему нас толкают и толкают, обидно клеймя художественную литературу «фикшеном», то есть фикцией) – может проявить себя полностью наш язык. Язык-то – не фикшн!
Из пренебрежения к языку вылупился и подобающий образно-событийный ряд нынешнего худлита, слабо простёгнутый нитью истинных, а не выдуманных событий, наносной, случайный. Всё это ведёт не только к языковым потерям, ведёт к потере самостоятельного культурного пути. А стоит лишь рассмотреть такие связки, как «язык и революция», «мир и ум», «мысль и будущее», и становится ясно: из суконного языка – настоящих мыслей не вытряхнуть, нового ни в культуре, ни в экономике не создать. Сюжетонеизбежность нашего бытия толкает к новому освоению русского языка.

7. ЯЗЫК И ИСТОРИЯ

В 1909 году Л.Н. Толстой записал в дневнике: «Читал «Вехи». Удивительный язык. Надо самому бояться этого. Нерусские, выдуманные слова, означающие подразумеваемые оттенки мысли, неясные, искусственные, условные и ненужные…»
Неудача «Вех», не сыгравших роли, на которую были рассчитаны, крылась и в этом выдуманном языке. Мысли «Вех», по сути важные, не в последнюю очередь из-за дурного языка тогда услышаны не были. Так важнейшее дело – предупреждение о близящемся хаосе революций и его последствиях – было на той исторической ступени провалено. Вот вам историко-философская и языковая неудача разом!
Ещё одно важнейшее качество языка. Хайдеггер в лекциях о Гёльдерлине говорил: «Язык – есть основа возможности истории. Язык не возникает в ходе истории. Он как бы ей предпослан и её определяет». Всё, что было и будет в нашей истории, уже содержится в языке. Поэтому содержание нашей истории требует нового осознания: через язык. К нам залетают слова и сгустки слов, которые определят наше будущее. А мы продолжаем слушать кликушества родного пуризма и роковой металл иноземщины. Но самое плохое – если по ходу нашей истории мы, предпосланный ей язык, язык, ход нашей истории и определивший, – «обнулим», растеряем.
А вот ещё о взаимосвязях языка и истории. Принято считать, реформа орфографии 1918 года – дело рук большевиков. Однако эта реформа (так сильно, по мнению многих, русско-российский мир изменившая) готовилась, уже начиная с 1904 года. И как раз в недрах Императорской Академии наук. Теперь, через сотню лет, так и кажется: резкая и упрощающая эта реформа, тайно готовила и самих большевиков, предшествуя именно им – несообразно жёстким, несоприродным отечественному ходу вещей.
А что же мы? Чему мы с вами, своим полустёртым, убогим языком, предшествуем?

8. БИЛО И КОЛОКОЛ

О русский, ещё не до конца испорченный, не до конца вытоптанный стадами упёртых бычков, игривых козочек и стерегущих их козолупов, язык! Как тот колокол, ты будил и творил мысль, звуча в устах Суворова под Измаилом, в устах Нахимова под Севастополем, выручал в болотистых местах Белоруссии, направляя шаг Жукова и Рокоссовского. Ты был бесподобно точен в устах Гагарина – просто «поехали» – и афористичен в знаменитой формуле: «Целили в коммунизм – попали в Россию!» Ты очерчивал границы и давал свободу – войска были потом – громадным пространствам. Ты воссоединил Германию, теперь даёшь надежду Сербии…
Умрёшь ли ты под коготком мышкующего компьютерщика? Переменишь ли своё назначение под пером метушливых журналистов? Будешь ли выковырян зубочисткой из челюстей финансовых воротил? Испохабишься ли и приобретёшь не свойственные тебе значения в устах змиежалых политиков? Однако язык «слишком важная вещь, чтобы доверять его только политикам». Политики по-другому смотрят на него: часто лишь как на средство сильней сбить мир с толку.
Россия – колокол. Но языка, но била у неё теперь нет. А безъязычие, несмотря на всю суету вокруг громадного колокола, настоящего звуку не даст, бесов и призраков прошлого не разгонит. В старину, когда у человека отнимался язык, – обливали водой колокольное било и поили этой водой больного. Кто сейчас напоит народ? Новые писатели-языкотворцы обязаны вернуть приболевшему народу его же способность говорить правильно, мыслить по-своему. Нужны великие или стремящиеся к этому тексты! Они помогут всем нам припомнить наполовину утерянный язык. Ведь язык – здесь снова Гумбольдт – «главнейшая деятельность человеческого духа, лежащая в основе всех других видов человеческой деятельности». Язык первый созидатель на земле, после Бога. Сперва язык – потом мысль. Сперва мысль – потом дело.
Тут сама собой напрашивается почти крамольная мысль: русский язык – и есть русская идея. Что в основе русской идеи, русского мировидения? Один из ответов вмещается в одном слове: всё. Всё сущее – вот русский смысл. Не всё загарбать – а всё познать, всё исследовать, всё потрогать, до всего есть дело. Все-мирность. Все-отзывчивость. Все-охватность. А что из данного нам, из разработанного нами в прошлые века – всё охватыватывает, всё воплощает? Язык! Именно в его развитие были вложены лучшие русские и российские силы. Он так же подробен, как по былинке, по волоску им перебираемый и называемый, а значит, и оживляемый – мир. Так же громаден в запасах. Так же глубок и таинственен. Так же космичен, богоугоден.
Творец создал мир, а человеку поручил довести до степени совершенства – язык. Исполним ли поручение? Или, как сейчас стало привычным, услышим: «Предки поработали – мы отдыхаем». Такое языковое нерадение – подобно вечной смерти. Язык же, передаваемый от одного носителя к другому – подобен вечной жизни.

Борис Евсеев

Борис Тимофеевич Евсеев родился в 1951 году. Получил музыкальное образование (Херсонское музыкальное училище, Институт им. Гнесиных). В 1995 году закончил Высшие литературные курсы. В советское время не публиковался. Позже издал несколько поэтических сборников и книг прозы: «Юрод» (М., 1997), «Баран» (М., 2000 , переиздан в 2001), «Отречённые гимны» (М., 2003), «Власть собачья» (Екатеринбург, 2003), «Русские композиторы» (М., 2004), «Узкая лента жизни» (М., 2005), «Романчик» (М., 2005), «Площадь Революции» (М., 2007).