ПОЭЗИЯ В ПОИСКАХ ЛАДА

№ 2007 / 44, 23.02.2015


Уверен, любая истинная поэзия ищет свой лад, свою гармонию. Поэзия, может быть, последняя надежда человека. Но этот лад меняется вместе с эпохой, с возрастом поэта, с пространством и временем, в которые заключена поэзия.
Так постепенно меняется лад и в поэзии одного из ведущих поэтов России Николая Беседина. Но каждый раз поэт создаёт своё прекрасное, свою красоту и слова, и смысла. Каждый раз он раскрывает себя людям. Каждый раз он совершенствует свою форму, тем самым проясняя и новый высший смысл стихов.
Читаю ранние стихи Николая Беседина, они и сейчас мне нравятся, но сколь далеки они, сколь изменилось отношение к миру, к человеку, к литературе. И как явственно видна в них та эпоха шестидесятых годов.

Не верь, если скажут, что я перед сном
Грустил, изменяя привычке…
Шатается море. Пять суток идём
Куда-то к чертям на кулички.
(1958)
В нём важнее не столько «шатающееся море», тоже характерное для игры со словом в шестидесятых, сколько отказ молодого автора от возможной «грусти», такого быть не может. Тут можно вспомнить в те же годы написанное рубцовское стихотворение: «Я весь в мазуте. Весь в тавоте, / Зато работаю в тралфлоте…». Можно вспомнить ранние бойцовские стихи Станислава Куняева. И тут же рядом раннего Высоцкого. А можно найти ещё одно бесединское:

Позади нас Охотское,
Впереди море Беринга.
Позади, там, где были мы,
В сто разлук расстояние,
Ну а что впереди у нас,
Не гадай на баяне ты…
(1958)
Дело не в том, что и Николай Беседин, и Николай Рубцов служили на флоте, работали на судах (Беседин даже закончил Питерскую мореходку), другие, как Глеб Горбовский и Иосиф Бродский, шли в геологические экспедиции. Третьи, как Станислав Куняев и Анатолий Передреев, ехали в Сибирь на ударные стройки, осваивали Братское море. Может, как знак для поэзии тех лет (хороший ли, плохой?) и осталась поэма «Братская ГЭС» Евгения Евтушенко.
Молодые были и отчаянные, не боялись ни ста разлук, ни тысячи километров. Всё впереди… Юность качает палуба под неторопливый плеск волны. Молодые поэты держат удар, отвоёвывают для себя и своей поэзии пространство. И здесь, пожалуй, у них нет заметных различий, делений, иногда можно спутать молодого Куняева и молодого Евтушенко, молодого Рубцова и молодого Бродского. Но эта волна странствий и период безумного покорения пространств проходит. Душа настраивается на новый лад.

Сколько б по морям его ни мыкало,
Всё равно корабль в свой порт вернётся.
Все равно придёт, в штормах исхлёстанный,
Сколько б ни было дорог им пройдено,
И ему отсалютует звёздами
Рыжее, в веснушках, небо Родины.
(1960)
Вот и Николай Беседин, устав от стихотворных речей, от романтической актуальности поэтических жестов стал искать своё сокровенное, свой алтарь, свою глубину. Начинается возвращение к родникам и родного русского слова и родной природы, он ищет свою тайну и радость. Со временем, уже в перестроечные времена Николай Беседин со всей строгостью, может, даже и чрезмерной, осудит собственную молодёжную лихость:

Судить отцов считая вправе,
Мы окна настежь открывали,
Но по великой той державе
Не ветры – сквозняки гуляли.

Мы думали, что мы молились
И за живых, и за распятых.
А мы смертельно простудились
На сквозняках шестидесятых…

Ещё молодым курсантом мореходки он приходит в гости к Анне Андреевне Ахматовой. Радостно сообщает о том, как он ценит её стихи. И получает жестковатый урок о высокой цене поэзии. Погружается в русскую классику, погружается в живую жизнь, окружающую его. Остаётся любовь к ярким образам, к музыкальности, остаётся любовь к отточенной форме стиха, но он учится открывать всю полноту и глубину мира совсем рядом, в себе, в проезжающем мимо трамвае, в комнате соседа. Он осваивает незаметный традиционный мир рядом с собой. Пространство стиха сужается и уплотняется. Как бы прощаясь с собой старым, покорителем пространств и новых дорог, он обращается к своей матери: «Я этого не знал, родная мама. За всё берясь подряд, я многого хотел…»
Николай Беседин по-прежнему остаётся в поэзии открывателем, он равно открывает для себя древний языческий мир и мир христианства, мир русской истории и мир античности. Он, как и положено истинному творцу, преодолевает традицию, одновременно продолжая её. В его стихах и поэмах уже соседствуют Данте и Вергилий, Иоанн Креститель и Мария Магдалина, русские полководцы и монахи. Растёт и культура стиха, языковое совершенство. Одним из переломных в его поэзии я бы назвал стихотворение 1969 года «AVE»:

Снег идёт, снег идёт, снег идёт.
Как вчера. Как сто лет. Как впервые.
Снова кто-то с надеждой поет:
– Ave, Мария!..
…..
День за днём, от дорог до дорог,
Где добра и прощения мета,
Где упали не вдоль – поперёк,
Словно лезвия, полосы света.

О тебе, о тебе, о тебе,
На воде, на земле, в небе синем,
О грядущем твоём, о судьбе:
– Ave, Россия!

Это стихотворение само ложится на музыку, требует инструментального сопровождения. Так возникает, может быть, впервые всерьёз у поэта тема России. Это не плакатная, публицистическая, назывная тема, она пропитывается солью морских камней и утренней росой, шёпотом ветра и скрипом деревенского домового. Он становится мифологичен, и одновременно наполняется бытом народной жизни.
Слова берутся как бы из народных песен, из заговоров, из свадебных обрядов. Очевидно, необходимо время самому поэту, чтобы понять истинную русскость своего таланта. Определилась в Николае Беседине и безусловная блоковская линия, и в подходе к истории, и в подходе к образу, и в работе со словом.

Осень – девка кружевница
Задремала, притомясь.
С подола упали спицы
И узорчатая вязь…
Семицветьем расцветает
В рощах девкино шитьё,
И тихонько расплетает
Ветер косы у неё.

Звук сочетается с ритмом, слово – с образом. Мир слов обретает связь с глубиной образов. Простые и знакомые вещи, предметы, жесты, попадая в стихи Беседина, придают им прочность и зримость. Он не доказывает, не морализует, он рассказывает, поясняет, он идёт на риск, раскрывая символ. Сами стихи становятся сакральными, мистическими. Ещё в советское время он ищет свои подземные языческие ключи к пониманию русской культуры. О его поэме «Язычники» известный поэт, главный редактор «Нового мира» Сергей Наровчатов пишет: «Не сердитесь на меня за долгое молчание. Ваши «Язычники» понравились мне хорошим чувством языка, умелым сопряжением старословья и новоречья, свежестью восприятия истории. Печатать эту поэму будет нелегко, а трудно по постоянному отталкиванию редакторов и издателей от вещей, обращённых в давнее прошлое. Но рано или поздно «Язычники» найдут дорогу к читателю – это настоящая поэзия…»
Впрочем, многое и в былые времена, и в нынешние не так просто и не так быстро у Николая Беседина находит дорогу в печать. А если и находит, замалчивается, к сожалению, критикой всех станов. Одним не по нраву проглядывающее увлечение фольклорным язычеством, будто без этого можно обойтись в русской поэзии, другим кажется недостаточной его православность, третьим чужда осознанная русскость. Поразительно, но пожалуй, кроме чупрининского полного словаря, я нигде не нашёл ссылок на поэзию Николая Беседина. Что ж, в своих искренних, простых и прозрачных стихах любителя филологических красивостей не за что зацепиться. Он, как китайский даос, творит свои откровения на вершине горы, дарит им людям, не спрашивая ответа. Он исполняет свой долг. В своей давней неизвестности он свободен от условностей и политкорректностей. Он жесток к властьимущим, но не идеализирует и свой родной народ. Он заодно с природой, которая даёт развитие всему, и добру и злу:

О, как загадочно блуждала
Улыбка по её лицу,
Когда народ она вручала
Очередному подлецу…

Но чем жёстче звучат его строки, обращённые к читателю, тем неразрывнее становится его связь со всем окружающим его миром. В поэзии он ищет и музыкальный, и звуковой, и смысловой лад, но время безжалостно уничтожает любой традиционный лад, и он снова в поисках звучащего чуда, обращённого к людям. «Непрочные радости, прочное лихо. / Над снежной равниной пустынно и тихо». Тематика его стихов вроде бы традиционна – смерть, любовь, Родина, природа, позднее явно зазвучала христианская православная тема. Но во всём традиционном, и вроде бы банальном, Николай Беседин находит нечто своё. Ускользает от банальности даже в самых традиционных темах.

Непреходящая боль материнская,
Жребий высокий, да долюшка – низкая.
Лико пречистое, очи – пресветлые.
Да по ногам-то всё грязи несметные…

Вот так и бредут его чистые душой люди в поисках своей доли. Своего русского лада, из века в век, из огня в полымя, иной раз почти и не разбирая: «…и побредёт по разбитым дорогам / то ли под нехристем, то ли под Богом».

Владимир БОНДАРЕНКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.