ТЕНЬ АНГЕЛА

№ 2007 / 44, 23.02.2015

…располосье, отголосье, – листья в травах прячут осень, пока что не от дождей и ветров стылых, а просто для порядка, сложившегося от века веков. Где-то хлеба убраны, где-то земля вспахана, но сады ещё хвалятся позднеспелыми яблоками, чьё время собой радовать придёт с первыми заморозками, назло распутице и хмари. Сердце теперича на месте: уже нет переживаний за то, чего не случится, хоть и не приживаются особенно люди у земли, а подсознание тянет хотя бы на рынок, глянуть – что в этот год уродилось богато, а чего Боженька на потом приберёг. Усталости за весну и лето поднакоплено, как овощей в закромах, и если случается день неуютный, не рвётся никто себе занятия придумывать ни во дворе, ни в доме, и вина-то – ей-ей! – не особенно хочется: и без него душу слабость теснит, и улыбаться получается запросто, не через силу. Ну, а что нынче плакать? На улицу тутошнюю в двадцать семь домов лето легло добро, ровно продержало огороды, отчего в обиде никто не остался. Позапрошлый год июнь похулиганил, заморозками постегал, вот тогда многие плакали, – и сегодня вспоминать тяжко…
Да уж что… Да уж – то!.. Принесло депутата земского с радостью пустопорожней: будут газ проводить! Этим счастьем улицу пятнадцатый год пугают, ещё когда советская власть не издохла, приезжал первый в районе секретарь, зубами золотыми сверкал, галстук за плечо закидывал, твёрдо гарантировал в три недели каждый сарай газифицировать… Ну и недельки у них! Одна – размером в пятилетку. Он теперь главой района шустрит, в новой главной партии отирается, – а как иначе? Ты попробуй поросёнка от кормушки отогнать! Даже орясину обломаешь, а он будет жрать под смертным боем и повизгивать! И ничего особенного тут нет: сам поросёнок в кормушку никогда ничего не положит, он из неё брать приучен, – столько, сколько в организм влезет, как говорится, по самый пятачок. Ни на сало ему не пойти, ни на студень… Чтоб смекнуть, отчего, – много ума не надо, – глава районный теперь даже с газовой радостью сам не объявляется, присылает шустряка депутатского… Люди нынче заводятся порезвей, чем когда-то, можно той орясиной по харюшке огрести, и ОМОН не спасёт: это где в Москве у него совести хватает народ от властей теснить, а во глубине России-матушки сват да брат не станет запросто родичей колошматить – придёт завтрашний день, и любому милиционеру придётся жить с теми, кто есть, а не с теми, кто приехал-уехал.
Собиралися люди, как обычно, у пятнадцатого дома, аккурат посередине их поселения, и стали слушать… Получалось, что взаправду газ к их околотку всё ближе и ближе… Лёха Хомяков, парень кручёный, – таксует на своей девятке, – так он первым засомневался:
– Дело хорошее… А почём будет с дома? Помню, говорили по телевизору, что по тридцать тысяч, не больше!
Депутат поёжился и что-то заюлил:
– Надо посчитать, сколько будут стоить сети низкого давления… Вот по нашему районному закону…
Его перебил Сашка Пряничкин, студент университета:
– Вы земский закон приняли хитрый! Написали, что «…сети низкого давления проводятся, как правило, за счёт потребителей»! Это какое правило? Кто нам это правило установил?
Депутат замахал руками.
– Нет-нет! Вы неправильно поняли! Район не отказывается вести газ, просто у нас без вашей поддержки быстро не получится, года через два, не раньше. Если вы подключитесь, то совместными усилиями газификация произойдёт уже в следующем году!
Дед Матвеич пыхнул папиросой и своим обычным едким голосом заметил:
– Дак мы и не торопимся… Пятнадцать лет газом пужаете, ещё два годка побоимся – не переломимся. Знаешь, поговорка есть: нам, татарам, лишь бы даром!
Ильяс, самый натуральный татарин, из седьмой избы, совсем не обиделся:
– Хорошо дед сказал! Тебе на татарский перевести?
Депутат заметно занервничал, ибо послали его с совершенно определённой целью – завести людей и переложить большую часть финансового бремени на них, дабы быстренько газифицировать улицу и отрапортовать в область. Третий год губернаторствовал в Привольжье человек московский, хваткий и энергичный, скорый на расправу с нерадивыми чиновниками, однако он, как и все большие начальники, мыслил глобально, совершенно не представляя себе, как живут простые люди. Незнамо отчего, он полагал, что доходы у народа ну чуть меньше, чем в Москве, подчинённые не рисковали его разубеждать, поэтому жизнь шла, как обычно в России: люди по телевизору узнавали, как хорошо и привольно им живётся, а потом шли батрачить куда-то, в поте лица добывая копейку на хлеб да табак.
На месте десятой избы четвёртый год стоял строительный вагончик, в котором жила шумная семья Мамуки Менадзе, а рядом медленно, но упорно лез в небо просторный дом. Несмотря на то, что хозяин торговал шашлыком на трассе, озолотиться у него не получалось, зато четыре его девчонки-погодки были сыты, обуты, одеты, что вполне радовало Мамуку. Слушая депутата, грузин теребил свою густую бородищу: если потребуют денег в этом году, ему придётся совсем туго, поскольку он уже почти сторговал старенькую «ГАЗель» и строил планы… Но и газ был нужен… Он сказал словно сам себе:
– Уважаемый… Здесь богатых человек нет. Понимаешь? Большие деньги надо. Кушать надо. Детям палто покупать, туфили… Да?
Депутат бодро пообещал:
– Под газификацию выделяются льготные кредиты!
Тут в разговор включился Полонский, которого все на улице звали Дядя Мойша, не в шутку, а потому, что он тридцатый год работал в школе, преподавая математику, и почти все были когда-то его учениками.
– Любой кредит нужно отдавать. Чтоб я так жил, как вам снится! – Он вытащил за руку из толпы свою жену. – Сара, покажись! Она что, так похожа на дочь Рокфеллера? Вы спутали вчера и послезавтра!
Депутат, тоже когда-то учившийся у Полонского, пояснил:
– Михаил Яковлевич, для бюджетников будет отдельная кредитная линия. Там будут другие проценты…
Дядя Мойша его перебил:
– Оставьте глупости соседям! Я уже имею льготный кредит, которым покрыта крыша моей жизни. Когда я его отдам, за мной будут подбирать песок! Я не имею те деньги, которыми греют руки! Татьяна Павловна, что у вас на погребение?
Тётка Татьяна из первого дома всхлипнула:
– Яковлич… Двадцать три тысячи, миленький. Больше нет.
Полонский посмотрел на депутата с укоризной, словно на ученика, не выучившего задания:
– Вы хотите сделать счастье этими деньгами? Вы говорите так, как будто у вас не было мамы.
Мамука поддержал учителя:
– Слушай, уважаемый! Ми можем не хорошо кушать, не покупать коньяк… Что-то будем делать, но дети! Бабушка-дедушка!.. Зачем последний копейка забирать?
Ильяс потёр раскрасневшиеся щёки и предложил, усмехаясь:
– А может, это такая государственная программа?
Пряничкин зло сплюнул под ноги депутату.
– Блин, обобрать нас до нитки, а потом по телеку хрюкать о том, сколько доброго власти нам сделали!
Из толпы донёсся голос Пети-Самолёта, владельца дома номер тринадцать. Он молодился, хотя был уже в годах, повидал всё на своём веку и кормился непонятно чем; люди шептались – крутил тёмные делишки.
– Я угораю, начальник! Ты хочешь за наше бабло сделать себе галочку в цитатнике, потом гнуть пальцы и подняться до авторитета? – Самолёт вышел в центр толпы, встал напротив депутата, лицо в лицо. – Ты рамцы не попутал? Ты вообще кто по масти, чтоб меня на бабло разводить? Ты чей будешь?
Как ни хорохорился депутат, но оробел:
– Я говорю по поручению Виталия Семёновича, главы…
– Да знаю я тюфяка! – перебил его Петя. – И он меня знает! Чё сам не подкатил лапши по ушам развесить?
– Он в командировке в Германии…
Дед Матвеич крякнул:
– Вот!.. Сам в Германии, и газ туда текёт! Можа, вы все туда уедете с нашей шеи? Мы по второму разу Берлин брать не станем, не боись!
Петя-Самолёт ухмыльнулся:
– А кого они там доить будут? Там глупых фраеров не осталось – наши деды выбили! Они тут латаются, а там тёлок шампанским лакируют!
Депутат встряхнулся.
– Уважаемые товарищи! Если вы не примете деятельного участия в проекте, то газификация вашего района, улицы будет проведена в поздние сроки!
Дверь пятнадцатого дома скрипнула, и на пороге с калькулятором в руке появился его хозяин Серёга Иванов, он не спеша подошёл к депутату и, чеканя слова, произнёс:
– Минимальные затраты на газификацию дома у нас – сто тысяч рублей!
Воцарилась гробовая тишина. Как-то в мгновения ещё недавно чистое небо стали засерять рваные облака, хотя ветра не ощущалось. Люди стояли одни в середине своей улицы, они были такими разными, но одинаковыми одновременно, что напоминали собравшихся в одном месте дальних и близких родственников; дед Матвеич, бородатый, горбоносый, чернявый в молодости, был похож на уважаемого старейшину откуда-нибудь из-под Кутаиси, а Мамука, тоже бородатый и крепкий телом – на богатыря русского со знаменитой картины; Полонский не носил ермолки и, если бы не метрические данные, то вряд ли кто-то сподобился бы узнать в нём еврея, как и жена его Сара, с разбитыми от работы в огороде руками, точно такими же, как у миллионов русских старух, никак не походила на «крамольную» с точки зрения черносотенцев представительницу «не той нации»; татарин Ильяс был вообще-то мусульманином и даже совершил хадж, но последний год работал на строительстве православного собора и очень этим гордился, а начальство ставило его в пример как самого лучшего каменщика; Серёга Иванов, потерявший родителей в детстве, был воспитан в семье инженера Газаева, и все его родственники проживали, в основном, в Дагестане; Родители Лёхи Хомякова были родом с Дона, а дедушка Сашки Пряничкина вообще промышлял до сих пор пушного зверя в глухой сибирской тайге, поклонялся духам и хранил на дальнем зимовье бубен прабабки-шаманки.
Тётка Татьяна всхлипнула и заплакала, Сара Полонская приобняла соседку, пытаясь успокоить, но тоже не сдержалась и пустила слезу.
Мамука покраснел, посмотрел на женщин и хрипло спросил депутата:
– Зачем женьща обижаешь? Она – старый женщина, твой мать, твой отец лечил.
Депутат хотел что-то сказать, но тут сам вспомнил, что Татьяна Павловна чуть не полвека проработала медсестрой в больнице и, точно, когда-то лечила его родителей. Ему стало неуютно.
Петя-Самолёт от цифры, озвученной Ивановым, слегка оторопел.
– Серёнь… А ты нормально считал?
Сергей посчитал прилюдно:
– Они не говорят, что для газа надо всё в доме сделать! Трубы провести – это тысяч в сорок встанет, не меньше. Котёл будет тысяч пятнадцать да плита около того… Это – семьдесят тысяч плюс тридцать тысяч за подведение газа, если верить Москве. Вот вам и сто тысяч! Только это на сегодня, а зимой у нас никто ничего делать не будет, значит, всё отложится не следующий год, а там цены вырастут… Да мало ли что большие начальники в столице говорят! Наши хлопцы свои цены вывалят! Так, что ли, депутат?
Депутат просто не знал, что сказать. Он вдруг почувствовал, что пришёл не на какую-то окраинную улицу города, а в дом, где живёт большая семья, далеко не богатая, но дружная… Он понимал, что должен любой ценой выманить, вытрясти из них последние копейки, и тут же понимал, что это просто невозможно. Нет, бить пока что его никто не собирался, но мужики посматривали на народного избранника недружелюбно. Непонятно зачем, он выпалил:
– По нашим подсчётам, в ваших районах население способно потратить на газификацию порядка семидесяти тысяч рублей! Как правило…
Петя-Самолёт вспылил:
– Да где ты этих слов набрался? Какие правила? Мамука! У тебя на лесах лестница есть?
– Есть, – отозвался Мамука. – Крепкий. Леса – тоже крепкий.
Самолёт бесцеремонно подхватил депутата под руку и потащил к участку Менадзе; народный избранник совершенно не представлял, что с ним собираются сделать, но ни словом ни телодвижением сопротивляться не смел… Так и шёл, словно телок на убой.
Петя загнал депутата на леса, забрался туда сам, а с ним поднялись Мамука, Полонский, Серёга Иванов и Лёха.
С лесов строящегося дома открывалась величественная панорама окрест-ностей, где их улица упиралась в густые перелески, что разбавляли собой луга и поля. Петя добро заулыбался, осматривая дали.
– Я с кичи сюда четыре раза вертался. Придётся, так снова сюда же вернусь. Наше тут всё.
Мамука тоже заулыбался.
– Красивей – только рассвет в горах. Но мой дети родились здесь! Здесь будут жить.
Полонский, тоже улыбаясь, сказал:
– Ребята, этот человек не впитает пейзаж. Как я понимаю, экскурсия по другому поводу. Подскажите ему.
Петя ткнул пальцем в сторону домов:
– Смотри, чистодел! Половина домов дранкой крыты, другие рубероидом! Под железной крышей – мой дом и дяди Мойши. Всё! Другого нет! Где ты видишь черепицу?
Депутат возразил:
– Но я не говорил про черепицу…
Серёга Иванов объяснил:
– Ты говорил про газ за сто тысяч. Такой газ ведут на улицы, где все дома стоят под фирменной черепицей. Понимаешь? Другие дома!
Депутат обречённо закивал головой, крыть было уже нечем.
Полонский обратился к Менадзе:
– Мамука, а ты чем покроешь крышу?
Грузин развёл руками и ответил:
– Дарагой! Я стены ни знаю, когда дострою. А что крыша? Пакроем, чтоби вода не капал… Как будет.
Лёха подытожил:
– Вот и передай друзьям-начальникам: дураков тут нет, и новых русских нет, тут люди живут ровные, по вчерашним ценам. Сегодня живут, а о завтра и не рискуют думать.
Мужики расступились, и депутат понял, что его молча посылают. Очень далеко и чисто по-русски. Он как-то сгорбился и суетливо полез вниз, мужики переглянулись, тоже молча, – они были одной крови, и пояснять что-то друг другу было лишним.
Показалось ли, нет, но где-то среди облаков мелькнула тень Ангела. Мужики, не сговариваясь, посмотрели туда, застыли на мгновение, а потом небо всё же очистилось, хотя недавно и сулило приход дождя. Они повздыхали каждый о своём и тоже полезли с лесов на землю жить дальше, понятное дело, без газа, зато – с достоинством, на которое большому государству было в сущности наплевать, поскольку ценить каждого человека в отдельности было для него делом хлопотным.
Люди стали расходиться по делам и домам, и только тётка Татьяна всё что-то крестилась, поглядывая на небо.

Владимир ФЁДОРОВ
г. БАЛАХНА,
Нижегородская обл.