ЗА СЕБЯ И ЗА ТОГО ПАРНЯ

№ 2007 / 46, 23.02.2015


В многотиражке писали очень точно: «Служить в Краснознамённом Западном пограничном округе – почётно и ответственно!» Здесь и, правда, служить было лучше, чем в солнечной Туркмении. Лучше, чем в морозном Забайкалье, где, как известно, постоянно за сопкой цветёт багульник.
А Руководитель был требовательным и строгим. Говорил он обычно медленно, как бы вслушиваясь в свою собственную речь и сомневаясь в правильности сказанного им же. Предпочитал в диалоге с подчинёнными товарищами вопросы использовать простые и понятные: «Где?.. В каком состоянии?.. Почему?.. Сколько ещё надо времени?..». Слушал терпеливо. Был сыном народа незалэжного и мову этого народа любил, употребляя её часто и даже непроизвольно.
Руководитель записывал всё и всегда в крепкую и потёртую тетрадь. Кадровики записей этих боялись. Они не знали того, что там было записано. Не знали они и другого – чего не было записано в тетрадке этой знаменитой? Представляют человека на вышестоящую должность, а тот, оказывается, однажды, года три назад, висел на турнике, как сосиска, и получил по гимнастике двойку. Хотят капитана Бубликова наказать за его дела невзрачные, а капитан этот с прапорщиком Ватрушкиным в позапрошлом году конюшню на заставе поставил всем лошадям на радость и без единого гвоздя. За счёт колхоза местного, разумеется.
– Вы не знаете людей, – постоянно твердил Руководитель, – хотя деньги, как мне сообщили сегодня, получаете за то, что вы их вроде бы как знаете. Кадровики вынуждены были докладывать Руководителю ежедневно. Из этого выходило, что и деньги получали с аналогичной периодичностью.
А ещё считалось, что не очень любил Руководитель партийных и комсомольских работников, т.е. комиссаров. Любил «щи хлебать» или «чайком побаловаться» такими, чтобы кипели они прямо на столе. И по этой причине все лица, сопровождающие его в командировках, из-за стола уходили, в сухомятку отобедавши.
Страна встречала юбилей Великой Победы новыми трудовыми свершениями. Мы готовились к торжественному открытию нового комплекса заставы, носившей имя легендарного пограничника – Героя Советского Союза.
В 1941 году, ещё 21 июня, эта застава была обычной, к тому же с несчастливым номером. Спустя одиннадцать суток после огня артиллерии и непрекращающихся атак фашистов на её месте осталась выжженная земля. Застава стала знаменитой. Писали, что над горящими и уже захваченными гитлеровцами развалинами ещё долго-долго реял красный флаг. Может быть, так и было. А может быть, в этой фразе были сформулированы идеологические требования времени к огранке подвига, величие которого в любом случае сомнения не вызывал тогда и не вызывает сегодня.
К приёму гостей готовились: приводили в порядок территорию, освобождая её от строительного мусора, оформляли документацию, высаживали деревья и цветы. Делали всё то, что делает любая хозяйка перед семейным торжеством. Работали со старанием, напряжением сил и с глубоким пониманием важности предстоящего события.
Особое внимание уделялось обустройству памятника героям, где планировалось центральное мероприятие – митинг. В сорок первом на этой заставе в атаку на фашистов не ходили, «Интернационал» перед смертью не пели. Отбивались из подвалов, блиндажей и траншей. До последнего патрона, до последней капли крови.
А памятник представлял собой крепкого и сильного воина – начальника заставы, который решительно и смело выходил из гранита навстречу смерти. Понятно, что взгляд у него был наполнен ненавистью к врагу, глубокой верой в правоту своего дела и важностью миссии, выпавшей на его долю. На втором плане, отдельным объектом мемориала выступала фигура младшего политрука заставы, геройски погибшего в этом же бою. Он получился у скульптора пониже ростом, но динамики и решительности в его намерениях поддержать своего командира в бою было ничуть не меньше. Целеустремлённостью фигур автор, вероятно, стремился показать готовность пограничников к подвигу во имя жизни на земле. Скорее всего, образ политрука был собирательным и олицетворял всех бойцов заставы, которые не дрогнули в суровые часы испытаний. Перед памятником нами были высажены уже распустившиеся цветы, а вдоль дорожек – ряды аккуратных голубых елей.
Дня за три до начала торжества приехал Руководитель. В сопровождении менее крупных начальников он обошёл территорию и дал последние, наиболее ценные указания.
У мемориала Руководитель стоял долго. Может быть, вспоминал первые дни войны, которые он когда-то пережил на границе. Может быть, он, фронтовик, сравнивал фантазию зодчего с теми картинами, которые видел сам на крутых берегах Буга в июне 1941 года. Этого уже не узнает никто, но Руководитель молчал.
Пауза затягивалась, тревога нарастала… Все молчали. Наконец он тихо спросил: «Это что?» А чуть помедлив, добавил: «Эта застава имени Обох?!» Свита напряглась… Тишина становилась всё пронзительней. Кто-то из наиболее крупных начальников сопровождения более мелкого масштаба осторожно начал второй дубль доклада. Что застава именная, а её начальник – герой, что памятник сделал такой-то, а коллектив трудящихся завода имени такого-то, по производству вот таких-то машин отработал два дня бесплатно, чтобы перечислить вот такие-то громадные деньги на его установку…
– Я спрашиваю, это что, застава имени Обох? – медленно и тихо повторил Руководитель.
Язык Т.Г. Шевченко я учил в школе. И, может быть поэтому, как бы самому себе, тихо и предельно осторожно молвил: «Обох – это двоих. Одного и другого».
Реплика была услышана, автор замечен. Руководитель с некоторым удивлением и даже подозрением разглядывал младшего сына украинского народа, наследника славы комиссаров. Присутствующие с облегчением и любопытством рассматривали лейтенанта, с сочувствием – пухлую тетрадку в руководящей руке, с неуёмной готовностью к исправлению замечаний – Руководителя.
«Обох – это двоих, – медленно согласился Руководитель. – А здесь застава имени Одного». Ещё помолчал и закончил: «Здесь должны быть не ели, а «бэрёзы». Россия – это «бэрёзы». А «бэрёзы» – это Россия». После слов таких он и уехал.
Мероприятия прошли на высоком организационном и политическом уровне при активном участии жителей приграничья, гостей из Львова, Киева и Москвы. Праздник прошёл торжественно и трогательно. Ветераны не сдерживали своих слёз. Молодёжь клялась в верности партии и Родине. Герой-пограничник выходил из гранита и шёл на врага в одиночку. На его мужественном лице легко читалась одержимость, готовность к самопожертвованию, ненависть к врагу, любовь к Родине и вера в светлое будущее.
А рядом с ним нежными листочками и пушистыми кронами зеленели, трепетали и радовали гостей аккуратные и стройные берёзки. Россия, это, прежде всего, берёзы…
К музею боевой славы заставы вела красная от кирпичной крошки дорожка, обрамлённая рядами аккуратных голубых елей, а у самого крыльца гостей встречал младший политрук. Конечно, расстояние между памятниками героям обеспечивало зрительную связь и огневую поддержку, но всё равно на их героических лицах читалась какая-то грусть. Казалось, что вместе им было бы лучше и воевать, и умирать…
Можно было бы завершить рассказ размышлениями вокруг «гранита» и «границы», «долга» и «должности». Но, кажется мне, что в истории этой есть какая-то загадка. Руководитель начинал войну с первого дня в полосе Киевского Особого военного округа, на Рава-Русском направлении, на одной из 485 пограничных застав, которые по плану «Барбаросса» должны были пасть в первые тридцать минут войны. Фамилий не называю.
Георгий ДЗЮБА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.