КИНО – НЕ МОЙ ПРОФИЛЬ

№ 2008 / 1, 23.02.2015


На счету Татьяны Поляковой 53 книги. Один из последних её романов – «Все точки над i» появится в ближайшее время на прилавках книжных магазинов.

– Кто придумывает названия вашим романам? Чей здесь приоритет – издательства или автора?
– Моих названий прошло около десяти. В основном убеждают меня в том, что оно никуда не годится. Последнее время мы над каждым названием бьёмся. Над последним бились неделю. Моё активно не нравилось. То, что мне предлагали, мне тоже не нравилось. И после долгой позиционной войны пришли к компромиссу. На самом деле это очень сложно происходит, как и оформление книги, каждый раз такая изнурительная борьба. Был момент, когда я со всем соглашалась, потому что чрезвычайно неконфликтный человек. Потом поняла, что нет, всё-таки надо как-то свою позицию отстаивать, и поэтому более серьёзно стала к этому относиться. И сейчас у нас такая борьба на выживание: кто первый сдастся. Надеюсь, что наши побеждают.
– Какое наиболее удачное название придумано вами?
– «Деньги для киллера». Просто и вместе с тем всё так и есть. Роман действительно крутится вокруг этих самых денег, предназначенных наёмному убийце. И одно из последних – «Коламбиа Пикчерз представляет». Книжка смешная, хотя там есть и серьёзные моменты, но общий тон – весёлый. И очень большой отсыл к тому, чем нас «балует» американская кинопромышленность. Штампы, на которые обращаю внимание в книге, обыгрываются и создают весёлый фон. Название вполне логически вытекает. Здесь с издательством не было никаких разногласий.
– Ваше отношение как филолога к подменам знаковых для народа слов размытыми словами-эвфемизмами? Например, замена «убийцы» – «киллером».
Слово «киллер» с середины 90-х настолько в ходу, что смысл его абсолютно не утерян. Все прекрасно понимают. Единственное, что убийца в русском языке всё-таки более обобщённое понятие, в том числе и бытовое, если говорить милицейскими терминами. А слово «киллер» к нам пришло, оно более чётко в нашем языке определяет именно наёмного убийцу. Абсолютно новый вид для нас. В какие-то моменты нашей истории данный вид был сильно специфическим, закрытая тема. И вдруг всё это на нас «счастливо» обрушилось. Наш термин не подходил, и произошло заимствование. Слово сразу определяет, о каком убийстве идёт речь. Не о Ваське, который по пьяному делу проломил голову бутылкой Петьке, а совершенно невероятной для нас личности, абсолютно аморальной, которая берёт деньги за убийство. И в трезвой памяти, осознанно и спокойно идёт кого-то убивать. В данном случае заимствование оправданно.
Как можно спорить о таких вещах? Это же мнения разных людей. Но вообще, если речь об этом зашла, очень не люблю многообразные заимствования, все эти слова «креативный», «гламурный» и прочее. Это не оправданно. Вполне можно сказать русским словом. Когда звучит очень навязчиво, у меня это вызывает естественное раздражение. К примеру, есть в английском языке слова, для понимания которых нам надо произнести три слова. Здесь как раз вполне нормально. Вы же знаете, как происходят заимствования в языке. И то, что действительно резонно, в языке остаётся. А то, что некая дань моде, через некоторое время схлынет и счастливо из нашего языка исчезнет.
– Но слово «киллер» уничтожает из русского языка моральную составляющую, становясь привлекательным словом для детских игр, например. Убийцей никому не хочется быть, а киллером – почему бы и нет?
– С этим никто не спорит. Но оградить детей от того потока информации, который идёт со всех сторон, весьма и весьма трудно. Здесь должна быть большая доля родительского внимания. Надо за своими детишками приглядывать и, выпустив их во двор, не смотреть очередной сериал и детективы читать, а всё-таки с ребёночком пойти погулять, поговорить, присмотреть то, что ему интересно, чем он вообще занят, и в том числе во что он играет. Не думаю, что нам надо бить в колокола. Нужно просто повнимательнее относиться к детям, и всё будет нормально.
– Татьяна Викторовна, юмор, ирония и самоирония – отличительный знак всего вашего творчества. Как вы считаете, где истоки вашего юмора? Кто научил вас так воспринимать жизнь?
– Очень сложно сказать, откуда что берётся. Может быть, оттуда, сверху? Человек в каком-то смысле рождается с определённым набором черт. Можно что-то воспитать, что-то приобрести, но какой-то темперамент всё-таки даётся от рождения. Сколько себя помню, очень не любила плакать и всегда, даже очень маленькая (знаете, бывает у людей что-то нервное, в какой-то ситуации, которая требует сосредоточенности, вынос знамени на торжественном параде, а человек начинает улыбаться, какое-то веселье), даже когда я разбивала в кровь коленки, почему-то не плакала, а смеялась, начинала хихикать. Может быть, это было нервным. Терпеть не могла, когда меня жалеют, и как-то всё старалась обратить в шутку. Думаю, есть люди, которые ищут повод поплакать, а есть – посмеяться. Я отношусь к последнему. Любую историю можно рассказать трагически и весело. Я склоняюсь к весёлому. Потому что толку нет как и от слёз, так и от смеха, если всё сделано, произошло. Веселье же настраивает на оптимизм. Уже хорошо.
– Когда вы впервые стали вести тетрадь записей?
– У меня с детства привычка всё что-то записывать. Какие-то мысли появляются, тебе кажется, что ты запомнил, а если ты переключился, мучительно вспоминаешь, чего же ты хотел. У меня с детства склонность фиксировать какие-то моменты, чтобы к ним потом вернуться. И книжек таких у меня накопилось безумное количество. Я с удовольствием узнала, что этим же «грешил» Леонардо да Винчи. И очень серьёзно подойдя к этому вопросу, дав себе труд немножко поразмышлять, пришла к выводу, что это некий способ познания мира. Человек пытается всё это зафиксировать, чтобы на досуге поразмышлять. Не просто так пробежаться по жизни, а в некоторых местах просто остановиться и задуматься. Теперь это делаю сознательно, с большим удовольствием фиксирую, чтобы поразмышлять и доставить себе ещё большее удовольствие.
– Почему выбран жанр романа от первого лица? В чём положительные и отрицательные стороны этого подхода?
– Отрицательная – некая повторяемость. Это я, я, я. И то, что это «я» диктует, невозможно выйти за эти рамки. Есть авторы, которые пишут от первого лица, а в какой-то момент начинают и от третьего лица. Это неправильно, неграмотно, идёт сбой интонации вообще всей книги, и этим никогда не пользуюсь. Большое преимущество – моя героиня всегда что называется «человек толпы» и никакого отношения к правоохранительным органам не имеет. И, естественно, мне как человеку, очень далёкому от всех этих милицейских дел, какие-то вещи очень сложно описать. С трудом, например, представляю, как можно отличить одно оружие от другого. Пистолет для меня есть пистолет и всё. Железка в руках. И перестанем об этом говорить. В своё время выбрала как раз такую манеру изложения просто потому, что это освобождало от очень многих ляпов. Героиня-женщина, весьма далёкая от криминалистики, и описывает только то, что видит. Не факт, что она описывает правильно. Ей показалось так, она так считает, но никто не сказал от имени автора, что так было. Это освобождает от описания каких-то воровских сходок (правда, у меня их и нет, но это я для примера) и прочее-прочее, тех вещей, которых не знаю. Женщина, её взгляд, то, что она видит и как она видит. Мне это очень-очень удобно, и в ближайшее время не вижу повода и желания переходить на повествование от третьего лица.
– Вы никогда не описываете своих героинь. Пробовали вы когда-либо, хотя бы для себя, создать образ красивой женщины? Что, на ваш взгляд, представляет собой красивая женщина?
– Почему никогда не описываю – понятие красивой женщины слишком условно. Не буду упоминать о том, что говорят психологи: «Хочешь быть красивой – будь ей!», и некоторые женщины успешно это доказывают. Вы видели фотографию Маты Хари? С точки зрения современного человека, красоты там кот наплакал. Но биографию и успехи данной дамы вы знаете. Что мужчинам нравится, до сих пор никому не понятно. Для меня это условно. Книги читают разные женщины: одна блондинка, другая – брюнетка, и пусть каждая вообразит ту самую красоту, которая ей ближе и симпатичней. Точно так же и с мужчинами. Представьте, что читает мужчина книгу, а я напишу, что она высокая брюнетка, а у него рост 1,60. Какая высокая? Для него красивые женщины – невысокого роста, и он, быть может, предпочитает блондинок. И пусть он так считает. Для повествования это принципиального значения не имеет: как она выглядела на самом деле. Главная моя героиня себя ощущает красавицей. И мужчины с этим согласны. Смотрят на неё и говорят: «Красавица!». Всё.
– Татьяна Викторовна, чем вас привлекает запись ваших произведений пером на бумаге?
– Сейчас уже отказаться от этого очень тяжело, привычка. Я уже работаю десять лет, в июне будет десять лет, как вышла первая книга. Как-то уже ни к чему менять свои пристрастия. А почему? Наверное, ещё со студенческой привычки быстро всё записывать. Я сажусь работать, когда у меня какой-то есть определённый видеоряд, хорошо знаю, что буду делать сегодня. Моя задача на первом этапе – как можно быстрее всё записать. Картинка перед мысленным взором движется, а я её быстро описываю. А уже потом начинаю придираться к словам и к прочему, как-то всё менять местами.
Свои записи я не раздаю, потому как это всё-таки тетрадка. Но зато я отметаю сразу все поползновения о том, что на меня кто-то работает и прочее. Были у меня журналисты, спустились в подвал моего дома и увидели огромное-огромное количество тетрадок в 96 листов и рядом стопки рукописей, набранных уже на компьютере. Если у кого-то возникнет желание усомниться в авторстве – вот, пожалуйста, заходите в мой подвал. Тетрадки все датированные, есть привычка, начиная тетрадь, новый роман, ставить дату и тетрадочка к тетрадочке. Никому в голову не придёт, что я чужое переписываю 53 раза по четыре тетрадки. Это просто бред. И ещё красными чернилами правила. Я свободна от каких-либо домыслов по поводу чужой помощи.
Сейчас очень любят писать о литературных неграх и прочее, не понимая, что если человек талантливый – какой смысл ему работать на другого? Если он напишет своё, он получит свои деньги. А если человек неталантливый – зачем он известному автору? Портить то, что он уже сделал? Люди часто увлекаются какими-то идеями, совершенно забывая о логике. Это иногда очень забавно наблюдать.
– Трепетная любовь к тетрадкам в 96 листов у вас повелась со времён института?
– Нас в своё время не особенно баловали разнообразием. 96, 48. Вот так они у меня и кочуют. Я не воспринимаю 80 листов именно потому, что привычка. Знаю, что две тетрадки по 96 листов и 48 – это примерно одиннадцать авторских листов. Если у меня две тетрадки уже написаны, надо уже ускоряться поближе к концовке. Я иногда увлекаюсь, и мне сложно себя в рамках держать. А здесь уже некий красный сигнал: не увлекайся, не надо новых персонажей и новых событий. Всё, надо сворачивать бурную деятельность и напрямую выходить к личности убийцы. Так что это тоже оправданно.
Ещё привычка – писать в тетрадке в клеточку на каждой странице. Не знаю, с чем это связано, но это неистребимо. Если тетрадка в линейку – полный дискомфорт и не могу писать. Пишу на одной странице, а вторая пустая, и когда начинаю править, как раз на второй странице все правки выношу. А потом секретарь, который делает набор в первом правленном варианте, набирает, и дальше уже идёт работа непосредственно с напечатанным текстом. Но это уже долго.
– Татьяна Викторовна, единственный, на ваш взгляд, удачный контакт с кинематографом – «Тонкая штучка». Как вы считаете, почему не складываются столь же удачно ваши дальнейшие контакты с киношниками?
– В этом моя большая вина. Если говорить о последующих фильмах, то я самоустранилась. У меня очень большое уважение к творческим людям, и я всегда считала, что кино – это совершенно другой вид искусства. Своё уже сделала, а другим людям предоставлена возможность сделать так, как они это видят. Поэтому никакого участия ни в чём не принимала, даже сценарии не читала. И в этом была моя ошибка. Что теперь говорить, когда самоустранилась, а теперь какие-то претензии? Поэтому спрашивают, врать я не люблю – отвечаю: «Не нравится». Если бы мне хотелось что-то увидеть, близкое к тому, что в своё время написала, то, наверное, стоило как-то в этом поучаствовать.
Сейчас у меня очень негативное отношение к возможным экранизациям. Считаю, что мне надо дождаться человека, с которым пообщаемся. Придём к каким-то совершенно однозначным и для обоих понятным выводам и только после этого начнём какое-то совместное творчество. Поэтому сейчас не тороплюсь и очень осмысленно подхожу к этим вопросам. Ещё одного разочарования просто не перенесу. Будем надеяться, что встречусь с хорошим человеком.
Вообще, как говорят просвещённые: «Истинные знания всегда приходят вовремя. Не раньше и не позже». Я склонна считать, что в жизни каждого человека все настоящие события должны прийти вовремя. Не раньше и не позже. Наверное, человек, который мне необходим, где-то на подходе. И в нужный момент встреча произойдёт, всё сложится, и появится хороший фильм. А если не появится – тоже не проблема, так как это вторично для меня. Для меня важно то, что сама сделала. Очень интересно увидеть то, что ты сделал чужими глазами. Я очень много общаюсь с читателями, и мне всегда безумно интересны отзывы, как они всё видят. Когда пишу, то вижу так, считаю, что это правильно, такое видение. А иногда люди поражают тем, что воспринимают всё с точностью до наоборот. Это такое открытие всегда! Странно и безумно интересно. И фильм, наверное, тоже какое-то открытие. Смотришь сыгранное, сделанное, увиденное чужими глазами. Другое дело, когда это на отторжении и удовольствия никакого не доставляет. А так, конечно, хотелось бы увидеть что-то такое очень симпатичное.
– Как называлась ваша дипломная работа в институте?
– Моя дипломная работа – «Традиции и новаторство в книге «Василий Тёркин».
– Вы очень любите классику – оперу, балет. Это было связано с вашими занятиями музыкой в детстве?
– Скорее, наоборот. У меня был очень странный для девочки из рабочего квартала интерес к балету, и мама меня в шесть лет за руку отвела. Там счастливо шесть лет отзанималась. Вообще, сложно сказать, откуда что берётся, каким-то образом это на меня повлияло. В своё время по радио очень любили передавать программы по заявкам сельских учителей и прочие программы, где бесконечно крутили самые популярные классические произведения. Очень, например, учителя любили «Полонез» Огинского – шутка. А так как я в садике не была, была себе предоставлена, то, естественно, родителям надо было как-то меня загружать. Что-то же я должна была делать. Поэтому меня очень быстро научили читать, с трёх лет читала детские книжки.
Меня обычно садили в большое кресло, обкладывали подушками, включали радио, выложат огромное количество книжек в это кресло, чтобы я часа два-три перед сменой у родителей была занята. Наверное, хорошо, когда человек предоставлен сам себе на какое-то время, и он может найти для себя интересное в этой жизни.
А если говорить о театре, почему опера и балет, то я абсолютно не воспринимаю драматический театр. Наверное, мне нужно, чтобы либо это было кино – виртуальная реальность, либо абсолютный отход от реальности, то есть не говорят, а поют, не говорят, а танцуют. А драматический театр… В своё время многие знаменитые спектакли видела, но когда меня спрашивают, то жму плечами и никакого особого впечатления на меня всё это не произвело. Не знаю, как это можно назвать. Может, особое восприятие мира, в том числе и театра. Для меня театр – это люди, которые занимаются фиглярством, и никакого сопереживания с ними не испытываю.
Насчёт музыки? В детстве занималась балетом, а там обязательные классы были. И на пианино мне всё-таки пришлось поиграть. Не могу сказать, чтобы дружба с инструментом у нас счастливо сложилась, но сейчас об этом сожалею.
– Кто вы по гороскопу?
– Я родилась 14 сентября 1959 года: Дева и Свинья. Это меня и спасает. Дева – педант, как известно, довольно занудливая особа, и эти черты я в себе узнаю. А вот Свинья – животное оптимистичное, весёлое, и это немножко перекрывает друг друга, и получается вполне такой симпатичный образ. Так что мне и в этом повезло.Беседу вёл Евгений ГАВРИЛОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.