ОСОБЕННЫЕ ЛЮДИ НА ЦВЕТНОМ БУЛЬВАРЕ

№ 2008 / 7, 23.02.2015

Одна из столбовых дорог царицы наук философии очень давно проторена от единичного, к особенному, а затем и к общему. На пути к культуре и просвещению маршрут тот же. Более двадцати лет тому назад мне посчастливилось познакомиться сначала с единичным. Посланцы «Литературной России» прилетели на Чукотку. Зрелища им требовались только единичные и особенные. Эти ребята удивительно хорошо понимали Север со всеми красотами, которые тот мог им подарить, представить, показать, выложить на белоснежной тарелочке, независимо от цвета её каёмочки или привезти на вельботе, вездеходе, оленьей или собачьей упряжке, на лыжах, а то и пешком доставить. Тогда я ещё не знал, что у одного из наших гостей счастливое детство прошло на Колыме.
В то время любое несанкционированное общение с журналистами было нежелательным, а то и опасным, а последствия рассуждений о работе, границе и шпионах, ночных схватках или погонях по тонкому льду Берингова пролива могли быть просто губительными. Схваток таких, к счастью, не было, а Д.Шпаро ещё не успел сообразить, чем бы ему заняться на этом зеленоватом и торосистом льду. Не было ещё и дамской «Метелицы» на лыжах. Гостям нужен был остров Ратманова с полосочкой ничейной красоты. А туда было ни-з-з-зя! Мне оставалось лишь вуалировать в более-менее приличном, по собственному убеждению, смысле этого слова, затеняя существо дела, или канителить в смысле позорном и действовать бестолково, чтобы затянуть решение вопроса. Кстати, и принятие окончательного решения в мою компетенцию никак и не входило. Но, таковы были правила. Отмечу при этом непоседливого и неугомонного магаданца В.Огрызко, который был уже москвичом и, кажется, ситуацию усёк сразу же, хотя разоблачать меня в двурушничестве внешне не стал.
Литературная тема возникла сама по себе, как бы второстепенной, сопутствующей, попутной и не главной. В моём сознании и понимании она была уже сформирована на базе десятилетки и прочтения книг А.Пушкина, Н.Гоголя, М.Шолохова, В.Кожевникова, К.Дойла, А.Хейли, купленных в командировках в солнечной Молдавии. Правда, за плечами была ещё КИСка. Так назывался курс культуры и искусства в период учёбы в вузе. Подразумевалась же не аббревиатура наименования предмета, а преподавательница – тихая, скромная, старенькая, ласковая, пушистая Л.Дорохова, что, однако, не помешало ей потом на экзамене перецарапать половину наших красных дипломников и препарировать сообщество в подгруппы толковых, бестолковых и безнадёжных.
Вкусы и предпочтения к периодике у меня уже сформировались на базе «Правды», «Комсомольской правды», «Пионерской правды», «Магаданской правды» и многих других правд, которые в то время были не только правдивыми, но и обязательными даже для подписки.
В один из дней шустрый гость берега двух океанов вспомнил некоторые фамилии. Оказалось, что особенное рядом, и оно не только на страницах печатного органа райкома КПСС и районного Совета народных депутатов газеты «Заря коммунизма». Слово «заря» уже тогда вызывало какие-то мысли: затемнение или просветление, восход или закат, гамма иссера-голубая или багрово-чёрная? Со вторым словом, с «коммунизмом», проблем не было, там было всё предельно понятно каждому. Мне больше нравилось «солнце» коммунизма. Всходит оно у нас, заходит где-то в Москве, через девять часов, что потом окончательно и произошло в окрестностях Белого дома.
Но самое удивительное оказалось в том, чего не писал этот орган с небесным именем. Москвичи оказались особенными людьми. Встреча с литроссовцами открыла мне глаза на талантливую эскимосскую поэтессу Зою Ненлюмкину в то время, когда местные начальники, а значит и пресса, её попросту не признавали. Под влиянием этого факта я познакомился с самобытными произведениями чукотской писательницы Валентины Вэкэт и встретился с ней в Анадыре. Был случай, когда в Магадане мы пили чай с печеньем дома у замечательной чукотской поэтессы с героической судьбой Антонины Кымытваль. Спустя годы удивлялся картинам корякского художника Кирилла Килпалина, постановкам ансамбля «Мэнго», читал и слушал эвенские сказки Кирьяка Черканова, заметки и наблюдения ительмена Георгия Поротова. Но это было уже потом…
Наверное, именно тогда в селе Урелики Провиденского района Магаданской области я понял для себя, что у каждой должности есть фамилия, но далеко не у каждой фамилии есть Имя. А «Литературную Россию» в те дни интересовало всё: жизнь морзверобоев села Сиреники, находки местных краеведов в селе Чаплино, состояние креста на мысе Дежнёва…
А были ещё вечера в редакции газеты на Цветном бульваре, где посчастливилось познакомиться со многими такими людьми, чьё литературное творчество равнодушным не оставляет. Люди особенные. Они и сейчас трудятся в редакции, публикуются в газете. Фамилий не называю, чтобы кого-то не забыть и не дать повода для пропаганды культа личности на страницах истории российской журналистики. Спустя десятилетие с тружениками литроссовского цеха мы уже летали вместе: в Провидение и на Камчатку, в Приморье и в Каспийск, встречались в Махачкале и на Лубянке.
Уже на Камчатке прочёл труды Н.Н. Дикова, который ещё в 60-е годы в Елизовском районе области открыл и исследовал ительменскую стоянку с четырёхтысячной историей. Неоднократно проезжал по мосту через реку Авача и видел кафе «Хазар», построенное на месте этой стоянки, представлял себе, что может испытывать сердце и душа ительмена, обозревая разогретые компании вокруг пивных бочек и шашлычных мангалов на том клочке земли, где рождались и умирали предки ительменов. А чуть севернее Диков открыл ещё одно ительменское поселение с айнскими чертами пятисотлетнего возраста. Что там сегодня? Дача, ресторан, гараж… даже не знаю.
К чему это я? Сожалею о том, что в период работы на Чукотке не открыл для себя своего земляка сумчанина Николая Николаевича Дикова, который и там произвёл уникальные исследования. Я же мог бы тогда легко сделать это, если бы внимательнее относился к публикациям в «Литературной России» и книгам журналистов, работающих в этом вечно молодом особенном коллективе, где творчество всегда сопровождает высокая культура и гуманизм.
В конце 90-х посчастливилось принять участие в совещании писателей-баталистов и маринистов, пишущих на пограничную тематику, которое проходило в Брянске. Совещались – дискутировали. Любитель изящной словесности и бывший губернатор области Юрий Евгеньевич Лодкин был тогда не у дел. Помню, как его никуда не пускали, да и в целом обстановка в области была политизированной и нервозной. Гуттаперчевым хозяевам уходить от политики было просто. У них имелись имена и традиции. Они рассказывали о Ф.Тютчеве, А.Толстом, Д.Андрееве, К.Паустовском, Н.Грибачёве, П.Проскурине и других прославленных земляках. Одна из поездок была в партизанские места, в пущу. Осматривали новоделы: землянки в три наката, сгоревших сосен не было, но водки из алюминиевых кружек немножко повыпивали и закусили её салом, луком и чёрным хлебом. Рухнула завеса жеманной вежливости, осторожности и протокольного радушия. Их сменили сердечность и простота. Пошли разговоры о том, какие умные все присутствующие и какие глупые все начальники. Затем кто-то читал стихи. Сначала Твардовского и Симонова, затем современников. Из стихов современников кто-то Ю.П. Кузнецова цитировал. Прочтено было что-то пронзительное.
Недавно, когда одна часть нашего общества реализовала свои замыслы по достойной замене Куршавеля, а другая под неизгладимым впечатлением от «Иронии судьбы» и фабрично-заводских тусовок и потасовок поедала последние миски оливье и винегрета, от своего давнего приятеля и товарища, главного редактора еженедельной газеты писателей «Литературная Россия» Вячеслава Вячеславовича Огрызко я получил в подарок сборник воспоминаний о Ю.П. Кузнецове «Мир мой неуютный».
По хронологии творчества и поездок поэта понял, что с Юрием Поликарповичем я вполне мог бы познакомиться ещё там, в неуютном мире Севера. Очень жалею, что это сделать не удалось. Значит, не судьба. Но, «Литературная Россия» привела меня к общему пониманию красоты человеческого общения и понимания глубины дружбы. Она привела меня к необычной России – литературной. А это судьба.Георгий ДЗЮБА