ПЛОТЬ ВЕЩЕЙ И МИР СИМВОЛОВ

№ 2008 / 8, 23.02.2015

Юрий Трифонов сравнивал прозу Максима Горького с лесом. Когда входишь в этот лес, писал Трифонов, в нём есть и зверь, и птицы, и грибы, есть и яркий свет, и тени… То же можно сказать о прозе Валентина Распутина. Художественный мир писателя многообразен, ярок, в нём есть нравственный нерв и философская глубина, есть тонкость психологического рисунка и социальный пафос. Есть драматизм, тревожные мысли о человеке и нашей цивилизации, есть ощутимая плоть вещей и неосязаемый мир символов. А главное – этот мир по-своему гармоничен, в нём соединяются различные пласты, мотивы; в этом мире образы реальности вырастают до художественных символов, метафор, а символы цементируют реальность.

 

Сегодня иногда можно услышать, что проза Распутина «устарела», что писатель со своими героями, конфликтами остался в прошлом. Это, конечно, абсолютно неверно. Писатель и сегодня подключён к токам современной жизни, к её острым, буквально кровоточащим проблемам – доказательством тому может служить хотя бы его недавняя повесть «Дочь солдата, мать солдата». Здесь Распутин ещё более чем в «Пожаре» сигнализирует о духовном и нравственном разломе общества, попавшем в Марианскую впадину исторического обвала.

Писатель не скрывает своей боли, своего неприятия того «нового порядка», который утвердился в постперестроечной России, в которой простые русские люди опять оказались в униженном и угнетённом положении, а бал правят чужаки, не признающие ни наших обычаев, ни наших представлений о жизни. В повести В.Распутина современная жизнь представлена в реальных образах, настолько узнаваемых, что Распутина даже упрекали в неоригинальности, вторичности сюжетных ходов, самой системы образов, вспоминали в этой связи «Ворошиловского стрелка», другие произведения в этом духе. Мне же представляется, что Распутин сознательно доводит свою повесть до жанра притчи. Противостояние лагеря этих новых «хозяев жизни» и простой русской женщины изображено достаточно реалистично, но и символично; своеобразным символом выглядит образ рынка с его законами денег, насилия, грязи, торговли людьми и т.п. Однако актуальность писателя отнюдь не исчерпывается современными сюжетами. Она – в самой системе художественных ценностей, в сочетании конкретных социально-нравственных коллизий и мотивов, реалистических образов с «вечными» духовными и моральными проблемами, в ясности авторской позиции, в гуманистическом пафосе.

Позаконам творчества подлинно художественное «вечное» актуализируется, в каждое новое время, эпоху прочитывается по-своему. И это главное, почему проза Распутина актуальна и современна и сегодня… Вот, казалось бы, сугубо бытовая ранняя повесть «Деньги для Марии». За недостатком «грамотёшки» у главной героини обнаруживается недостача денег в магазине, где она работает, – целая тысяча рублей «новыми» – таких денег, как говорит её муж Кузьма, они и в руках-то не держали. Пять дней есть у мужа Марии и их детей, чтобы собрать деньги и не отдать героиню под суд… Тема денег, вообще говоря, была глубоко исследована в западной и классической русской литературе – достаточно вспомнить бальзаковского Гобсека, героев Золя, Мопассана, пушкинского скупого рыцаря, Раскольникова и князя Мышкина у Достоевского… В советской литературе эта тема была по понятным причинам приглушена либо упрощена до искажения. В.Распутин следует классической традиции. Ему близок толстовский подход к теме «власти денег», извращающей человеческие отношения, опустошающей, искажающей их.

Прав был И.Дедков, который писал, что в «Деньгах для Марии» это «драма не из-за денег, это драма несовершенных человеческих отношений». Повесть открывается сценой сна, в которой Кузьме быстро и беспрепятственно удаётся собрать требуемую сумму; однако в реальности это оказывается куда труднее. Эта символика соотношения сна и реальности, характерная и для других произведений В.Распутина, помогает ярче показать несовершенство человеческих отношений…

***

Во время одной из поездок в Финляндию Распутин полушутливо-полусерьёзно призывал экономить прекрасную финскую бумагу, не писать длинных романов, обходиться более экономными формами (чеховское «краткость – сестра таланта»). Это был призыв к повышению качества литературы. Этот призыв каким-то необычным, окружным способом оказывается связанным у Распутина с другим категорическим императивом – беречь надо не только бумагу, но и лес, землю, природу… И не только в Финляндии, но прежде всего в России, в Сибири. Мы помним, как Распутин боролся за чистоту Байкала, был противником сооружения на его берегах бумажно-целлюлозного комбината, выступал против одиозного проекта «поворота» северных рек – кстати, у этого проекта и сегодня ещё есть влиятельные сторонники…

Так внешне неожиданно, а внутренне чрезвычайно органично, глубоко оказываются связанными между собой творческие и жизненные, гражданские позиции Распутина. О его творчестве хорошо сказал Владимир Крупин: это «мост», «это и завершение, и начало»… «Соединение традиций классических, проповеднических, и того, что ещё только начинается», «срывание личин и с общества, и с себя. Это завершение этапа русской литературы, это начало нового, когда всё в произведении: и монолог, и диалог, и пейзаж, и лирическое отступление – всё будет сам автор, его личность…»

Художественный мир, творческий метод Распутина складывались не сразу; каждая новая вещь добавляла что-то новое, неожиданное; но в каждой новой вещи и узнавалось нечто устойчивое, неизменное… Символикой, метафоризмом пропитаны такие общепризнанные шедевры Распутина, как его небольшие, но художественно чрезвычайно ёмкие (вот она, экономия хорошей финской бумаги!) рассказы «Что передать вороне?», «Уроки французского». В первом из них реальность и почти мистические прозрения, философское содержание находят своё выражение в передаче тончайших настроений, знаков мира, с которыми человек незримо связан…

«Уроки французского» (1973) – совсем другой рассказ по своей тональности, по мироощущению; но и в нём бытовое, социальное обретает какие-то трудно уловимые черты бытия человеческого, его романтики, тайны. Распутин, рассказывая о прототипе своей героини, учительнице в далёкой сибирской школе военных лет Лидии Михайловне Молоковой, назвал её уроки французского «уроками доброты», уроками воспитания нравственности, которые он пронёс через всю свою жизнь.

Центральный образ в повести «Прощание с Матёрой» – это и реальность и символ одновременно. Реальность – потому что названа вполне конкретная географическая местность, где живут герои, с её экономикой, экологией, со своей историей, традициями. И одновременно символ – того, что уходит под воду, как Атлантида, что означает невосстановимую утрату, прежде всего духовную. Вместе с Матёрой уходит не только быт, обычаи жителей деревни, но и погост, кладбище, на котором покоятся кости не одного поколения предков – деревне триста лет… Остаётся лишь память, но и она не вечна; уйдут из жизни старики, молодые уедут в новый посёлок, который строится в другом месте, либо и вовсе уедут в другой город, где превратятся в горожан, забудут о своей малой родине… Вода, искусственное море, заливающее деревню, остров, гидростанция – это порождение технической цивилизации, молоха нового времени, пожирающего своих детей. Это целая систем реальных образов и в то же время говорящих символов…

Объясняя происхождение названия деревни Матёра в своей повести «Прощание с Матёрой», Распутин говорит: «взял его (название) со смыслом: ведь должно же название что-то обозначать, фамилия должна что-то обозначать». Очень знаменательное признание. Тут же он поясняет, что название Матёра он встречал во многих местах России, Сибири. Здесь очевидна, во-первых, установка на «значимость» имени, названия, а во вторых, что не менее важно, на характерность, типичность, узнаваемость явления в реальной жизни…

Повесть «Прощание с Матёрой», как и другие произведения Распутина, буквально напитана символикой, оставаясь при этом вполне реальной картиной прошлых лет, без особого труда узнаваемой, вызывающей образы недалёкого прошлого, с его актуальными социальными, экономическими, нравственными проблемами…

В этой связи хочется отметить, что в последнее время, к сожалению, проявляется тенденция упрощать, вульгаризировать творчество Распутина. Прав Алексей Варламов, говоря о глубоком нравственном, психологическом воздействии произведений писателя, о социальной доминанте его творчества. Прав и в том, когда говорит, что Распутин, его творчество «находятся на границе, на незримой меже, разделяющей жизнь и смерть, временное и вечное». Но едва ли можно согласиться, когда, отмечая «особое место» повести «Прощание с Матёрой», Варламов, в частности, утверждает, что это произведение за десять лет до «развала» Союза якобы успешно совершало ту работу, которая, в частности, способствовала этому развалу… «Именно она (повесть) перевела стрелки часов советской литературы и подписала эпохе развитого социализма приговор, по меньшей мере за 10 лет до того, как великая страна треснула…».

Ещё об этом же произведении – это «эсхатологическая повесть о времени, которое надорвалось, кончилось, исчерпало себя». Уж если о каком произведении и можно было подобное сказать, то это скорее о повести «Пожар». В «Прощании с Матёрой», конечно, сказано много горьких и справедливых слов о нашей жизни, о властях, о духовном надломе и т.п. Но утверждать, что эта повесть способствовала «треску» и «развалу» системы развитого социализма, – более чем натяжка, если не употреблять более резких слов…

Думаю, что Распутина скорее можно упрекать за его «доверчивость», за наивную веру в «перестройку», реформы Горбачёва (он вошёл в его Президентский совет), чем хвалить за тайное разрушительство строя, Советской России, критиком которого он в самом деле был, как многие другие наши писатели, его друзья и коллеги, но краха которого едва ли все они желали. Тут явно спутан адрес: диссидентом Распутин всё же не был и такое «осовременивание» места и роли В.Распутина едва ли можно признать оправданным.

 

Вячеслав САВАТЕЕВ