ВКУС БЕССМЕРТИЯ

№ 2008 / 10, 23.02.2015


Вопреки аннотации, эта книга – для избранных. Можно ли рассчитывать на неё «широкому кругу читателей» при тираже в тысячу экземпляров? Конечно, по нынешним временам и подобный тираж – не из маленьких, но всё же, всё же…
Вопреки аннотации, эта книга – для избранных. Можно ли рассчитывать на неё «широкому кругу читателей» при тираже в тысячу экземпляров? Конечно, по нынешним временам и подобный тираж – не из маленьких, но всё же, всё же… Она для избранных и потому, что дорога: ледериновый переплёт, мелованная бумага, востребованная, пожалуй, не столько текстом, сколько ему аккомпанирующими графическими импровизациями замечательного художника Геннадия Райшева и цветными репродукциями картин Людмилы Гайнановой.
Для избранных она и потому, что сложена из двух половин, самостоятельность которых подчёркнута отдельным «входом» в каждую – и соответственно этой самости выглядит и «амбивалентная» обложка. А продиктован сей издательский изыск, уверен, не тщеславием писателя, получившего роскошную возможность благодаря щедрости мецената напечатать новое своё сочинение вкупе с тем, что несколькими годами ранее уже издавалось отдельной книгой. Перед нами – именно дилогия. Причём почти романная. Что не удивительно при её почти восьмисотстраничном объёме, но очень неожиданно при последовательно выдерживаемой фрагментарности и спонтанности авторской манеры.
Начальная часть диптиха (публиковавшаяся прежде и названная эффектным, но не лучшим, по-моему, словосочетанием), открывает мир человека, всецело захваченного любовью. Но располагающее либо к детализированной повествовательности, либо к лирической исповедальности, это состояние себя обнаруживает на страницах… традиционного ежегодника, куда день за днём заносятся не связанные, на первый взгляд, признания, сентенции, рифмы, воспоминания, цитаты. И если вдобавок вам покажется, что некоторые пассажи очень многозначительны, иные формулы очевидно романсовы, а отдельные слова, подчинившие белизну целой страницы, слишком претенциозны, отложите этот том. Он – не для вас. Вернее, не для теперешнего вашего настроения.
Попробуйте раскрыть его в другую минуту. Ведь дневниковая форма взыскует доверительности не только от пишущего, но и от читающего. И тогда выглядевшая хаотичной и чрезмерно пафосной эмоционально-смысловая «дробность», надеюсь, и для вас предстанет концептуальным единством.
Сильные чувства в словах, может, и не нуждаются. Но душа без слов обойтись не в силах. Недаром сказано: «Словесное существо – человек. Особенно человек русский…» (В.В. Розанов). Эта позиция свойственна и тюменскому автору.
Любовь пробуждает в человеке поэта. И стихи могут сами по себе рождаться. И в тишине сердца способны возникать такие «филологические» прозрения, для которых ритмическая канва и рифменное оперение уже избыточны. Вот, скажем, как это: «Множественное число любви (любови) звучит неуклюже, неловко: язык сопротивляется. И если раз – любовь, даже: два – любовь, должно быть самостоятельно. Отдельно: любовь. Не любови. Не перечислительно». Или это: «И всё-таки любимая – прилагательное с оттенком прошедшего времени. Настоящее время: любящая, но употребляется реже». И впрямь: «Не мы объясняем слово – слово объясняет нас».
Подённые эти записи – о ценностях жизни. О ценности самого бытия, чьё главное содержание – не в политических баталиях, не в трудовых свершениях и даже не в творческих победах, а в ней, проклятой. Это она движет солнца и светила. Это она искушает нас бессмертием. И, пусть безответная, любовь всё равно – чудо: «Бог дарит на двоих: если даже один и не любит». Да, всё равно она – счастье. Даже в своей обречённости. Ведь «самый несчастный любящий счастливее всякого, кто не испытывал любви». И поцелуй судьбы душа помнит, сколько бы лет ни минуло. Вот в чём любовь подобна лирике. И та, и другая – всегда в настоящем: «Любовь не знает формы: было…».
Вторая составляющая диптиха Анатолия Омельчука – именно об этом. Представляя собой своеобразную «оборотку» первой, она продолжает авторское постижение того, что обозначается словом Любовь. И естественно, что в фокусе авторского внимания продолжает оставаться Женщина. Но если в «Поцелуе» гимн любимой был настоян на солнечной радости взаимности, то на сей раз многие откровенности и суждения отдают полынной горечью. «Любовь – только в моём воспалённом мозгу / была ты», – эта строчка В.Маяковского здесь уместна, поскольку точно очерчивает сюжетную коллизию этих страниц. На них прежде всего себя выговаривает душевная боль человека, который хотел бы повторить неповторимое и который, оказавшись за «точкой невозврата», защищает своё чувство не только от той, кто его оставил, но и от самого себя, от собственного отчаяния.
Любовные путы – самые прочные. Самые тоталитарные. Но, по убеждению автора, это единственный тоталитаризм, который надо беречь и лелеять.
Крайне интимное чувство, господствующее в строчках этого тома, не сводится, однако, к драме притяжения/отталкивания мужчины и женщины. Не меньший драматизм характеризует и отношения героя с Родиной, её пространством и её языком, её прошлым и настоящим, и отношения героя с Богом. Через самопостижение герой приходит к миропостижению. И воспринимаемый поначалу как сокровенный разговор с любимой, этот мозаичный текст вместе с тем становится – как некогда у того же В.Розанова – свидетельством самопознания, самореализации, самоосуществления. Книга о любви превращается в книгу о внутренней свободе как условии и цели земных дней.
И напоследок – ещё несколько выписок из этой дилогии, наполненной пьянящим воздухом раскрепощения: «любовь – форма абсолютной свободы»; «постижение Бога, может быть, важнее, чем само существование Бога»; «как много людей в человеке!»; «чтоб стать счастливым, надо забыть о времени»; «любовь – репетиция бессмертия: тот, кто любил, кто впадал в любовь, если и не был в тот миг бессмертен, то почувствовал вкус бессмертия…»

Леонид БЫКОВ,
профессор УрГУ,

г. ЕКАТЕРИНБУРГ


Омельчук Анатолий. Последний в очереди за поцелуем. Роман. Любовь всегда ошибка. Книга простых слов. – Тюмень: Мандр и Ка, 2007. 400 + 368 с.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.