САМЫЙ НЕПРОДАЖНЫЙ КРИТИК

№ 2008 / 11, 23.02.2015

Лев Данилкин сначала оседлал мотоцикл, потом произвёл фурор своими репортажами о гонках «Формула 1», а затем бросил вызов критикам. Сейчас он штампует одну книгу
за другой. Так, в прошлом году у него вышел «кирпич» «Человек с яйцом» о Проханове и путеводитель «Круговые объезды по кишкам нищего». Кроме того, он перевёл «Письма из Лондона» Джулиана Барнса. А на хлеб Данилкин зарабатывает в журнале «Афиша», где ведёт раздел «Книги». Недавно у него появилась новая интересная работа: книжный блог «Афиши», рубрика, представленная в другом варианте, вроде ежедневной газеты про книги, которую он, собственно, и делает. Информация обновляется каждый день.

– Вы говорили, что работа в ежедневном режиме вам не нравится и вас более устраивает еженедельный или ежемесячный формат.
– Да, это правда. Но возник странный новый жанр – Интернет-дневник, которым многие пользуются как личным персональным дневником. Это может быть способ поговорить о каких-то более профессиональных вещах. Например, о литературе, книгах, в частности, это способ отслеживать новости, вспоминать какие-то неактуальные события.
«Афиша» – информационное издание, для всего, о чём здесь идёт речь, должен быть информационный повод. В блоге можно написать о книге, которая вышла 300 лет тому назад – просто так, без повода. Вспомнить о лауреатах премии Букера за последние десять лет и посвятить им подробные разборы текстов, детально рассказать об этом. Блог – пространство для манёвра. Занимаюсь этим проектом всего пару месяцев, но и от двухнедельного режима работы никуда не делся, просто к журналу прибавилась эта самая ежедневная Интернет-газета.
Мне страшно нравится перечитывать книжки – и впервые за восемь лет у меня появилась такая возможность. Так произошло, к примеру, с романом Алексея Иванова «Блуда и МУДО» – захотелось понять, почему этот роман оказался не таким популярным, как мне представлялось. Я ему сулил радужные перспективы, а прогнозы не оправдались. Это тоже стало темой для разговора.
В блоге могут быть и новости, и аналитика. Я завёл рубрику, которая называется «Стихотворение недели». Я много лет не писал про поэзию, потому что в журнале, бумажном формате это выглядело странным. Любителей поэзии гораздо меньше, чем читателей романов, о которых я обычно пишу. Тем не менее есть эта любопытная аудитория, с которой есть о чём поговорить. Каждую неделю я выбираю стихотворение из написанных вчера или месяц назад, т.е. недавно, совсем новое и пытаюсь мотивировать свой выбор. Хотя самый существенный факт – сам выбор; комментарии к стиху факультативны, их читать не обязательно. Я часами, сутками ищу эти стихотворения, кучу руды перерабатываю.
– Работать с поэзией было вашим желанием или жизненной необходимостью?
– Я очень давно хотел разговаривать о стихах – но много лет для этого не было формата. Мне давно хотелось найти место, где можно выкладывать хорошие стихи. Сказки про то, что поэзия в России кончилась на Бродском – такая же нелепость и пошлость, как псевдо-афоризм «литература умерла». Не обязательно это будут известные авторы, чьи имена стали их собственной маркой. Да, есть Лев Лосев и Гондлевский, но есть и 20-летние юноши и девушки, которым удаётся написать фантастической красоты стихи. Я бы не сказал, что сейчас хороших поэтов меньше, чем в период Серебряного века, 60-е годы ХХ века, когда каждый альманах «День поэзии» издавали миллионными тиражами. Сегодня литературе приходится конкурировать с другими СМИ. Читать стихи труднее, чем воспринимать комедийный сериал. У людей не бесконечное количество свободного времени. И им проще включить ТВ. Поэтому читателей поэзии меньше, чем зрителей сериалов. Не потому, что качество поэзии ухудшилось, а просто она занимает меньшее место во вселенной среднестатистического человека.
– Какому канону следуете вы, занимаясь поэзией в вашей рубрике?
– Мне ближе классический, домодернистский канон.
– Когда вы определили для себя, что вы можете заниматься критикой и вам это необходимо?
Критика происходит от греческого слова «судить». Вы не можете высказывать объективное мнение. То, что вы можете быть объективным критиком, – иллюзия. Вы можете полностью исключить из своего обихода местоимение «я», но и в этом случае вы, по сути, обманываете читателя. Конечно, вы говорите о том, что это именно ваше суждение. Это такой род наглости, когда вдруг решаешь оказаться в роли существа, который пытается диктовать свой вкус, свой выбор миллионам людей.
Я не совсем такой критик, как это понимают до сих пор в толстых журналах. В 50-х – 70-х годах быть литературным критиком означало разговаривать о каких-то 50 романах, которые появлялись в течение года. Было некоторое ограниченное количество литературных текстов, о которых неизбежно писали все.
Сегодня вы можете прийти в книжный магазин и обнаружить там миллион новых книг. После того, как рухнул «железный занавес», доступ, возможность к публикации упростилась. Вы можете опубликовать роман в Интернете, то же самое может сделать ваш сосед и миллионы людей. Количество текстов в мире колоссально увеличилось. На порядки.
Мне показалось, когда я начал этим заниматься, что литературный критик должен быть прежде всего эффективным фильтром, который отсеивает откровенно дурные тексты. Это самая главная его функция. Выбрать – опираясь на свой вкус. Тогда как «нормальные» критики берутся разбирать и плохие тексты, пристально вглядываться во внутренний мир плохого писателя; мне кажется, на это жалко времени. Гигантское количество текстов, о которых заводят разговор так называемые «профессиональные критики», не заслуживают таких подробных размазываний и разборов. Критики, как мне кажется, не имеют права слишком долго занимать внимание читателя. В мире есть сотни миллионов книг, которые интереснее прочитать самому, чем выслушивать какие-то странные суждения об одной из них критика.
Критик – это тот, кто может выбрать из сотни тысяч текстов, внешне выглядящих одинаково, хорошие. И как можно короче объяснить свой выбор.
– То есть критик – большей частью помощник, проводник?
– Да я бы даже использовал больше уничижительный термин – фильтр. Поскольку самого предмета критического суждения, «контента» стало слишком много. Мир за последние пятнадцать лет сильно изменился. Количество информации увеличилось, и доступ к ней упростился. Каждый может сочинить плохой роман, стихотворение, пьесу. При таком раскладе общество более нуждается в критике-фильтре, чем в критике типа Белинского, «русский человек с идеями», как сказал о нём Розанов. Это не значит, что у критика не может быть никаких идей. Просто рассказывать о своих идеях и писать о книгах – два разных занятия.
– Что помогает вам в процессе фильтрации?
– Представления о каноне, внутренний камертон, слух на музыкальность фразы. Критик на самом деле не сможет увлечь своим вкусом кого-то ещё. Это иллюзия. За много лет работы в «Афише», мне кажется, не удалось убедить ни одного человека в редакции прочесть хотя бы один роман Проханова. Кстати, Проханов – пример того, что ни один критик, ни один фильтр не идеален. С Прохановым самый показательный пример. Я написал огромную книгу, где пытался объяснить, что Проханов – любопытный автор. Но в мире ничего не изменилось. На тиражи писателя Проханова это никоим образом не повлияло, и общественное отношение к нему не изменилось.
Мне казалось, что я должен это сделать по отношению именно к этому человеку, так как творилась какая-то гигантская несправедливость. Работал я в тот момент критиком или человеком с идеями – это уже вопрос. Может быть, я позволил себе слишком много высказаться. Я не вполне занимался фильтрационной работой. С другой стороны, это моя личная книга, а не моя журнальная деятельность.
– Что поддерживает вас в вашем столь непочётном сегодня деле критического анализа литературы и книг? Ведь заниматься обзором автотехники более престижно.
– В течение года я вёл в газете «Известия» репортажи с «Формулы 1». Это было где-то в 2000 году. Это пример, что литература и автомобили не такие уж далёкие друг от друга сферы деятельности. У меня был друг, литературный обозреватель газеты «Коммерсантъ» Михаил Новиков, который был одновременно и автомобильным критиком. К несчастью, он погиб в автокатастрофе.
Я мог бы говорить, как люблю литературу. Но это очевидные истины, которые мне неловко произносить. Более того, ездить на мотоцикле мне нравится не меньше, чем читать какой-нибудь прохановский роман. Однако я гораздо чаще валяюсь с книжкой, чем езжу на мотоцикле потому, что литература даёт больше, чем самое быстрое перемещение в пространстве. Литература говорит правду о том, как всё устроено, даёт более точное представление о мире, чем что-либо ещё; хорший текст – это как бы модель Вселенной, в которую ты погружаешься, и тебе становятся очевидны мириады звёзд, лабиринты сцеплений, истина вдруг становится ясной. Писатель Иличевский сказал бы, что литература – это как математика: способ доказательства, что Бог на самом деле существует. Поездка в автомобиле при всех её достоинствах ничего подобного дать не может. Тогда как хороший текст – это машина, которая показывает тебе, что Бог есть.
Это приватные вещи, и мне неловко публично выступать идеологом чего-либо. Просто во времена Белинского у критика было право работать такой идеологической машиной. Сейчас, как мне кажется, надо знать своё место и, прежде всего, быть фильтром. Всё остальное факультативно. Приватные вещи возможны в приватных разговорах, а не для того, чтобы я транслировал через средства массовой информации свой набор идей, которые мне кажутся правильными. Кто я такой, чтобы высокопарно рассказывать о своих идеях кому-нибудь, кроме своих ближайших знакомых? Писатель Пелевин называет это гурованием. Не надо строить из себя гуру; на всё, что мной сказано, необходимо вывешивать табличку: «Всё это касается только меня».
– Ваша настольная книга «Незнайка на Луне»?
– Да, вот она, сейчас передо мной лежит.
– Какое место из этой книги вам приходится чаще всего использовать в обиходе?
– Часто вспоминаю историю, связанную со Скуперфильдом. Сидением его в дупле, и, помните, как повезли его неожиданно впервые за город? Как он увидел животных и вскричал: «Смотрите, смотрите: овечки! Честное слово, овечки, чтоб мне провалиться на месте! Какие миленькие! А вон коза! Смотрите, коза! Да что же вы не смотрите?» Странный крик миллионера.
Или как они ехали в поезде, и на него пролилась бутылка газированной воды. Как он считал капельки и переводил их в деньги до тех пор, пока бутылка не треснула его по лбу. Или как в гостинице он воспользовался чужим зубным порошком. Трагическая, никем не понятая фигура! Это пророческая книжка. Там всё правда. Луна – это мир, в который мы угодили пятнадцать лет назад.
– Кто приобщил вас к русскому языку?
– У меня преподаватели русского языка и литературы, наверное, в трёх поколениях. Потом, у меня был ряд замечательных учителей. Мне везло с людьми, которые учили меня литературе. Это мои идолы, с которыми я до сих пор поддерживаю связи.
– Как вас родители увлекли чтением?
– Первую книгу, которую я прочёл самостоятельно, была книга Носова «Незнайка на Луне». Помню, как меня с диким скандалом учили читать лет с шести. Мать заставляла меня прочитывать по странице в день; я ненавидел читать, и если страница оканчивалась на переносе, «коро-», то на этом я и захлопывал книжку. «Ва» оставалось на завтра. И никто меня не мог заставить прочитать слово полностью.
В какой-то момент мы перешли на «Незнайку на Луне», и мне стало так интересно, что я дочитал слово «корова» даже на другой странице. И много лет мне уже тяжело остановиться.
Недавно обнаружил свои школьные записи, куда вносил мной прочитанное. Это что-то вроде дневника. Удивительно, что тетради у меня сохранились лет за семь. Там длинный список книг. Так вот, я с ужасом обнаружил, что там 90 процентов составляет злополучный «Незнайка на Луне». Я его перечитывал, как Библию! Там было много и других наименований, но в основном всё крутилось вокруг «Незнайки». Странно…
В этом году уже столетие Носова. В своё время я носился с мыслью написать биографию Николая Николаевича Носова, встречался с его уже внуком, писателем Игорем Носовым. После книги о Проханове, книгу о Носове писать сложно. Это не остросюжетная книжка. Так я и не собрался… Мне кажется, что столетие Николая Носова должно быть как государственный праздник.
– Много ли времени вы в детстве и юношестве отдавали спорту?
– Если я скажу да, то найдётся слишком много тех, кто будет надо мной смеяться. Не хочу быть смешным, но довольно много времени посвятил беговым лыжам. Спорт у меня довольно много занимал времени, но я никогда не был хорошим спортсменом. Мне нечем хвастаться. Мне кажется, человеку, который ничего не достиг в чём-либо, лучше об этом помалкивать. Я бы странно выглядел в виде пророка физической культуры.
Сегодняшняя моя профессия связана с тем, что ты всё время валяешься с книжкой. Если вы видели когда-либо литературных критиков, которые являются только литературными критиками, они, как правило, выглядят смешно. Они, видимо, много валяются на диване, и появляется в них нечто общее. Я всегда боялся этого. Мне кажется, что человек на улице никогда не заподозрит во мне литературного критика. Хотя, возможно, я выдаю желаемое за действительное.
– Часто ли вы сегодня посещаете Ленинскую библиотеку?
– Прошли месяцы и годы, когда я с утра до вечера сидел в ней. Обычно туда или в «Историчку» начинаю ходить, когда что-то новое придумывается. Я там очень много времени провёл, когда писал книгу о Проханове. Когда начинаю писать какие-то книги, оказываюсь там.
Поскольку у меня профессия связана с новинками, конечно, чаще хожу в книжные магазины, чем в библиотеки. Новинки доходят до библиотеки года через два. В этом качестве они меня уже не интересуют.
– Вы закончили отделение «современный русский язык». Современный – это какой?
– Есть отделение истории языка, где изучают старославянский язык, историческую грамматику, средневековое развитие до того момента, как он пришёл в современное пушкинское состояние. Я занимался современным языком. Это язык, начиная от Пушкина. Структура такова: филологический факультет, русское отделение, современный русский язык. А ещё более мелкое подразделение – стилистика – особый отдел знания о языке, она просто приписана к современному русскому языку. В университете я был, скорее, специалистом по стилистике, чем по русскому языку в широком смысле.
– Когда пришли на работу в «Плейбой», вы столкнулись с уникальным случаем незнания редактором-индусом русского языка.
– Индус – комическая история. Был такой главный редактор-индус, в течение месяцев трёх, не говорил по-русски вообще. Его звали Виджей Махишвари. Анекдотический персонаж. Как оказалось, спустя некоторое время он овладел русским языком. Года через три нашего знакомства он мне позвонил в «Афишу» и сказал: «Помнишь, как я работал?», и пригласил на презентацию своего романа, написанного, как ни странно, по-русски. Помню, он ещё сказал мне тогда: «Я буду кататься мой осёл», чтобы это ни значило.
– Что бы вы отнесли к положительному из периода работы в этом журнале?
– Любой человек, который работал в глянцевых журналах, скажет вам, что реальная работа никак не связана с общепринятым представлением о «глянцевой» жизни. Не было ни халатов, ни бассейна с блондинками, ни сигар, ни мартини с водкой. Рутинная и мало чем интересная деятельность. Скорее уж материал для сатирического романа. – о комическом несоответствии ожиданий и действительности, американского образа и русской жизни.
Единственно, что любопытно: там очень хороший отдел литературы, как ни странно. В американском «Плейбое» с 50-х годов традиция раз в месяц помещать хороший рассказ. В него не раз и не два писали рассказы все крупные американские писатели первого ряда: Мэйлер, Воннегут, Филип Рот. То же самое происходило и в русском издании. Это, например, единственный глянцевый журнал, где четыре рассказа напечатал Пелевин. В мои времена я этим и занимался. Выбором рассказов. Это была любопытная литература.

Беседу вёл
Евгений ГАВРИЛОВ

И ЭТО ВСЁ О НЁМ:

Родился 1 декабря 1974 года в Виннице. В 1996 году окончил филологический факультет МГУ по специальности «современный русский язык» (1996) и аспирантуру (1998).
Работал шеф-редактором журнала Playboy, литературным обозревателем газеты «Ведомости».
С 2001 года ведёт рубрику «Книги» в журналах «Афиша» и «GQ», подчёркивая, что его «нисколько не интересует литературный процесс, ситуация и т. п.», то есть что «он книжный критик, а не литературный». Входил в Большое (2001, 2002) и Малое (2003) жюри премии «Национальный бестселлер».
Автор книг «Парфянская стрела» (о русской литературе 2005 года), «Круговые объезды по кишкам нищего» (о русской литературе 2006 года).
С рукописью романа «Человек с яйцом» вошёл в список финалистов литературной премии «Большая книга». «Человек с яйцом» – первая отечественная биография, не уступающая лучшим британским, а Англия – безусловный лидер в текстах подобного жанра, аналогам. Стопроцентное попадание при выборе героя, А.А. Проханова, сквозь биографию которого можно рассмотреть культурную историю страны последних пяти десятилетий, кропотливое и усердное собирание фактов, каждый из которых подан как драгоценность, – всё это делает его дебют в большом формате заметным литературным явлением.
Последняя работа – перевод сборника эссе Джулиана Барнса «Письма из Лондона».