НЕФОРМАТ (отклик читателя)

№ 2008 / 13, 23.02.2015

В номере 10 от 7 марта опубликована Ваша статья «Главный матерщинник – Юз Алешковский». В ней поразило меня то, что Виктория Токарева, якобы, назвала повесть «Николай Николаевич» «самым чистым романом о самой чистой любви, написанной самым чистым матом». «Чистый мат» – это как же?

Уважаемый редактор «Литературной России»!

Я как раз тот человек, вернее, один из тех, для которых вы, собственно, и выпускаете газету. Я ваш читатель. Жду каждый номер. Очень доволен тем, что в газете печатаются публикации разных авторов, порой самых противоположных. Интересны статьи из рубрики «Кто делает литературу».

Странноватой кажется Ваша манера принизить знаменитых ранее писателей и поэтов. Например, после прочтения статьи о Твардовском осталось впечатление, что он был трус и приспособленец. Про Межирова запомнилось, что он остался на всю жизнь пришиблен страхом перед фронтом, как пыльным мешком из-за угла. Скорее всего, это не так. И не всё просто и прямолинейно в жизни и у нас, читателей, грешных, и у больших писателей и поэтов тоже.

В номере 10 от 7 марта опубликована Ваша статья «Главный матерщинник – Юз Алешковский». В ней поразило меня то, что Виктория Токарева, якобы, назвала повесть «Николай Николаевич» «самым чистым романом о самой чистой любви, написанной самым чистым матом». «Чистый мат» – это как же? И вообще, почему «мат», что это за слово такое, какое понятие оно обозначает? «Мат» – это уж так, для благозвучия. А приземлённо – мат – это матерщина, грязная, мерзкая, вонючая матерщина. Кто-то из писателей сказал, что матерщина – это экскременты русского языка. Все знают, что такое экскременты? Правильно, это говно. Говно, как известно, неприятно пахнет, воняет, одним словом. Есть такие места, где никто не удивляется неприятному запаху экскрементов – это отхожие места, туалеты. При острой нужде, если приспичит, любой человек вынужденно присядет, но постарается найти наименее людное место. И только психически больной человек будет отправлять свои естественные надобности прилюдно, да ещё бросаться калом или есть его.

Так почему же матерщина, вонючий экскремент, широко разливается в самых «людных» местах, на страницах художественных книг? Можно понять мужчин, в узком кругу усиливающих впечатление от своих речей крепким словцом. И не удивительно, если кто-то, даже пусть женщина, ругнётся в тяжёлых обстоятельствах. То есть, всему своё место. Но разве книги – место для матерщины? «Нецензурная брань» – но сейчас нет цензуры, и матерщина заявляет свои права на распространение зловония в печати. Но ведь есть и другое определение: «непечатное слово».

Я чистоплотный человек, и как только натыкаюсь в литературном произведении на матерщину, тут же закрываю и откладываю в сторону книгу. Вот почему из Алешковского я осилил только «Кыш и два портфеля». Отсидев в тюрьме за совершённое в молодости преступление, Алешковский крепко обиделся на всю страну, и на Советскую власть в особенности. И всю дальнейшую жизнь в своих произведениях старался обгадить власть, страну и свой народ.

У нас много таких писателей и поэтов. Я их объединяю в «Орден обсерателей», уж простите за скверное слово. Командором ордена у них, конечно, Василий Аксёнов. В членах ордена числятся Юз Алешковский, Войнович, Довлатов, Гроссман, Рыбаков, и ещё других немало наберётся. Странная, патологическая ненависть к своему народу и государству характеризует этих членов «ордена обсерателей». Когда приказала долго жить цензура и открылись шлюзы для мутного потока всякой-разной литературы, мы кинулись читать взахлёб «Детей Арбата», и «Чонкина», и «Московскую сагу». Читая «Остров Крым», «Московскую сагу», потом «Чонкина», я не мог отделаться от какого-то непонятного ощущения. Проанализировав, понял – ощущения гадливости. Потому что я для этих господ писателей – враг.

Я родился в первый послевоенный год. Меня никто не преследовал, не гнобил, не вызывал, не допрашивал, не сажал в тюрьму. И жил я вполне счастливо. Тяжело было, как и всем, да. Но счастливо. Мы все жили надеждой, что завтра будет лучше, чем вчера, оно так и получалось. Мы знали, что были тяжёлые, очень тяжёлые времена. Но страницы прошлого перевёрнуты, надо жить дальше. А командор Аксёнов и его орден всё время тянут назад, причём в одно и то же прошедшее время. И им страстно, даже сладострастно хочется, чтобы те тяжёлые времена никогда не кончались. Все они, как крысы, разбежались с тонущего корабля, свинтили за рубеж.

Тот же Алешковский живёт в штате Коннектикут в Америке. Но там его книги не печатают. Советский Союз с его, Алешковского, помощью, свалили, и американцам не интересно, как обсерают поверженного колосса.

Уважаемый редактор! Я понимаю, что то, что я написал, «не в формате» редактируемой Вами газеты. Однако, полагаю, что в газете не худо бы печатать не только литераторов, критиков, бывших и нынешних сотрудников газеты, но и самих читателей газеты, для которых, повторяюсь, Вы и выпускаете свою газету.

О себе: мне 61 год, я инженер-электрик, работаю. Хобби особого нет; читаю газеты «Труд», «Литературная газета», «Литературная Россия». За «толстыми» журналами слежу нерегулярно, по интернету. Библиотеку нашу областную закрыли на капитальный ремонт, надолго. Есть слухи, что под шумок о преобразовании библиотеки в филиал президентской прикроют абонентский отдел.

 

Борис КУЗНЕЦОВ,
г. ТЮМЕНЬ