КРИТИКА КРИТИКИ
№ 2008 / 17, 23.02.2015
Мне не раз приходилось слышать от писателей и поэтов, что они не любят критиков. Действительно, за что их любить? Не пишут ничего существенного, раздражает многословие, отсутствие смысла в затейливых фразах.
– Я, например, – говорила мне одна поэтесса, – совершенно не могу читать критику в современных толстых журналах. Это ужас! Написано таким языком, на котором я ничего не понимаю.
Да, критиком быть непросто. Никто тебя не любит, никто не понимает. Наградой критика за его труд часто являются лишь слова благодарности, да и то, понятно, не всегда. А если представить, сколько нужно «переплавить словесной руды», чтобы аргументировать своё мнение, то станет ясно, что это обстоятельная работа, которая отбирает много сил и времени. «Критика… – это не просто журнальная наука об искусстве, но нечто более претенциозное, граничащее с философией, социологией, политикой», – пишет Алиса Ганиева. Критику нужно держать позицию, уметь спорить, учитывать чужое мнение, сравнивать, сопоставлять. Представьте, сколько в этом рутины, и вам ни за что не захочется быть профессиональным критиком. Поэтому любите этих избранных! Они – наблюдатели. Они – собеседники, помощники и друзья. Больше критиков: хороших и разных!
Сейчас пишут много. Бывают интересные критические отклики на произведение или на тенденцию в литературе. Другое дело, что появилась ангажированная литература. Её поток не порождает вдумчивой критики. Здесь её функция сводится к поверхностному рецензированию, поскольку, что сказать, если говорить не о чем? Но пишется и серьёзная литература. Именно ей нужны критики впечатлительные, прозорливые, интеллектуальные, не ограниченные в потребности духовного роста.
Хотелось бы, конечно, чтоб критик был понятен неискушённому читателю, но кто без греха? Я готова простить критику всё, лишь бы он читал и делился личными впечатлениями на том языке понятий, которыми мыслит. Но представим ситуацию: в далёком райцентре бескрайней России пытливый ученик приходит на досуге в библиотеку (не улыбайтесь, пусть один из тысяч, и мы должны иметь в виду этот шанс!). В ожидании нужной книги, он листает литературный журнал. Увлечёт ли начинающего книголюба критическая статья о современном поэте? Прочтёт ли он потом стихи этого поэта и захочет ли составить собственное мнение? Если он попадёт наугад на усложнённую академическими терминами критическую статью, он скорее всего отложит журнал, потеряв «цепочку смыслов» в третьем предложении текста. И вот этого момента критику-интеллектуалу я простить не могу. Мы потеряли вдумчивого читателя, которые на вес золота в наш век фрагментированного сознания. Такому сознанию нужно больше времени и интеллектуальных усилий для анализа и составления общей картины. Поэтому язык интеллектуальной критики, по возможности, нужно упрощать, делать понятным для неподкованного академическими знаниями читателя. Эта аудитория очень многочисленна. Они – те, кто интересуется литературой, пробует писать или выискивает для себя что-то новое на полках книжных магазинов и библиотек. Это также писатели и поэты, которые ищут в критике не только отклик на творчество, но и новые идеи, интересные мысли, которые можно применить к себе, осмыслить, обозначить. Эти читатели в первую очередь обращаются к критическим статьям и готовы доверять обоснованному субъективному мнению.
Большую нишу заполняет сейчас летучая критика. О ней говорила в своём интервью «Литературной России» бессменный и главный критик журнала «Новый мир» Ирина Бенционована Роднянская: «Я не буду выносить никаких оценок, но совершенно ясно, что летучая критика, которая в эпоху гласности и свободы заполонила страницы любых газет и стала некой обязательной рубрикой, как, например, светская хроника, – что такая критика даёт вкусовые указания: что читать, что не читать. Она не отвечает за свои оценки, потому что ей негде их аргументировать – для этого просто-напросто нету площади в такого рода изданиях. Я вовсе не против критики такого рода, она нужна, есть спрос на получение информации, что, грубо говоря, захватить с собой в поездку, в транспорт, какие книги. То же касается и летучих театральных заметок, и так далее. Но, конечно, это не самосознание, охватывающее большие слои литературы, её движения. Эти функции несёт критика более обстоятельная – философская, эстетическая, идейно-философская, которая осмысляет происходящее».
В то же время нельзя упрекать аудиторию в отсутствии времени и возможности уделять внимание серьёзной критике. Литература становится развлечением, её просветительская и общественные функции сведены к минимуму. Эту ситуацию нельзя изменить или радикально на неё повлиять. Современная задача профессиональной критики – ускорять восприятие критического высказывания, воспитывать тем самым читательский вкус, захватывать в общей массе читателей тех, кому интересна настоящая литература. И если по Сенчину «дело критика – направить литературный процесс по тому пути, который видится критику правильным и прогрессивным», то таких путей каждому критику нужно видеть несколько, иначе он не критик, а идеолог одного направления. А соблазн велик, поскольку никакой общей парадигмы у современной литературы нет, и многие актуальные вопросы философии, социологии и эстетики требуют осмысления, новых методов и подходов.
В марте этого года в Московском гуманитарном педагогическом институте среди профессиональных литературных критиков состоялось обсуждение темы «Современная литературная критика как зеркало читательской рецепции: функции и методы». По словам известного критика Евгении Вежлян, некоторым поводом для организации круглого стола послужил короткий, мимолётный спор на одном из поэтических салонов «Классики XXI века» между ней и Данилой Давыдовым. Евгения высказалась в пользу устного формата критических суждений, как ускоряющих процесс их восприятия. Данила Давыдов, в свою очередь, был уверен, что поэзию можно критиковать серьёзно только в рамках академического пространства.
По мнению Е.Вежлян, в современной толстожурнальной критике нет прямого обращения к какому-либо внешнему собеседнику. Таким образом, внутри критики создаётся пространство избегания, изолированные высказывания, в то время как критика должна быть продолжением литературы другими средствами. На кого должна быть направлена провокативность высказывания, если в критике сейчас преобладают локальные цеховые точки зрения и рецензирование по методу «наш-не наш»? Причём, как считает Владимир Губайловский, именно критика правого лагеря носит характер внутреннего охранительного свойства.
«Кивание» в сторону читателя в подтверждение истинности критического высказывания не является весомым аргументом, поскольку читательский вкус сам по себе не формирует конкретного субъективного критического мнения. Кто обеспечивает эстетическое многообразие поля критики: критик как высшая инстанция литературного вкуса или критик, в беспринципности высказывания эксплуатирующий пафос субъективности? Было замечено также, что чем ближе критическое высказывание к широкому читателю, тем меньше в нём содержится аргументации. Не ведёт ли это к автохтонности существования критики как вида литературного творчества?
Михаил Павловец обратил внимание на ситуацию некоего литературного «апартеида», на несовпадение критических критериев условно либерального и патриотического лагерей литературы. Попытка Капитолины Кокшенёвой в своей книге «Русская критика» выработать некоторые общие принципы критической оценки современного художественного произведения были сведены в итоге, по мнению присутствующих, к исторически известным народности, органичности, идеализму и искренности.
И.Б. Роднянская говорила о том, что разделение литературных лагерей будет смягчаться в силу деидеологизации, и на этом не стоит делать явный акцент. Сейчас в СМИ отмечается разделение на критику инструментальную и критику интеллектуальную. Этот вопрос, в частности, обсуждался в одной из передач радио «Культура», в которой участвовали критики Анна Кузнецова и Лев Данилкин. Остаётся открытой проблема: кто адресат? Автохтонной критика быть не может, поскольку литература порождает критику, и это непрекращающийся процесс. Но сложно быть ближе к адресату, который не имеет возможности и стремления воспринять сообщение. Отсутствие интереса к первичному литературному продукту, не говоря уже о вторичном, создаёт «ножницы беспричастности», и как преодолеть эту изоляцию?
Взгляд Валерии Пустовой был основан на пожелании выработки новых критериев критики. «Хорошо было бы, если б существовала некая академия критики, которая вырабатывала бы правила, по которым оценивались бы далее литературные произведения», – сказала Валерия Пустовая. Нет ничего плохого и в цеховой разобщённости, считает она. Так люди лучше узнают друг друга: «ты – писатель, я писатель; ты – критик, и я – критик».
Итогом обсуждения стало высказывание Ирины Роднянской: в выработке критериев и написании критических статей всё же нельзя снижаться до уровня современной массовой культуры, и если это ведёт цех критиков к определённой изоляции, ну, что ж, да здравствует Касталия!
P.S. Это был псевдофинал моего текста. Я ещё хочу сказать кое о чём. Кто-то определил наше время как эпоху Безвременья. В этом году я оканчиваю Литературный институт им. А.М. Горького. Я чувствую себя Одиссеем, привязанным к мачте корабля, плывущего мимо острова сладкоголосых сирен. Мне хочется остаться с ними, слушать их непрерывное пение, но я терплю, меня ждут другие берега. На вёслах – глухая команда.
P.P.S. И ещё. О новом реализме. Он, как направление в современной русской литературе выявлен и продолжает успешно развиваться. Недавние споры относительно термина утихли. Что касается моего субъективного мнения, думаю, может появиться проза ещё более жёсткая и лаконичная. Точностью в обозначении этого направления обладает термин «актуальный реализм» по аналогии с появившимся приблизительно в тех же временных рамках термином «актуальное искусство». Хотя в сравнении с новой реалистичной прозой актуальная живопись жёстче, тяготеет к более радикальным приёмам самовыражения. Возможно, актуальный реализм проявится как более жёсткая форма нового реализма? Отличать его может присутствие историчности, но отсутствие автобиографизмов, не исповедальность, а жёсткая фиксация внутреннего монолога, не регистрация реальности, а её прогнозирование.
Мне не раз приходилось слышать от писателей и поэтов, что они не любят критиков. Действительно, за что их любить? Не пишут ничего существенного, раздражает многословие, отсутствие смысла в затейливых фразах.
– Я, например, – говорила мне одна поэтесса, – совершенно не могу читать критику в современных толстых журналах. Это ужас! Написано таким языком, на котором я ничего не понимаю.
Да, критиком быть непросто. Никто тебя не любит, никто не понимает. Наградой критика за его труд часто являются лишь слова благодарности, да и то, понятно, не всегда. А если представить, сколько нужно «переплавить словесной руды», чтобы аргументировать своё мнение, то станет ясно, что это обстоятельная работа, которая отбирает много сил и времени. «Критика… – это не просто журнальная наука об искусстве, но нечто более претенциозное, граничащее с философией, социологией, политикой», – пишет Алиса Ганиева. Критику нужно держать позицию, уметь спорить, учитывать чужое мнение, сравнивать, сопоставлять. Представьте, сколько в этом рутины, и вам ни за что не захочется быть профессиональным критиком. Поэтому любите этих избранных! Они – наблюдатели. Они – собеседники, помощники и друзья. Больше критиков: хороших и разных!
Сейчас пишут много. Бывают интересные критические отклики на произведение или на тенденцию в литературе. Другое дело, что появилась ангажированная литература. Её поток не порождает вдумчивой критики. Здесь её функция сводится к поверхностному рецензированию, поскольку, что сказать, если говорить не о чем? Но пишется и серьёзная литература. Именно ей нужны критики впечатлительные, прозорливые, интеллектуальные, не ограниченные в потребности духовного роста.
Хотелось бы, конечно, чтоб критик был понятен неискушённому читателю, но кто без греха? Я готова простить критику всё, лишь бы он читал и делился личными впечатлениями на том языке понятий, которыми мыслит. Но представим ситуацию: в далёком райцентре бескрайней России пытливый ученик приходит на досуге в библиотеку (не улыбайтесь, пусть один из тысяч, и мы должны иметь в виду этот шанс!). В ожидании нужной книги, он листает литературный журнал. Увлечёт ли начинающего книголюба критическая статья о современном поэте? Прочтёт ли он потом стихи этого поэта и захочет ли составить собственное мнение? Если он попадёт наугад на усложнённую академическими терминами критическую статью, он скорее всего отложит журнал, потеряв «цепочку смыслов» в третьем предложении текста. И вот этого момента критику-интеллектуалу я простить не могу. Мы потеряли вдумчивого читателя, которые на вес золота в наш век фрагментированного сознания. Такому сознанию нужно больше времени и интеллектуальных усилий для анализа и составления общей картины. Поэтому язык интеллектуальной критики, по возможности, нужно упрощать, делать понятным для неподкованного академическими знаниями читателя. Эта аудитория очень многочисленна. Они – те, кто интересуется литературой, пробует писать или выискивает для себя что-то новое на полках книжных магазинов и библиотек. Это также писатели и поэты, которые ищут в критике не только отклик на творчество, но и новые идеи, интересные мысли, которые можно применить к себе, осмыслить, обозначить. Эти читатели в первую очередь обращаются к критическим статьям и готовы доверять обоснованному субъективному мнению.
Большую нишу заполняет сейчас летучая критика. О ней говорила в своём интервью «Литературной России» бессменный и главный критик журнала «Новый мир» Ирина Бенционована Роднянская: «Я не буду выносить никаких оценок, но совершенно ясно, что летучая критика, которая в эпоху гласности и свободы заполонила страницы любых газет и стала некой обязательной рубрикой, как, например, светская хроника, – что такая критика даёт вкусовые указания: что читать, что не читать. Она не отвечает за свои оценки, потому что ей негде их аргументировать – для этого просто-напросто нету площади в такого рода изданиях. Я вовсе не против критики такого рода, она нужна, есть спрос на получение информации, что, грубо говоря, захватить с собой в поездку, в транспорт, какие книги. То же касается и летучих театральных заметок, и так далее. Но, конечно, это не самосознание, охватывающее большие слои литературы, её движения. Эти функции несёт критика более обстоятельная – философская, эстетическая, идейно-философская, которая осмысляет происходящее».
В то же время нельзя упрекать аудиторию в отсутствии времени и возможности уделять внимание серьёзной критике. Литература становится развлечением, её просветительская и общественные функции сведены к минимуму. Эту ситуацию нельзя изменить или радикально на неё повлиять. Современная задача профессиональной критики – ускорять восприятие критического высказывания, воспитывать тем самым читательский вкус, захватывать в общей массе читателей тех, кому интересна настоящая литература. И если по Сенчину «дело критика – направить литературный процесс по тому пути, который видится критику правильным и прогрессивным», то таких путей каждому критику нужно видеть несколько, иначе он не критик, а идеолог одного направления. А соблазн велик, поскольку никакой общей парадигмы у современной литературы нет, и многие актуальные вопросы философии, социологии и эстетики требуют осмысления, новых методов и подходов.
В марте этого года в Московском гуманитарном педагогическом институте среди профессиональных литературных критиков состоялось обсуждение темы «Современная литературная критика как зеркало читательской рецепции: функции и методы». По словам известного критика Евгении Вежлян, некоторым поводом для организации круглого стола послужил короткий, мимолётный спор на одном из поэтических салонов «Классики XXI века» между ней и Данилой Давыдовым. Евгения высказалась в пользу устного формата критических суждений, как ускоряющих процесс их восприятия. Данила Давыдов, в свою очередь, был уверен, что поэзию можно критиковать серьёзно только в рамках академического пространства.
По мнению Е.Вежлян, в современной толстожурнальной критике нет прямого обращения к какому-либо внешнему собеседнику. Таким образом, внутри критики создаётся пространство избегания, изолированные высказывания, в то время как критика должна быть продолжением литературы другими средствами. На кого должна быть направлена провокативность высказывания, если в критике сейчас преобладают локальные цеховые точки зрения и рецензирование по методу «наш-не наш»? Причём, как считает Владимир Губайловский, именно критика правого лагеря носит характер внутреннего охранительного свойства.
«Кивание» в сторону читателя в подтверждение истинности критического высказывания не является весомым аргументом, поскольку читательский вкус сам по себе не формирует конкретного субъективного критического мнения. Кто обеспечивает эстетическое многообразие поля критики: критик как высшая инстанция литературного вкуса или критик, в беспринципности высказывания эксплуатирующий пафос субъективности? Было замечено также, что чем ближе критическое высказывание к широкому читателю, тем меньше в нём содержится аргументации. Не ведёт ли это к автохтонности существования критики как вида литературного творчества?
Михаил Павловец обратил внимание на ситуацию некоего литературного «апартеида», на несовпадение критических критериев условно либерального и патриотического лагерей литературы. Попытка Капитолины Кокшенёвой в своей книге «Русская критика» выработать некоторые общие принципы критической оценки современного художественного произведения были сведены в итоге, по мнению присутствующих, к исторически известным народности, органичности, идеализму и искренности.
И.Б. Роднянская говорила о том, что разделение литературных лагерей будет смягчаться в силу деидеологизации, и на этом не стоит делать явный акцент. Сейчас в СМИ отмечается разделение на критику инструментальную и критику интеллектуальную. Этот вопрос, в частности, обсуждался в одной из передач радио «Культура», в которой участвовали критики Анна Кузнецова и Лев Данилкин. Остаётся открытой проблема: кто адресат? Автохтонной критика быть не может, поскольку литература порождает критику, и это непрекращающийся процесс. Но сложно быть ближе к адресату, который не имеет возможности и стремления воспринять сообщение. Отсутствие интереса к первичному литературному продукту, не говоря уже о вторичном, создаёт «ножницы беспричастности», и как преодолеть эту изоляцию?
Взгляд Валерии Пустовой был основан на пожелании выработки новых критериев критики. «Хорошо было бы, если б существовала некая академия критики, которая вырабатывала бы правила, по которым оценивались бы далее литературные произведения», – сказала Валерия Пустовая. Нет ничего плохого и в цеховой разобщённости, считает она. Так люди лучше узнают друг друга: «ты – писатель, я писатель; ты – критик, и я – критик».
Итогом обсуждения стало высказывание Ирины Роднянской: в выработке критериев и написании критических статей всё же нельзя снижаться до уровня современной массовой культуры, и если это ведёт цех критиков к определённой изоляции, ну, что ж, да здравствует Касталия!
P.S. Это был псевдофинал моего текста. Я ещё хочу сказать кое о чём. Кто-то определил наше время как эпоху Безвременья. В этом году я оканчиваю Литературный институт им. А.М. Горького. Я чувствую себя Одиссеем, привязанным к мачте корабля, плывущего мимо острова сладкоголосых сирен. Мне хочется остаться с ними, слушать их непрерывное пение, но я терплю, меня ждут другие берега. На вёслах – глухая команда.
P.P.S. И ещё. О новом реализме. Он, как направление в современной русской литературе выявлен и продолжает успешно развиваться. Недавние споры относительно термина утихли. Что касается моего субъективного мнения, думаю, может появиться проза ещё более жёсткая и лаконичная. Точностью в обозначении этого направления обладает термин «актуальный реализм» по аналогии с появившимся приблизительно в тех же временных рамках термином «актуальное искусство». Хотя в сравнении с новой реалистичной прозой актуальная живопись жёстче, тяготеет к более радикальным приёмам самовыражения. Возможно, актуальный реализм проявится как более жёсткая форма нового реализма? Отличать его может присутствие историчности, но отсутствие автобиографизмов, не исповедальность, а жёсткая фиксация внутреннего монолога, не регистрация реальности, а её прогнозирование. Елена СТЕПАНОВА
Печально за новый реализм, другой возможности возродить интерес к чтению не будет, революция сознания начинается с низов, как у Горького, а сейчас в случае с Прилепиным, только от сохранения может прийти и критик, и поэт, и писатель, надо надеяться на успех молодых писателей, взойдёт звезда пленительного счастья, будут списаны новые страницы Платинового века литературы.