В отсутствие профессионализма

№ 2008 / 17, 23.02.2015


Современной литературной критике неизвестны механизмы и принципы процесса создания литературного произведения. Не знает литературная критика и критериев отличия произведения литературы от всего прочего. При этом утверждается, что никаких критериев знать и не нужно – они только скуют свободу творчества и критический порыв.
Поэтому сейчас критик не может отличить рассказ от эссе, дневник от романа, письмо от повести, а заметка из «Живого журнала», если случайно попадёт на страницы «Дружбы народов», немедленно обретёт статус произведения литературы. По этому принципу воспоминания Алексея Ефимова «730 дней в сапогах», появившиеся с лёгкой руки Леонида Юзефовича на страницах «Дружбы народов» (2005. № 9), становятся произведением «военной прозы» – в них написано что-то военное.
В вопросе определения жанра этой «военной прозы» критика вышла из тупика таким образом – «А это человеческий документ!», и зачислила Алексея Ефимова (хороший парень, кстати сказать) не только в «военные прозаики», но и в «новые реалисты». И это правильно, потому что нелепое сочетание не сочетаемых слов представляется литературным критикам основной задачей их специальности. Термин «мемуары» больше не может устраивать критику. Для творчества ей нужен туман, а не определённость. А если у какого-нибудь критика поинтересоваться, что он имеет в виду под странным словосочетанием «человеческий документ», он, вероятно, разовьёт свою мысль на два печатных листа в толстожурнальном формате, где заметит, что встречаются документы ещё и на породистых собак.
Примечательно, что такие же армейские воспоминания (но искренние и без позёрства) Ильи Анпилогова (Континент. 2002. № 114) «человеческим документом» не стали, так как литературной критике не попались на глаза. И «несчастный» Илья Анпилогов не был признан ни «военным прозаиком», ни «новым реалистом».
Понятно, что критика не всё может охватить и разложить по полочкам. И вообще «человеческие документы» критику волнуют мало. «Человеческий документ», конечно, лучше повести или рассказа (в нём, по крайней мере, критику всё понятно), но стихия литературной критики – не это. Её стихия – текст. Так критик и говорит – не роман, рассказ, повесть, а текст. Текст – его работа. Текст – это всё, где есть буквы. Самый важный для литературного критика текст – это текст изящный. Поэтому больше всего критика интересуется эффектными подделками. Лучше всего подделки под роман – в них есть где развернуться критической мысли и критическому творчеству.
Странно бы выглядел специалист по меблированию жилых помещений, не умеющий отличить лист фанеры от сосновой доски, кожаную обивку от дерматина, а диван от стиральной машины. Вероятно, этого специалиста попытались бы отстранить от меблирования. Но критика с похожим всплеском профессионализма от литературного процесса не отстранит никто, а сам критик вполне собою доволен.
Я очень люблю читать работы критика Белякова. В журнале «Урал» он ведёт интереснейшую рублику «Журнальная полка Сергея Белякова»: «Люди у Бабченко сливаются в образ серой солдатской массы, их лица почти неразличимы. Это странно, ведь в армии, а тем более – на войне поведение человека меняется, с души спадает маска, сберегавшая её «на гражданке», хорошие и дурные свойства человеческой натуры проявляются в невозможной «на гражданке» полноте» (2007. № 5).
Мне интересно, отчего Белякову странно и откуда ему известно, что «в армии, а тем более – на войне поведение человека меняется, с души спадает маска, сберегавшая её «на гражданке», хорошие и дурные свойства человеческой натуры проявляются в невозможной «на гражданке» полноте»?
Мне вот известно, что солдаты как раз в серую массу и сливаются. Что военная служба обезличивает человека, а не способствует самореализации. Но вот как маски спадают с души, мне в армии наблюдать не приходилось. Хотя ведь возможно, что мы с Беляковым служили в разных войсках.
Или на вопрос эмоционального Захара Прилепина («Объясни мне, пожалуйста, чем тебе всё-таки столь милы именно чеченские романы Проханова? Я очень – очень! – люблю этого писателя, но вот как раз чеченские его романы мне представляются крайне, скажем так, литературными. В них слишком много «слога», а вот ужаса, почвы, мрака – того, что он так безупречно мог сделать, например, в сборнике рассказов «Третий тост» – куда меньше. А?..») отвечает: «Ты, человек воевавший, оцениваешь «чеченскую» прозу достаточно сурово. Но у меня другой взгляд. Я ставлю художественный образ выше правды жизни. Литература не обязана копировать жизнь, отражать её с фотографической точностью. Литература – альтернативная реальность, она даёт человеку возможность прожить ещё одну жизнь. Литературная реальность и похожа, и не похожа на наш мир. «Чеченские» романы Проханова художественны. Он не пытается донести до читателя «невероятную явь войны», а создаёт собственное художественное пространство. Его взгляд на войну в этих романах – взгляд не реалиста, а экспрессиониста, и мне кажется, что именно экспрессионистическая манера более всего соответствует особенностям его дара. Впрочем, о его военной прозе я недавно написал большую статью, которая, надеюсь, вскоре выйдет» (http://apn-nn.ru/538320.html). Интересная будет статья о военной прозе. Конечно, вскоре выйдет.
Хоть писатель Роман Сенчин (критикой лучше бы он не занимался) и утверждает, что критик должен воспитывать писателя, мне хочется перед этим, чтобы этот критик что-то знал по своей специальности. Мне хочется, например, Сергею Белякову как-то разъяснить, что литература не то что бы «не обязана копировать жизнь и отображать её с фотографической точностью», – она этим совсем не занимается. Что уровень достоверности «собственного художественного пространства» в искусстве прозы должен превышать по прочности уровень достоверности фотографии. Что истинность «альтернативной реальности» не уступает правдивости «правды жизни». Что жизненно ложный образ – есть образ мёртвый, а не художественный. Что художественность произведения литературы не ограничивается набором не имеющих смысл красивых метафор, которые автор вставляет в текст на последнем этапе работы. Что стиль заключается в точности языка, а не в нагромождениях типа: «огромная горящая покрышка, ребристая, кипящая жидким гудроном» (А. Проханов)1. Что если такие нагромождения вызывают восторг, необходимо избрать специальность, с литературой несвязанную. Что термины экспрессионизм, абсурдизм, «человеческий документ», «художественная убедительность»2 и «невероятная явь» нужны для маскировки профессиональной непригодности. Что бесконечное фонтанирование банальными фразами может имитировать другой взгляд, но не компенсирует умственную деятельность. Что в мировой литературе были Пушкин, Толстой и Чехов, а не только Конан Дойл и Умберто Эко. Что «после Толстого нельзя работать в литературе так, словно не было никакого Толстого» (М. Булгаков)3. Что в литературе нет никакого реализма, ни нового, ни старого, потому что любое произведение литературы реалистично по определению, так как обладает достаточным уровнем достоверности, при котором не вызывает сомнений возможность кота оплатить свой проезд в трамвае. Что недостоверные (нереалистичные) произведения, даже с собственным псевдохудожественным пространством, в предмет литературы не входят вместе с «чеченскими» романами Проханова и детективами Чейза.
Но если всё это разъяснить, литературная критика будет вынуждена заняться чем-то полезным и потеряет увлекательную возможность сначала провозгласить «новый реализм», через два года его «похоронить» (Урал. 2006. № 11), а потом ещё три года размышлять, чего это такое было – «новый реализм»?
Поэтому уровень профессиональной подготовки современной литературной критики представляется мне недостаточным, и даже мастер-класс, специально открытый для критиков на Форуме молодых писателей в Липках, вот уже семь лет не может им помочь.
Однако справедливости ради нужно сказать, что помимо Сергея Белякова в литературную критику пришли наиболее красивые и умные девушки России: Валерия Пустовая, Елена Погорелая и Алиса Ганиева. Это придаёт мне оптимизм и уверенность, что всё изменится к лучшему в самое ближайшее время.

Александр КАРАСЁВ
г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

1 См.: Беляков С. Дракон в лабиринте: к тупику нового реализма // Урал. 2003. № 10.
2 «Не знаю, как там насчёт «достоверности», а в художественной убедительности Александр Проханов намного превосходит Аркадия Бабченко». (Беляков С. Новые Белинские и Гоголи на час // Вопросы литературы. 2007. № 4).
3 Миндлин Э. Молодой Булгаков / Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., Советский писатель. 1988. С. 155.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.