С ногами на скамейку

№ 2008 / 20, 23.02.2015

Сергей Казначеев в статье «Разрозненные пазлы, или Письма тёмных людей» «Литературная Россия», № 13 от 28.03.2008(http://www.litrossia.ru/article.php?article=2672) затронул важную проблему, но рассмотрел её так, что весь разговор свёлся к тому, как «осадить» самонадеянное новое литературное поколение, которое, по большому счёту, ни ступить, ни молвить не умеет.
Сергей Казначеев и сам говорит, что все проблемы, о которых он рассуждает, далеко не новы. Основная его боль, явленная в тексте заметки: «разрыв между поколениями». Понятно, что это происходит естественным путём. Собственно из смен поколений с жёстким естественным отбором и строится литпроцесс. Опыт предыдущего не берётся во всей своей массе в готовом виде и в приказном порядке не ассимилируется к новым условиям, а перерабатывается и объективируется как новое, подчас явленное в совершенно причудливых трансформациях.
Достаточно легко впасть в крайний нигилизм и начать вещать о последних временах и о том, что литература сейчас совершенно не та, да и назвать всю эту массу новомодных текстов и имён литературой возможно с гигантской натяжкой. Разглядеть же в становящемся хаосе, в тоннах песка драгоценные крупицы – есть подвиг, и подвиг этот является основной из задач критики. Дальнозоркость в этом вопросе, можно сказать, показатель профнепригодности.
В какой-то мере пафос заметки Казначеева понятен, и о многих предостережениях, о которых он говорит, нужно помнить. Но опять же всё в меру, пока разговор не переходит в чисто эмоциональную сферу, а именно так можно воспринимать заявление о письменах «тёмных людей».
Эмоциональный пафос «Разрозненных пазлов» уводит от осмысления проблемы и склоняет к традиции навешивания безапелляционных ярлыков: «Применительно к молодой критике особенно тревожным кажется низкий уровень осведомлённости. Они предельно нелюбопытны к тому, что было до их ослепительного появления, а потому их писания часто напоминают «письма тёмных людей»». С чего бы это? Что позволяет сделать подобные выводы? Об этом не говорится, как и не приводятся примеры. А пресловутая педагогическая практика, это, увы, не аргумент при разговоре о критике. Извините, но студентам первого курса филфака приходится каждый раз объяснять необходимость структурного анализа литературного произведения, но ведь это совершенно никоим образом не характеризует молодых литературоведов.
Беда не только в гипотетической «темноте» нового поколения, но и в том, что более старшие остановились где-то далеко в своей системе координат и проповедуют собственное старообрядчество.
По счастью, век варварства и повального невежества ещё не наступил и апокалипсические настроения в этой связи, на мой взгляд, преждевременны. Применение к молодому поколению эпитета «тёмные» – достаточно распространённое клише и вроде как доказывать здесь ничего не нужно. Подчас же за «тёмное» воспринимается лишь иное. И смотреть на проблему с этих позиций будет более продуктивно.
Понятно, что литературный процесс, который пытается отследить любой критик, – довольно разнородное нечто, здесь много потоков, много течений. Но из кусочков этой пёстрой смальты критик пытается сложить картину, такой, какой она представляется в данный момент в системе обязательных связей с прошлым и с перспективным планированием будущего.
Все достаточно здравомыслящие люди объективно воспринимают, что из сотен авторов в литературе останутся два-три имени. Всё же остальное движение направлено в какой-то мере на подготовку всплеска этих имён, но в большей части – на создание духовного портрета времени, эпохи. Этот портрет, эта бесконечная коллективная и индивидуальная рефлексия важны, в первую очередь, нам, живущим в эти дни, может быть, нашим детям, чтобы они сделали из них уроки. Однако в дальнейшем, как это ни обидно будет осознавать, это пёстрое полотно будет интересно разве что этнографам и историографам. Конечно, мне возразят, что и в этой когорте много достойных имён, может быть в полной мере не оценённых. Соглашусь. Но кто-нибудь самозабвенно, как, к примеру, Макс Брод, сможет выполнять завещание своего друга и этому посвятить всю свою жизнь? Таковых найдутся считанные единицы, да и у них в конце концов может ничего не получиться.
Поэтому и перечисляются, будто мартирологи, ряды подзабытых имён и делаются упрёки-укоры в нерадивости всех и вся.
Память каждого человека строится на каких-то своих интимных сокровенных кодах о детстве, отрочестве, семье, друзьях. Не исключено, что через энное количество лет и нам придётся сокрушаться о том, что наше поколение ушло и многие наши ценности для новых не очевидны. Сокрушаться-то можно, но вот других обвинять в этом едва ли стоит. Если говорят, что «выстраиваются состоящие из многих малозначащих имён обоймы, призванные вытеснить из литературного пространства представителей предыдущих поколений», то, по сути, крыть это можно подобным же высказыванием. Опять же банально, но новое время не может обходиться без новых рядов и новых обойм, ведь они отражают его пульс, его жизнь. Иначе мы просто попадём в музей восковых фигур.
Важно замечание Казначеева, где он говорит об одной из причин снижения интереса к критике: «критики-мастодонты в основном пишут о своём поколении. Патриоты – о патриотах. Литбригада из «Exlibrisa» – о приколистах и выпендрёжниках. Юная критическая поросль печётся о литературных подростках. Пытаются выдерживать некий идеологический паритет «Литературная газета» и «Литературная Россия», выстраивает свои параллельные ряды В.Бондаренко, но целостная картина из разрозненных пазлов всё ещё не составляется». То есть деление происходит по формальным внехудожественным признакам. В такой мутной воде на поверхность могут проскочить контрабандой многие сомнительные авторы и бездарные тексты, ценность которых будет состоять лишь в принадлежности к определённому кругу. Медвежью услугу здесь оказывает и политика многих издательств, для которых грамотная раскрутка первичнее качества произведения и способностей автора. Литпространство раздроблено литературно-коммерческими корпорациями, работающими только лишь на успех своего проекта, и ставшими по отношению ко всем прочим в позицию жёсткой конкурентной борьбы.
Это ситуация времени, которая мало кому нравится. Молодые авторы силятся вписаться в неё, потому как они уже пришли на поле, на котором действуют эти правила игры, свои же ещё не создали.
«Цинизм и равнодушие», о которых говорит Сергей Казначеев, – это во многом не их качества. «Цинизм и равнодушие» – свойства сложившейся системы, которую им предстоит изменить. Сидеть же на скамейке с ногами на самом деле удобнее, попробуйте.

Андрей РУДАЛЁВ, г. СЕВЕРОДВИНСК