Я жил на земле, стараЯсь проникнуть в природу…

№ 2008 / 26, 23.02.2015

1 июля прекрасному донскому поэту Борису Примерову, «певучему Соловью русской поэзии», по выражению Владимира Бондаренко, исполнилось бы 70 лет, но до своего славного юбилея он, к сожалению, не дожил. Не смирившись с крахом своей Отчизны в перестройку и лицемерное ельцинское время, Борис Примеров – так же как и автор знаменитой военной повести «Сашка» Вячеслав Кондратьев, и известная советская поэтесса Юлия Друнина – предпочёл тихо расстаться с жизнью 5 мая 1995 года. Как справедливо отмечал в своей статье о блаженном донском Соловье критик Олег Михайлов, «самые лучшие, чистые уходят, не выдержав сгущения метафизического зла» («ЛР», 1998, 17 июля).
Почти всё (за исключением короткого постперестроечного периода) продолжавшееся более трёх десятилетий поэтическое творчество Бориса Терентьевича Примерова представляет собой торжественный и вдохновенный гимн русской природе. Воспевая её несметные богатства, яркий художник слова выступает самобытным продолжателем есенинских традиций, хотя сам Борис утверждал в предисловии к своему «Избранному»: «Но намного раньше знакомства с Есениным я был очарован моим земляком Михаилом Александровичем Шолоховым. Я читал и перечитывал «Тихий Дон» запоем. И смею думать, что именно эта книга была моим первым учебником поэзии. Позже меня неоднократно ставили в близость к есенинской традиции, критики видели в «неуёмной образности» и «густой метафоричности» следование «великому песельнику Руси», но догадайся кто-либо из них раскрыть том Шолохова, то увидели бы, как он влиял на меня, как был близок моему мироощущению его захватывающе-стремительный ритм, его самобытно-яростный язык».

Заметим: есенинские мотивы в творчестве Примерова проглядывают отнюдь не только в яркой образности и сочной метафоричности. Они присутствуют и в «мужицком», богатом, глубоко народном языке донского автора, о котором Борис написал небольшое замечательное стихотворение «Русский язык», впечатляющее своей красочной образностью и пестротой художественных троп:Я не стесняюсь, я – мужик.
Мужицкий у меня язык.
Давно его колокола
Гудят во все концы села,
И падает, как капля с крыш,
Его пророческая тишь.
Он мудр, как богатырский сон.
Что с ним в сравненье – Соломон?!
Живая эта речь, как миф, –
Что с ней в сравненье – Суламифь?!.. –
и в постоянном обращении поэта к теме Родины (будь то самостийная Киевская и Московская Русь, великая и могучая Российская империя или утопический «Союз советских сказочных республик»), которую он безумно любил:Я Русь люблю! А кто не любит?!
Но я по-своему, и так,
Что слышат всю Россию люди
На песенных моих устах… –
и в удивительной, непередаваемой музыкальности примеровской лирики:Цокот вечера голубого.
Шапку неба о землю – и стой.
Беспредельная степь
И дорога
Столбовая
Одна
Предо мной.
Бесшабашная…
Вёрсты-кони –
Хоть не спрашивай,
Хоть спроси
О неудержной, бойкой погоне
За всем песенным на Руси.
Но, конечно же, главные качества, крайне тесно сближающие, едва ли не сливающие органически воедино поэтическое творчество Бориса Примерова и Сергея Есенина, – это глубина постижения первозданного, нетленного в своей красоте мира природы и надрывная, необычайно пронзительная исповедальность. Притом пейзажные картины в лирике обоих великих поэтов предстают не молчаливо застывшими в пёстром, радующем глаз великолепии, а живыми, подвижными, переменчивыми. Борис Примеров неслучайно писал в своей художественной автобиографии «По следу шмеля»: «Должен заметить, что я вовсе не снисхожу к природе, люблю её, но почти не любуюсь ею. Совсем не нужно мне, чтобы она была красива, как не нужно, чтобы красива была мать». Его восхитительная природа дышит полной, могучей грудью и живёт энергичной самостоятельной жизнью, в точности как обычный человек:Движения травы красивы,
Особенно в такую рань,
Когда она, чуть вскинув гриву,
Бежит, как вспугнутая лань…
Вероятно, такое чуткое, утончённо-мелодичное восприятие Бориса окружающей среды обусловлено тем, что, по собственному признанию яркого художника слова, он «рос во времена, когда… любой сельский человек, любой, как в старину говорили, мирянин почитал природу такой же живой и так же разумно действующей, как и он сам».
Что касается упомянутой исповедальной интонации, её густая упоительная музыка буквально пронизывает поэтическое наследие донского певца природы.Взором многое подслушал,
Просыпался я к семи.
Боже, возврати мне душу,
Что угодно, чёрт возьми:
Шрифт бессонницы, след лисий,
В зазеркалье две струны –
В них слышны бряцанья ливней
Ангела и Сатаны…
И подобных стихотворений-исповедей у Бориса Примерова, как и у всякого истинного поэта, насчитывается масса. Однако недоступной большинству стихотворцев вершины исповедальности, её поднебесного ледового пика он, несомненно, достиг в превосходной лирической поэме-воспоминании «Циферблат», созданной в далёком 1982 году. С точки зрения предельного авторского самообнажения наиболее показательно в этой поэме стихотворение «Исход», поражающее своей размеренной чарующей мелодикой.Я на дорогу получил задаток:
Над головой – Полярную звезду.
И вот почти что с зрелым
Аттестатом
Я большаком на станцию иду.
Иду, как по нарезанной капусте,
Заморские ботиночки скрипят,
Похрустывает чемоданчик хрустом
И брюки, что заужены у пят.
Чин чинарём, всё в боевом порядке:
И ход ступни под взмах руки, и прыть,
И взгляд на жизнь, нацеленный в десятку, –
В мишень вопроса «Быть или не быть?»…
Колоритная поэзия талантливого ученика Есенина и Шолохова обладает ещё одной уникальной выраженной особенностью: в лучших стихах Примерова тема природы неразрывно переплетается, органически дополняясь, со столь же важной для него пронзительной темой смерти. Я умер вовремя, до света,
И ожил вовремя – к утру.
А мимо проходило лето
В бредовом затяжном жару.
А рядом солнце проползало
На животе,
В репьях, во рву,
И воспалённым, жёлтым жалом
До смерти жалило траву.
………………………………………….
Иссохшие уста – и только.
Глаза тоски – невмоготу.
И степи, серые как волки,
Крадутся к мёртвому пруду,
Где на краю, в краю безвестном,
В репьях, во рву,
На самом дне,
Всего на расстоянье песни,
Лежу от жизни в стороне.
Пожалуй, приведённое выше стихотворение объективно является одним из самых глубоких поэтических произведений потомка знатных казаков наряду с одним из моих любимых примеровских шедевров «Взошёл я в совершенные лета…», где темы природы и смерти так же плавно и естественно соединяются в одну общую и бескрайнюю философскую тему: …Земля, земля,
дай дух переведу!
Сегодня мне
и весело, и жутко –
Вон солнце красное
бьёт крыльями в пруду
И кружит,
как подстреленная утка,
Роняет перья жалкие и крик,
Прощальный крик
безудержного сердца…
О чём ещё?..
И вечер, как старик,
К моим глазам подносит полотенце.
Чем же объяснить столь магическое и совершенно спокойное сочетание двух, на первый взгляд, диаметрально противоположных, абсолютно разнонаправленных мотивов жизни и смерти во многих творениях создателя «Циферблата»? Критик Владимир Бондаренко полагает, что появлению мотива смерти в поэзии Бориса Примерова способствовало глубинное погружение автора в историю и философию. С этим утверждением вполне можно согласиться, зная Бориса Терентьевича как увлечённого библиофила, повествовавшего в автобиографии: «Вторую половину я прожил среди книг. Среди замечательных старых энциклопедий, полузабытых и забытых исследований отечественной литературы, среди трудов по русской истории Карамзина, Татищева, Костомарова, Ключевского, Забелина. Я находил себя в кругу философов и авторов, изданных в «Литературных памятниках». А может, виной тому некое мистическое знание поэтов предначертанной им судьбы?
Как бы то ни было, если Владимиру Бондаренко Борис Примеров «своей внебытностью, стихийностью, природностью и открытостью» всегда напоминал Велимира Хлебникова, которого поэт-пейзажист и вправду очень ценил, то меня всегда поражало чрезвычайное сходство донского книжника с молодым екатеринбургским стихотворцем Борисом Рыжим, наделённым столь же трагической судьбой. Это сходство содержится во всё той же отчётливой похоронной музыке, пугающе громко звучавшей на протяжении практически всей творческой деятельности обоих поэтов.
Развал грандиозной в своём могуществе Советской державы – великой имперской Родины Примерова – до неузнаваемости изменил содержание его последних стихов. В постперестроечные годы утончённый пейзажный лирик стал гражданским поэтом-державником, постоянным автором патриотической прохановской газеты «День» (впоследствии изменившей название на «Завтра»), создателем знаменитой антиельцинской «Молитвы», участником анпиловских митингов и защитником Дома Советов во время трагических событий Октября 1993-го. А потом наступила гибель, и земная жизнь влюблённого в Россию поэта подошла к концу.
Через полтора месяца после безвременной кончины рассмотренного нами ценителя русской природы редакция «Литературной газеты» писала о его фигуре и поэтическом наследии следующее: «Бориса Примерова или не нужно представлять вовсе, или нужно говорить очень много. Не нужно – потому что его всё-таки знали. Не так чтобы очень широкий круг людей, но те, кто любит поэзию, знали. А много о нём ещё скажут. Невозможно, чтобы не сказали. Потому что мы жили рядом с большим русским поэтом… Остались стихи, которым, надо думать, суждена долгая жизнь» («ЛГ», 1995, 21 июня). Хочется надеяться, что так и будет, несмотря на то, что в сегодняшней рыночной России поэзия не в почёте.Дмитрий КОЛЕСНИКОВ, г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ