Поэт эпохи ВодолеЯ

№ 2008 / 30, 23.02.2015

Владимир Скиф – и на самом деле истинный поэт эпохи Водолея. И дело не только в том, что он родился 17 февраля 1945 года, под знаком Водолея, но всем творчеством своим как бы предварил наступающую эпоху Водолея, эпоху России. Может и не стоит в нашей православной стране особенно увлекаться лунными и прочими природными календарями, но и русский мужик издревле не только в святцы заглядывал, а следовал древним природным календарям и приметам. Последуем и мы. Тем более что я давно уже задумал книгу о писателях, рождённых февралём. Здесь и гениальный Юрий Кузнецов, чьё влияние несомненно чувствуется в стихах Владимира Скифа, здесь и Александр Проханов, Эдуард Лимонов, Владимир Шемшученко. Впрочем, и я сам – рождённый февралём. «Февраль, достать чернил…» – это про нас, видимо, написал в своё время Борис Пастернак. Добрая десятка наберётся творцов, отмеченных милостью Божией. Думаю, сейчас не только в футболе и хоккее, но и в жизни нашей всеобщей русской, в культуре и науке, в развитии нашем, наконец-то, спустя двадцать лет дури и прозябания, наступает с великим трудом Эпоха Водолея. И знаменосцами её, несомненно, становятся русские поэты:Я на тропинку неба выхожу,
Смотрю на землю из небесной выси.
Уж целый век себя я не щажу,
Я искру сердца над столетьем высек.

Я слышу горький человечий вой,
Мне зябко жить среди провалов мира.
И страшно петь. Но я ещё живой.
Меня спасла классическая лира.

И мой Байкал. И этот чистый свет,
Мои глаза и душу напоивший.
Я не загинул. Я ещё поэт,
Не зря, быть может, на земле
светивший.
Среди них, как равный среди равных, иркутский поэт Владимир Скиф. Если честно, то вовсе и не Скиф, а Смирнов, Который Изменил Фамилию. Но, думаю, он поступил правильно, среди Смирновых затеряться легко даже могучему сибиряку, вот и гадай, чьи стихи вышли в центральной газете – того или иного Владимира Смирнова. Да и обличьем своим, кто знает, тот поймёт, конечно, он походит на нашего предка – скифа. Впрочем, и ко всему лучшему в творчестве талантливого иркутского поэта смело можно поставить эпиграф из Александра Блока: «Да, скифы мы, да – азиаты мы…». Природный, натуральный сибирский скиф. И родился под Иркутском в небольшом посёлке Куйтун, и всё жизненное и творческое становление его происходило в городках и посёлках с такими экзотическими для москвича названиями, как Харик, Тулун, служил в морской авиации на берегу Муравьиного залива, и святым градом Китежем для него давно стал родной Байкал, где он знает всё побережье, каждую травинку, каждый мыс и островок. Поэт знает и зимний Байкал, и осенний, и летний, вода Байкала – его дурманящая постель, где всегда можно укрыться, спрятаться от непогоды. Он, как байкальский водяной, бережёт и борется за свои родные просторы.Мы затихаем помалу.
Дом еле слышно скрипит:
То ли плывёт по Байкалу,
То ли по небу летит…
Как пишет поэт: «Байкал для меня – это всё. Я живу на берегах Байкала. Это мой вдохновитель. У меня о нём написано, наверное, больше ста стихотворений. Все они разные: и о цветах Байкала, и о самом Байкале, и о ночном, и о весеннем… Потому что домик, в котором мы живём 30 лет уже… дети в нём выросли, и вот сейчас внуки на берегах Байкала растут: вот с Лёнечкой я пришёл на этот праздник. Без Байкала мы вообще и не мыслим своей жизни».
Владимир Скиф крайне разносторонний поэт. Это и сатирик, автор острых эпиграмм и пародий, и публицист, гневно выступающий против всех врагов России, и мастер стихотворного портрета, певец русской истории. Во всех жанрах он добивается весомых побед. Частенько один жанр накладывается на другой. Как отделить историю от стихотворного портрета, а то и другое от гневной публицистики, в стихотворении о Вадиме Кожинове:Кричат, что Россия низложена,
Скатилась её голова.
Вадим Валерьянович Кожинов
Твердил, что Россия жива!
…
Избитая в кровь и острожная,
Земля ему будет верна…
…Вадим Валерьянович Кожинов,
Пусть – Вам – будет пухом она!
Или же о своём любимом писателе Василии Шукшине:Склевали калину последние птицы
И нет ни души за окошком пустым.
Когда затухали на небе зарницы,
Василий Макарыч ушёл из больницы
В осеннюю, волглую, тёмную стынь…
Поэт называет героев своих портретов воинами русской земли. Но он и сам – воин не из последних. И всё же из всех его жанров я предпочитаю его пейзажную, природную лирику. Там и душа Сибири, там и душа поэта, там и скифская душа. Всё-таки, ничего не бывает случайным. И приглянулось ему прозвание Скиф именно потому, что скифское кочевое природное поведение, воинское верное служение и боевитость духа далёких предков оказались поэту наиболее близки. Он готов даже пожертвовать собой и своим поколением, чтобы дать дорогу новой молодой водолейной победной России. Вот одно из лучших, пусть и печальных его стихотворений.Ухожу, проваливаясь в сумрак,
Будто в бездну века ухожу,
Небеса, окрашенные в сурик,
В слякотную осень уношу.
Сумрак тучный, вязкий, как болото,
Чавкает прожорливою мглой.
Унести мне в прошлое охота
Тайны века под своей полой….
Чтобы сумрак, ослепивший души
Грешного народа моего,
До конца Россию не порушил,
Не затмил Отчизны торжество.
Под сырой осенней позолотой
Оживаю от душевных ран…
Из меня уходит сумрак плотный,
Как с Байкала-озера туман.
Это не только прекрасный образ, но и стиль жертвенно-трагически-героического поведения уходящего уже в прошлое первого послевоенного поколения. Смело беря удары на себя, журналы «Наш современник» и «Москва», возглавляемые нашими жертвенными старейшинами – Станиславом Куняевым и Леонидом Бородиным, журналы, где Владимир Скиф – один из основных авторов, уносят с собой разломы и расколы русского бытия, всю грязь разрухи, дабы очистить место для возрождающейся России, для оживления родных убитых русских земель. И в этом смысле Владимир Скиф – жертвенный поэт. Может, так и древние скифы, когда-то погибая в бесчисленных сражениях с чуждыми племенами, освобождали место для нарождающейся Древней Руси?И встану и завою
Среди земных высот.
Охотник или воин
Мне целится в висок…
Владимир Скиф – один из героев моего «поколения одиночек», из «поколения Победы», ребят, рождённых в конце войны или сразу после войны. Они были напоены духом Победы, они всё детство играли в воинов-победителей, они были уверены в своём счастливом будущем. Они и себя никак не отделяли от Победы, без всяких газет и парадов они знали, что без вернувшихся фронтовиков, какими бы они ни были, не родились бы и они. Об этом пишет Николай Дмитриев:Я вместе с батькой выполз, выжил,
А то в каких бы был мирах,
Когда бы снайпер батьку выждал
В чехословацких клеверах.
Об этом же пишет в стихах о вернувшемся отце и Владимир Скиф: «То, что мой отец воевал, всё пережитое им: горечь поражений и радость выстраданной Победы – всё это в генах передалось и мне. Ведь не случайно в своих произведениях я много раз обращался и обращаюсь к кровоточащей и суровой теме войны:Я наделён уменьем – успевать:
Была война, я вовремя родился,
В традиционной зыбке очутился,
Чтоб бессердечно к матери взывать.
Что было или не было со мной,
Не помню я, но знаю – это было!
Была война… Страну ещё знобило,
Но пахло невоенною весной…»
Дети Победы, вроде бы самое благополучное поколение России за многие столетия, но, может быть, именно поэтому свою войну, спустя двадцать-тридцать лет после рождения, они безнадёжно проиграли. Вослед за чувством Победы они ещё подростками попали под тотальную деидеологизацию Оттепели, навязанную им шестидесятниками, и даже если не соглашались со старшими братьями-шестидесятниками, вынуждены были им уступить и реальную, и идеологическую власть. Увы, они верили в Родину, верили в любовь, но конкретной социальной идеологии они не имели, ни левой, ни правой, ни прокоммунистической, ни прокапиталистической, да и к Православию пришли, как правило, поздновато. Потому они и были обречены на одиночество. Боже мой! Всё рушится в полёте,
Не спасает даже поворот…
Я один стою на повороте,
До Господних не дойдя ворот.
Одиноким был и Владимир Скиф. Он мог искренне восхищаться творчеством мужа сестры своей жены Валентина Распутина, но и ту старую деревню, воспетую Беловым, Астафьевым, Носовым и Распутиным, он уже не застал. Оставалась ностальгия, перешедшая в годы перестройки в резкое отрицание новых хозяев жизни. Всё его творчество, если не касалось скифской дикой природы, посвящено надломам и трещинам в русском сознании. Поэт озирается вокруг себя, ищет поддержки, но великое поколение отцов-фронтовиков уже обессилено, ничем помочь не может, старшие братья-шестидесятники предали Русь и пляшут на её обломках, перебираясь в иные заморские страны, а много ли навоюешь в одиночном окопе. Лишь сердце поэта сжимается, когда видит:Улетают к звёздам срубы,
Заселяет сердце грусть.
И луна целует в губы
Умирающую Русь.
Период затмения у поэта держится достаточно долго, затмения и в надеждах на спасение страны, и в поэтических образах. Он с головой уходит в свою Скифию, в какую-то подземную, глубинную Русь.
Не ощущается крепости жизни
В тёмном сцепленье земли и небес.
Воет душа об угасшей Отчизне,
Воет, как пёс, обездоленный лес.
Для него волчий ли, собачий вой – не отрицательная характеристика души, а состояние собственного одиночества, внешне вполне благополучного. Для него девизом становится мысль Генриха Гейне: «Весь мир надорван по самой середине. А так как сердце поэта – центр мира, то в наше время оно тоже должно самым жалостным образом надорваться. В моём сердце прошла великая мировая трещина».
Не будем сравнивать ни таланты двух разных поэтов, ни сами страны, но во что я искренне верю, это в надорванность таланта самого Владимира Скифа. Он бы и сам желал преодолеть, забыть свою трещину души, потому уходит в разные победные, жизнеутверждающие жанры, пишет оды и басни, пародии и гимны, вполне приличные и значимые стихи. Но всё-таки определяющим в его истинной поэзии является расколотость сознания оставшегося не у дел поколения. Я ищу вдоль долины плоды молодые
           калины,
Чтобы ягоды счастья от камня тоски
           оторвать,
Но в руках тяжелеют холодные
           слитки-рубины…
Ну, зачем ты, калина,
           камнями задумала стать?!

Владимир БОНДАРЕНКО

---

В январском номере «Дня литературы» мы с удивлением прочитали заявление, напечатанное за подписью «редактор», где нас обозвали сплетниками. За что же нас удостоили такой чести? Как мы поняли, В.Г. Бондаренко не понравился наш врез к публикации Сергея Семанова о его книге. Видимо, этот врез расстроил все планы критика устроить вселенское обсуждение его творчества. Мы просто отказались участвовать в чужих амбициозных играх. Простите, мы хоть один факт в этом врезе переврали или что-то напутали? Нет. Тогда с каких пор правда у нас стала выдаваться за сплетни? Впрочем, с тех пор прошло полгода. Владимир Григорьевич успокоился. Он убедился, что мы в «ЛР» не печатаем сплетен. И поэтому он сам позвонил нам и предложил новый материал. В своём письме, адресованном в «ЛР», критик добавил: «Это статья о поэзии Скифа. Будет что хулиганское, пришлю обязательно». Будем ждать. – Прим. ред.