СТАЙЕР НА ЭКСПОРТ

№ 2008 / 37, 23.02.2015, автор: Герман Садулаев

Последние двадцать лет писатель Герман Садулаев связал свою судьбу с городом на Неве. Здесь он окончил юридический факультет ЛГУ. Здесь же нашёл работу по специальности в одной крупной компании, занимающейся импортом продуктов. На первый взгляд, перед нами законченный образ преуспевающего молодого человека, который на досуге пишет повести и рассказы. Однако это не совсем так. Хотя бы потому, что питерскому периоду жизни Садулаева предшествовал другой – чеченский. Нет, Садулаев не воевал в Чечне. Он там родился и жил до окончания школы. Во многом тема малой родины, судьба чеченского народа (Герман по отцу – чеченец) сформировала его как писателя, определила главные творческие интересы. Садулаев занялся литературой в самом начале 2000-х, однако его первая серьёзная публикация в журнале появилась только в 2005 году, а первая книга – в 2006 году. Наверное, трудно, – спросил я у Германа, – было пробиваться в литературу человеку со стороны?

– Наверное, – отвечает писатель, – было бы трудно. Но я никогда не пытался куда-то пробиться. Вначале публиковал свои тексты на литературных и квази-литературных сайтах в интернете. В интернете меня привлекали свобода и неангажированность. Потом оказалось, что это иллюзии. Никакой свободы творчества в интернете нет, редакции сайтов гнут определённую линию, тусовки заняты перекрёстным опылением. На од-ном известном ресурсе меня забанили навсегда и удалили все мои тексты, за оппозиционные настроения и по мотивам личной неприязни. Никакой разницы, всё то же самое, что в бумажной литературе, только уровень подготовки читателей в среднем ниже.
Когда я предложил свои тексты к публикации в журналы и издательства, ко мне благосклонно отнеслись сразу несколько значительных личностей в литературном процессе: поэт и издатель Илья Кормильцев, ныне покойный; писатель и критик Вячеслав Курицын, под его редакцией выходил мой «Радио Fuck»; редакция журнала «Континент» и лично Игорь Иванович Виноградов; редакция журнала «Знамя» и лично Сергей Ивано-вич Чупринин; координатор программы «Молодые писатели России» Ирина Ковалёва и руководитель Фонда СЭИП Сергей Александрович Филатов. Они открыли передо мною двери и ввели меня в литературу, так что мне не пришлось пробиваться через стенку или лезть в форточку.
Кстати, прежде бумажной публикации, первым обнародованием моей повести «Одна ласточка ещё не делает весны» была театральная постановка, состоявшаяся благодаря театральному критику Павлу Рудневу и режиссёру Алексею Янковскому.
И после, благодаря литературе, я имел счастье познакомиться с замечательными людьми: я встречался с Наумом Коржавиным, разговаривал с Юрием Мамлеевым, с Владимиром Маканиным, подружился со своими сверстниками-писателями. За это я очень благодарен писательству. Им стоило заниматься хотя бы только для того, чтобы быть принятым в сей блистательный круг.

– Как ощущаете своё нынешнее положение в литературе? Какое место, без ложной скромности, в ней занимаете?

– Хороший вопрос, спасибо. Герман Садулаев – писатель второго эшелона российской литературы первой половины 21-го века. Такая строка может быть в литературном справочнике будущего. Если у мира есть будущее, и в этом будущем выпускают литературные справочники. И это не скромность, это объективность. Литература не может состоять только из первого, массового, популярного или превозносимого уровня. Это как в разведке – не все могут быть суперагентами, нужны ещё и люди, составляющие законспирированное подполье. Иногда я сам сомневаюсь в том, что мы вообще нужны: возможно, читателю хватило бы дюжины простых и понятных поп-авторов и одного десятка изощрённо-интеллектуальных лауреатов.
С другой стороны, есть субъективное ощущение призвания. Особой миссии. Уникальной задачи. Проникновения в тайну и пророческого дара, никак не меньше. Германа Садулаева всегда отличают пафос, патетика и синдром мессианства: с этим пытались бороться, но безуспешно.

– А кто сегодня, на ваш взгляд, в России писатель номер один?

– Это тоже хороший вопрос, но на него может быть не один ответ, анесколько. Как в боях без правил, знаете, там сразу несколько чемпионатов – по версии X, по версии Y, etc. Современная русская литература многообразна, и писателей № 1 в ней множество. В версии успеха у публики – это Сергей Минаев. Признание в среде академических ценителей – наверное, Людмила Улицкая. Ни то, ни другое я сам не читал. В моей эс-тетической иерархии современный русский писатель № 1 – это Николай Кононов, с его изумительной поэти-чески точной прозой. Писатель № 1 в версии социальных и лирических смыслов – Захар Прилепин. В своих весовых категориях золотые медали у Владимира Сорокина, Виктора Пелевина, Ильи Стогова.

– Вы пишете книги в свободное от работы время. В таком подходе к писательству есть свои преимущества, главное из которых – материальная независимость. Вместе с тем, видно, что литера-тура для вас является главным делом жизни. Что мешает вам стать профессиональным писателем?

– Я пока такой задачи себе не ставлю. Это забег на длинную дистанцию, марафон на всю жизнь. В се-рьёзной литературе нужно быть не спринтером, а стайером, рассчитывать дыхание. Всё, что положено, при-дёт в нужный срок. Если так суждено, то будут и тиражи, и премии, и экранизации. И со всем этим – объектив-ная целесообразность заниматься только литературой. В свой срок. И лучше позже, чем раньше. Если всё придёт сразу и слишком рано, будет неинтересно дальше жить.
Пока нет смысла запираться в башне из слоновой кости, лучше быть среди людей, о которых пишу, иметь профессию, не только как способ к существованию, но и как ключ к жизни и общению.

– Интересно, как относятся к вашим литературным занятиям и успехам сотрудники в вашей компании?

– Я стараюсь не акцентировать на этом. На работе с коллегами у меня только служебные отношения. Проблема всегда одна, и на работе и в любом другом круге: люди воспринимают всё слишком лично, в каждом персонаже видят себя, не вдаются в смысл понятий «литературное обобщение» и «художественный вымысел», что мешает воспринимать тексты, с автором которых знаком по не-литературным основаниям.

– Вы в силу личных обстоятельств изнутри хорошо знаете жизнь и менталитет чеченского народа. Кто, по вашему мнению, из российских писателей правдиво пишет о чеченской войне?

– Я почти не читаю книги о чеченской войне. В основном это дрянь. Хорошо пишет Аркадий Бабченко. Захар Прилепин – но это не о войне, это больше. А лучше всего по этой теме, наверное, рассказы Александра Карасёва. Правдивость – она не только в корректном изложении фактов. Художественная правдивость – вы сами знаете, что это такое. Но вот Карасёв, он и психологически точен, и в деталях пунктуален, такой у него литературный метод. «Лит.Россия» отметила его «Чеченские рассказы» первой премией, очень заслуженно, на мой взгляд.

– Я знаю, что в самой Чечне вашу книгу «Я – чеченец!» воспринимают неоднозначно, обвиняя её в излишней эмоциональности. Не все приняли её и в России. Вообще, возможно ли сегодня объек-тивно писать о недавних трагических событиях в Чечне, соблюдая правду обеих сторон? Может быть, ещё не время?

– В самой Чечне мало кто вообще читает книги. Особенно среди молодёжи. Выросло целое поколение, которое с трудом читает вывески и sms. В этом проблема, а не в том, что критикуют книгу Германа Садулаева. Умру, всё равно поставят памятник и назовут моим именем пару проспектов. Никуда не денутся. Как и я от них.
Правду по-человечески можно писать всегда. Историческое осознание придёт гораздо позже, вы правы. Опять же, если у мира есть будущее, и в этом будущем изучают историю.

– Кто-нибудь из чеченских авторов, пишущих на эту тему, вам известен?

– Канта Ибрагимов. Он написал очень толстую книгу «Дух и Золото», в эпико-романтическом стиле. Я читал с удовольствием. Президент Путин вручил Канте Ибрагимову государственную премию. Думаю, его произведения уже включены в школьную программу в Чеченской республике. В общем, живой классик русско-чеченской литературы.
Вот только за пределами Чечни его мало кто читает и знает. Самый популярный и известный в России писатель из Чечни – это Герман Садулаев. Это снова моя объективность. Просто получилось так, что Канта Ибрагимов – в основном, для внутреннего потребления, а Герман Садулаев – на экспорт.

– Судя по вашим публикациям в интернете, у вас критическое отношение к нынешней ситуации в Чечне. А что, по-вашему, нужно сделать, чтобы исправить положение в республике?

– У меня нет особого критического отношения, я стараюсь анализировать ситуацию, и её нельзя рисовать только в чёрно-белых тонах. Рецепта или плана как обустроить Чечню у меня нет и быть не может, это дело политиков и экономистов. Хотя, конечно, поучать я люблю. Мои нынешние издатели в шутку предложили мне написать книгу на тему «Щас я научу вас всех, как надо жить!», не заморачиваясь с сюжетом и композицией. Но я пока подожду. Коплю материал. Шутка. В интернете здесь ставится смайлик.
А если серьёзно, то Чеченская республика – часть России, у неё те же самые проблемы, просто более выпуклые, и решать их нужно во всей России, а не только в Чечне.

– В одной статье вы сделали прогноз, что в будущем Чечня станет частью Дагестана, правда, под руководством Кадырова. Интересно, из каких предпосылок вы исходили, уготовив Кадырову место имама Шамиля?

– Это не вполне прогноз, скорее, пугающий фантазм. Дагестан – гора тысячи языков, тысячи народностей. И при Шамиле чеченцы едва не стали одними из них. Тут я наверное предостерегаю от потери идентичности. А названной вами параллели между двумя историческими личностями, имамом Шамилём и президентом Кадыровым, я не проводил, нет уж. Увольте меня от таких сравнений. Как и от всей конкретной политики. Я не почитатель власти, но и не оппозиционер. Я над схваткой. Я же писатель, я принадлежу вечности.
Один близкий мне человек сидел в советское время в грозненской тюрьме, по обвинению в должностных преступлениях. Хозяйственники тогда были особая «масть», их не мешали с блатными, они сидели в отдельной от уголовников камере. Но время от времени по тюрьме шёл «стук» – буквально, по батареям. На тему кого и за что опустить или наоборот, короновать. Так вот, он и сокамерники, красные директора, парткомы и прочая, всегда отвечали одно: «в разборках не участвуем».
И, так как по всем литературным понятиям моя «масть» – «серьёзный писатель», не политтехнолог и не пропагандист, позвольте мне в очередной раз отстучать по батарее нашего медийного общежития: в разборках не участвую.

– Вы с 1989 года живёте в Петербурге. Судьба и проблемы этого города вас волнуют, или вы ещё не успели к нему «прирасти»?

– За двадцать лет, практически всю свою взрослую и сознательную жизнь? Ответ очевиден. Петербург – мой любимый город, одна из моих духовных родин. Город Блока, Гумилёва, Гоголя, длинного коридора в здании Двенадцати коллегий, сфинксов на набережной Невы, неба, которое серого цвета, зато становится ближе с каждым днём. Да, это город и более современной нам поэтики Бориса Гребенщикова, Александра Васильева, Виктора Цоя. Мы все укоренены в одном. Поэтому так важно сохранить Петербург. Не разрушать его новостроем и новоделом, беречь его уникальную атмосферу.
Если вам нужен другой город, город офисных небоскрёбов и торговых центров, элитных жилых комплексов для хозяев страны и бетонных бараков для офисных рабов – постройте свой новый город на новом месте! В России до хрена пустоты. Не трогайте наш Питер! Недавно на телеканале СТО был марафон на тему сохранения Петербурга, и я высказался в прямом эфире на эту тему.

– Вы не раз заявляли свою приверженность левым, социалистическим убеждениям, которые, однако, не находят соответствия ни в одной российской партии. В чём заключается уникальность ваших политических взглядов?

– В том, что они больше философские и этические, чем конкретно политические. Мой социализм – это гуманизм. Так называемый «либерализм», все эти учения с социал-дарвинистским подтекстом, они античеловечны и, в конечном итоге, неэффективны. Потому что способность к кооперации – самое сильное конкурентное преимущество человека! Об этих идеях я размышляю в своей повести «Пурга, или Миф о конце света», которую читатели и критики считают почему-то навороченным текстом про секс, наркотики и галлюцинации. Странно, не правда ли?

– Один критик, кажется Иткин, разбирая вашу книгу «Радио Fuck», проводил параллели (намекая на некоторые повторы) между вашими героями и героями романов Ильи Стогова. Что вы можете сказать по этому поводу? Сами как относитесь к стоговскому творчеству и к нему лично?

– Лично со Стоговым я не знаком, не представилось случая. Однажды мы приглашали его на заседание клуба Айрапетяна в качестве почётного гостя, на водку и бастурму. Но он не пришёл. То ли счёл нас ещё одними скучными «литераторами», то ли наоборот, потому что бросил пить и теперь католик.
Мне очень нравятся книги Стогова, почти все. Кроме откровенно коммерческих и заказных. Не только «Мачо не плачут» – это известный хит. Недавно я слушал в машине аудиокнигу Стогова «Путеводитель к концу света», читал текст сам автор. Это бесподобно! Его интонации очень точны, образы выпуклы, лирика пронзительна. Мне очень близко его настроение.
В «Радио Fuck» есть места, которые сознательно сделаны как пародийная полемика с текстами Стогова, вполне в духе постмодернизма. А иногда полемика прямая, с называнием имён. Мой герой спорит с героем Стогова. По вопросам алкоголизма, промискуитета и религиозного просветления в их связи и противоречии.
А вообще, в моих книгах находят всё: от Пелевина до Шаламова и от Борхеса до Берроуза. Часто называют имя автора, которого я знать не знаю, и не читал никогда, и говорят: очень похоже! Обычно это любимый ав-тор читателя. И если ему что-то нравится, то кажется похожим на любимого автора, просто по аналогии собственных эмоций. А я что? Я не против. Я рад, что в моих текстах каждый находит что-то близкое лично ему.

– Кстати, Стогов в своём недавнем интервью «Литературной России» довольно нелестно ото-звался о литературной жизни в Питере. А что вы думаете на этот счёт?

– Я думаю, зря он отказался посетить нашу вечеринку «водка + бастурма – вместе веселее!» Пользуясь случаем, обращаюсь: Илья! Если вы католик, мы не будем заставлять вас пить водку! У нас есть Дмитрий Орехов, он тоже не пьёт, хотя талантливый писатель и православный.
С другой стороны, есть же литературное объединение «Питерские фундаменталисты», к которому, со слов Павла Крусанова, периодически примыкает и Илья Стогов. Они ходят в баню на Фонарном переулке. Так что говорить, что в Питере нет литературной жизни – это несправедливо.
А серьёзно, настоящая, главная литературная жизнь – она не в Питере. И не в Москве. И даже не в Париже. Она в полутёмной комнате или на кухне автора, который закрылся ото всех и чего-то там стучит, стучит или по бумаге скребёт, скребёт…А что за пейзаж за окном – не всегда важно.
Дмитрий Орехов когда писал своего «Будду из Бенареса», я эту книжку очень люблю, сидел в валенках в деревенском доме, плохо протопленном, старом, в дюжине вёрст от ближайшей худо-бедно проходимой дороги. А вокруг него росли марувака и манго, летали птицы чатака, кричали павлины, цвели патали и кимшуки, и, конечно, качался на воде лотос. И в эти месяцы деревня Орехова была одним из центров литературной жизни России, в этом нет сомнений.

– С кем-нибудь из питерской пишущей братии поддерживаете отношения? Местные «толстые» журналы читаете, печатаетесь в них?

– Едва ли братия, едва ли один цех, в средневековом понимании этого слова. Мы общаемся в определённых группах. Наш «литературный район» – клуб Айрапетяна, о котором я уже упоминал. Это всего четыре человека: Валерий Айрапетян, самый младший и самый начинающий, поэтому клуб назван его именем, Дмитрий Орехов, Александр Карасёв и я, Герман Садулаев. Недавно мы участвовали в выпуске спецномера литературного журнала «Аврора». Был в числе прочего опубликован и мой рассказ «Блокада».

Конечно, когда в питерском глянцевом журнале «Собака.ру» опубликовали отрывок из моего романа «Таблетка», отклик был несоизмеримо больше. Полгорода прочло. Такова реальность на сегодняшний день. Толстые журналы в кризисе.

– Я обратил внимание, что все ваши книги вышли не в Петербурге. Почему? Не сложились отношения в «Амфоре» и «Лимбус-Прессе»?

– Опять же, я ничего не складывал. Меня познакомили с Вячеславом Курицыным, который тогда выпускал серию «Неформат» в питерском отделении «Астрель» московского колосса «АСТ». Курицын взял рукопись. Пока готовили редактуру, серия «Неформат» закрылась. Открыли серию «Свежий ветер». Выпустили «Радио Fuck», и серия «Свежий ветер» закрылась. Курицын из АСТ ушёл.
«Я – чеченец» мог выпустить только Илья Кормильцев в «Ультра.Культуре». Он и выпустил. Потом «Ультра.Культуру» закрыли.
«Пурга, или Миф о конце света» выпускалась по программе Фонда СЭИП в издательстве «Вагриус». После этого «Вагриус» покинули ключевые личности, и сейчас издательство практически сошло с литературного горизонта.

Мой новый роман «Таблетка» выпущен издательством «Ад Маргинем», потому что это единственное издательство в России, которое может сделать такую дерзкую книгу. Дай им Бог долгие лета и процветание! А то я уже начинаю подозревать неладное.
Вот ведь в издательстве «Поплит» от моей «Таблетки» отказались. Ответили, что это очень талантливо, конечно, но они такого печатать не будут, потому что не хотят закрыться сразу после моей книги. Хитрые, однако!

– Интересно, кто являлся автором эпатажной обложки книги «Радио Fuck»: издательство или вы сами?

– Конечно, дизайнер «Астрели». Я и круга от руки нарисовать не могу, не то что продумать дизайн обложки. Но со мной согласовали, и я утвердил. Интересный сюжет. Правда, вот этот подзаголовок – про современного донжуана в большом городе – это уже самодеятельность издателя, я такого не писал. Боюсь, кто-то из читателей, рассчитывавший на лёгкие эротические истории, был ошарашен, столкнувшись со свинцовой философской и концептуальной нагрузкой текста. Хотя для читателя интеллектуально подготовленного – это, напротив, вроде весёлой игры.

– Кого из литераторов вашего поколения считаете близкими себе по творчеству и мироощущению?

– Помимо уже названных мною имён, это Михаил Елизаров. Его «Библиотекарь» произвёл на меня очень глубокое впечатление. Замечательный, знаковый роман. И близок мне, по некоторой внутренней энергетике. Хотя внешне манеры письма у нас совершенно разные.

– После выхода книги «Я – чеченец!» вы сказали, что больше чеченской темы касаться не буде-те. Что теперь вас волнует как писателя, кто ваш главный герой?

– «И мы поём, о себе, о чём же нам петь ещё?» – так у Гребенщикова. Внешне мой герой сейчас – это человек толпы. Офисный раб. Приложение к операционной системе Windows ™. Пока мы не предпримем головокружительное погружение в глубины его души. И оказывается, что нет никакого человека толпы. И толпы нет никакой. А есть зияющие пустоты памяти, бездонный космос неба над Волховом, бескрайние степи Хазарии по которой несутся коротконогие тюркские кони, и сердце, вмещающее в себя Бога, Дьявола, Вселенную и даже больше – Любовь.
Вышло как-то слишком пафосно, да? Ну, в этом весь Садулаев, привыкайте.

– И последний вопрос: ваш творческий план-минимум и план-максимум на ближайшее время.

– Замечательный вопрос! Люблю вопросы про план. Однако здесь надо подразделить, что есть производственный план и есть маркетинговый план.
Производственный план для писателя: за три ближайших года написать не менее двух крупных романов, одну повесть средней величины и пятнадцать-двадцать рассказов.
Маркетинговый план: опубликовать романы в хорошем издательстве, повесть в литературном журнале, а рассказы пристроить в глянец, например в «Эсквайр». Выпустить перевод старой книжки на французском и японском языках. Получить не менее десяти положительных рецензий и восьми отрицательных, но чтобы то-же пробуждали интерес. Дать шесть-семь интервью и выступать на ТВ не реже чем раз в полгода, чтобы не забывали. Ну, и так далее.
Вот такой может быть производственный план, такой маркетинговый. План минимум, план максимум.
А есть ещё один план – план Садулаева.
И он состоит в том, что писатель не должен заниматься ни производством, ни маркетингом. А как у Харуки Мураками: «Танцуй, пока играет музыка». Или – «Слушай песню ветра». Вот это замечательный план!
План Садулаева в том, чтобы жить с открытыми глазами и пытаться услышать мелодию, тонкую, звучащую за кулисами мира, и постараться записать её ноты словами.
А потом принести то, что получится, усталому и мудрому издателю. Тот же прочитает, почешет в затылке, нахмурит лоб и скажет: это же, батенька, опять у вас чёрт-те что получилось! Не то роман, не то повесть, не то рассказы или эссе, не то стихотворения в прозе или дневник двуядерного процессора. Как же мы с вами это назовём?
А я улыбнусь, глаза зажмурю мечтательно и скажу: «симфония!..»

 

Беседу вёл Илья КОЛОДЯЖНЫЙ