ОБЛОЖИЛИ СО ВСЕХ СТОРОН

№ 2008 / 40, 23.02.2015

Когда-то Владимир Высоцкий написал:
Я лёг на сгибе бытия,
На полдороге к бездне, –
И вся история моя –
История болезни.

Когда-то Владимир Высоцкий написал:Я лёг на сгибе бытия,
На полдороге к бездне, –
И вся история моя –
История болезни.
Но вот именно такой человек стал кумиром сразу для нескольких поколений.
Владимир Семёнович Высоцкий родился 25 января 1938 года в Москве. Его отец – Семён Владимирович (Вольфович) происходил из еврейской семьи, но публично об этом никогда не говорил. Он много лет прослужил офицером в армии, всю войну провёл связистом на фронте и, вот парадокс, в кругу своих близких приятелей слыл ярым антисемитом. Мать Высоцкого – Нина Максимовна (в девичестве Серёгина) блестяще владела немецким языком: по специальности она была переводчиком технической литературы (её не стало в сентябре 2003 года).
Когда немцы стали угрожать Москве, мать отвезла сына в Бузулук, на Урал. В Москву они вернулись в 1944 году. Вскоре после этого родители Высоцкого развелись. Мальчишка остался у матери. Но в 1947 году отец предложил сыну пожить у него по месту службы, в немецком городишке Эберсвальд. В Германии паренёк провёл два года. Местный учитель музыки выучил его нотной грамоте и игре на фортепиано. Вновь к матери он перебрался лишь в 1963 году.
После школы Высоцкий подал документы в Московский инженерно-строительный институт на механический факультет. Но уже после первого семестра он от точных наук сбежал, решив заново сдать вступительные экзамены в Школу-студию МХАТ. Ему повезло. Его принял к себе на курс Павел Массальский.
Именно в студии у Высоцкого появилась любовь к гитаре. За год до своей смерти он в Пятигорске признался журналисту Валерию Перевозчикову: «Гитара появилась совсем случайно и странно… Я давно, как все молодые люди, писал стихи. Писал много смешного. В училище театральном я сочинял громадные капустники, которые шли по полтора-два часа. У меня, например, был один капустник на втором курсе – пародии на все виды искусства: оперетту, оперу… Мы делали свои тексты и на темы дня, и на темы студийные, и я всегда являлся автором. То есть занимался стихами очень давно, с детства. Гитара появилась так: вдруг я однажды услышал магнитофон, тогда они совсем плохие были, магнитофоны, – сейчас-то мы просто в отличном положении, сейчас появилась аппаратура и отечественная, и оттуда – хорошего качества! А тогда я вдруг услышал приятный голос, удивительные по тем временам мелодии и стихи, которые я уже знал, – это был Булат. И вдруг я понял, что впечатление от стихов можно усилить музыкальным инструментом и мелодией. Я попробовал это сделать сразу, тут же брал гитару, когда у меня появлялась строка. И если это не ложилось на этот ритм, я тут же менял ритм и увидел, что даже работать это помогает, то есть сочинять легче с гитарой! Многие люди называют это песнями. Я не называю. Я считаю, что это стихи, исполняемые под гитару, под рояль, под какую-нибудь ритмическую основу. Я попробовал сначала петь под рояль и под аккордеон, потому что, когда я был маленьким пацаном, меня заставляли родители из-под палки – спасибо им! – заниматься музыкой. Я немножко обучен музыкальной грамоте, хотя, конечно, всё забыл, но это дало мне возможность хоть как-то, худо-бедно, овладеть этим бесхитростным инструментом – гитарой. Я играю очень примитивно, и иногда, даже не иногда, а часто, слышу упрёки в свой адрес по поводу того, почему такая примитивизация нарочитая. Это не нарочитая примитивизация, это – «нарочная». Я специально делаю упрощённые ритмы и мелодии, чтобы это входило сразу моим зрителям не только в уши, но и в души, чтобы мело-дия не мешала воспринимать текст, то, что я хотел сказать. Вот из-за чего появилась гитара» (этот рассказ Перевозчи-ков опубликовал 25 января 2007 года в «Известиях»).
После окончания в 1960 году студии Высоцкий попал к Б.И. Равенских в Московский драмтеатр имени А.С. Пушкина. Режиссёр пообещал ему, что возьмёт в труппу и его первую жену, но обманул. Жена после этого отправилась в Ростов, а Высоцкий стал подыскивать другой коллектив. Так по крайней мере рассказывается в официальных биогра-фиях Высоцкого. Но актёр Игорь Пушкарёв утверждает, что всё это – мифы. «Работая в театре имени Пушкина, – разоткровенничался Пушкарёв в интервью «Экспресс-газете», – Высоцкий поставил своеобразный рекорд, который до сих пор не побит: в течение полугода его дважды увольняли оттуда за пьянки по статье и тут же принимали обратно, но актёр выходил на сцену этого театра более 400 раз, правда, всё больше в ролях типа «кушать подано». Потом наступи-ла чёрная полоса, когда его вообще никуда не брали».
Уже в 1961 году Высоцкого пожалел В.Поляков, дав ему скромную ставку в театре миниатюр. Но на новом ме-сте молодой актёр продержался ровно два месяца. Начальство его быстро уволило «за полное отсутствие чувства юмо-ра». Тогда Высоцкий стал проситься в «Современник», где Олег Ефремов доверил ему роль Глухаря в «Двух цветах», при этом в свою труппу он новичка так и не взял.
Никто не знает, как долго бы продолжались скитания Высоцкого по Москве, если б не Юрий Любимов. Это он позвал актёра в свой новый коллектив. Уже 19 сентября 1964 года Любимов впервые выпустил Высоцкого на сцену Московского Театра драмы и комедии на Таганке, дав ему роль второго Бога в спектакле по Б.Брехту «Добрый человек из Сезуана». Но дебют никто не оценил.
Первый успех Высоцкому принесла игра в инсценировке другой брехтовской пьесы – «Жизнь Галилея». Правда, по-становка этого спектакля началась со скандала. Незадолго до премьеры Любимов вдруг Высоцкого заменил на Бо-риса Хмельницкого. Хмельницкий позже в беседе с Мариной Райкиной вспоминал, как всё произошло: «За 15 дней до премьеры Любимов объявил, что я его заменю.
Я пришёл к Любимову: «Сперва спрошу у Володи». «Какой Высоцкий! – кричит Любимов. – Я его 125 раз уволил». «125 раз уволили, на 126-й – возьмёте», – сказал я и пошёл в больницу. «Володя, ситуация такая-то, – объяснил я ему. – Надо вводиться, потому что ты в больнице, а любая отмена спектакля, да ещё по поводу этого дела, – скандал». – «Боря, о чём ты говоришь? Играй. Тем более я уволен». – «Брось ты, сам знаешь, вернёшься». Короче, я у него спросил разрешения, но в театре поставил условие: когда вернётся Володя, мы будем играть Галилея в очередь. «Я тоже актёр, – сказал я Лю-бимову. – Или вы мне скажете потом: мол, Боря, ты с ролью не справился. Я пойму, хотя и обидно, но честность должна быть, как в спортивной борьбе». И Володя знал об этом, мы играли с ним в очередь. А однажды… Я пришёл на спек-такль, а на сцену вышел он, хотя выписан был я. С тех пор я уже не играл. Когда он умер, то на поминках один очень близ-кий ему человек спросил меня: «Что у вас случилось с Володей? Он чем-то очень мучился и говорил, что виноват перед тобой». «Говорил так – молодец, сильный человек, всё понял». Я так считаю: раскаявшийся человек ближе к Богу» («Мос-ковский комсомолец», 2008, 18 февраля).
А настоящим триумфом Высоцкого в театре стала более поздняя роль Гамлета. Хотя Иван Дыховичный счи-тал, что лучше всего Высоцкий играл Свидригайлова и Лопахина. Как ему казалось: «Гамлет – это не совсем его роль. Но именно она запомнилось большей части интеллигенции, критикам… Высоцкий играл Гамлета очень жёстко. Это не был сомневающийся, чувствительный Гамлет, что для многих казалось творческим откровением. Так оно и было, и наблю-дать за Высоцким в роли датского принца было интересно. Но то, что он играл, далеко от Шекспира, как мне кажется. Для Высоцкого было очень важно показать, что Гамлет – дикий человек, который ест мясо с ножа. Это было интересно. Я помню, кто-то из рецензентов написал: «…это не Гамлет, который думает «быть или не быть», это Гамлет, который думает «убивать или не убивать»… И я действительно не согласен, что это его лучшая роль. Он прекрасно играл Лопахина. Тонко и менее экстравагантно, чем Гамлета. Но это была выдающаяся работа, так же как и Хлопуша… Володя в этих ролях был очень живой, очень лёгкий. Ещё, он прекрасно играл Керенского, эдак куражно! Но люди предпочитают что-то более яр-кое, впечатляющее…» («Независимая газета», 2008, 25 января).
Свою первую песню «Татуировки» Высоцкий написал в 1961 году. Как считала О.Шилина, в 1961 – 1964 годах песенное творчество Высоцкого «опиралось в основном на традиции «блатного» фольклора и городского романса и но-сило скорее характер пародии, вариации на «блатные» темы. Но уже в 1964 – 1968 годы происходило, по словам Шили-ной, тематическое и жанровое расширение творчества поэта: «отклики на политические события («китайский» цикл), на события личной жизни («Мой друг уехал в Магадан»), зарисовки фольклорного характера («Песня завистника», «Перед выездом в заграницу»)». Но наибольший успех в те годы выпал на стихи и песни, посвящённые войне. При этом сам Вы-соцкий в те годы очень переживал, что его мало кто понимал. Он писал тогда в Магадан Игорю Кохановскому: «Друзей нету! Все разбрелись по своим углам и делам. Очень часто мне бывает грустно, и некуда пойти, голову присло-нить… А в непоющем состоянии и подавно Часто ловлю себя на мысли, что нету в Москве дома, куда бы хотелось пойти».
Здесь важно подчеркнуть: это было время, когда на смену хрущёвской оттепели пришли заморозки. Власть резко уси-лила за творческой интеллигенцией контроль. Многие писатели и артисты тогда испугались. Но только не Высоцкий. Когда арестовали его бывшего преподавателя русской литературы по Щукинскому училищу Андрея Синявско-го, он сразу поспешил к Розановой. Та впоследствии вспоминала: «Высоцкий пришёл без всякого преду-преждения среди бела дня. Разговаривать в нашем доме было опасно, я никаких разговоров в комнате не допускала. Высоцкий вошёл в комнату, снял со стены гитару и запел песню про Мишку Ларина: «Говорят, арестован лучший парень за три слова…» («Московские новости», 2005, № 28).
Знали ли об этом власти? Судя по всему, да. Но тогда высокому начальству всё-таки хватило ума Высоцкого сильно не зажимать. Сначала искусствоведы в штатском срочно сосватали артиста на Кубань, где снимали фильм по «Стряпухам» Анатолия Софронова. Высоцкий понимал, что Кубань надо воспринимать как почётную ссылку. Но уж больно ему был отвратителен софроновский сценарий. Поэтому всё закончилось наркологической больницей. Потом, уже в 1967 году Высоцкому разрешили исполнить роль радиста Володи в фильме «Вертикаль». А спустя год ему даже дали премию за роль Хлопуши в спектакле по есенинским произведениям «Пугачёв». Но полного удовлетворения не было. «Я плюнул на дурацкую щепетильность, – сообщал Высоцкий в 1968 году в Магадан своему другу Игорю Кохановскому, – и чтобы иметь возможность спокойно работать только в театре и там уже что-то создавать, написал песни к трём фильмам, в двух из них сам снимаюсь: «Я родом из детства» – в Минске, скоро он выйдет, «Саша-Сашенька» – комедь, тоже в Мин-ске, пока только идут съёмки, и «Последний жулик» – комедь, в Риге, там играет Губенко. Это, правда, не «Тот, кто раньше с нею был», но и не гимны и дифирамбы – везде есть своя, Высоцкая, червоточина, которую ты любишь, в которой весь смысл и смак. А потом – за это платят, не очень-очень, но можно не заботиться о том, что нечего жрать…»
«Е…я жизнь! Ничего не успеваешь. Писать стал хуже – и некогда, и неохота, и не умею, наверное. Иногда что-то выхо-дит, и то редко. Я придумал кое-что написать всерьёз, но пока не брался, всё откладываю – вот, мол, на новой квартире возьмусь. А ведь знаю, что не возьмусь, что дальше песен не двинусь, да и песни-то, наверное, скоро брошу, хотя – нео-хота…»
Высоцкий в ту пору испытал очередное горькое разочарование. Он-то думал, что уловил нерв страны, понял боль на-рода. А тут на него набросилась чуть ли не вся журналистская рать. 31 мая 1968 года против него выстрелила газета «Советская Россия», опубликовавшая злую статью В.Потапенко и А.Черняева «Если друг оказался вдруг». Через две недели в хор обличителей и хулителей вступил некто Р.Лынёв, напечатавший в «Комсомоль-ской правде» ханжескую заметку «Что за песней?». Затем подтянулись региональные листки. Не на шутку рассердив-шись, Высоцкий в ответ сочинил свой лучший текст «Охота на волков». Он писал:Рвусь из сил – и из всех сухожилий,
Но сегодня – опять как вчера:
Обложили меня, обложили –
Гонят весело на номера!
Но даже в своей среде Высоцкому в звании поэта поначалу отказали. Андрон Кончаловский прямо на одной из вечеринок сказал ему, что все его песни «говно и мура». Исключение Кончаловский сделал лишь для «Охоты на вол-ков». Как потом рассказывал журналистам «Экспресс-газеты» Юнгвальд-Хилькевич, «Володя как-то сразу сник, стушевался, очень лебезил перед ним, оправдывался, соглашался».
На рубеже 1960-х – 1970-х годов Высоцкий отчасти изменился. Он начал гораздо чаще задумываться о месте и роли своего поколения. Вообще тема Судьбы стала в его поэзии центральной. Он написал немало проникновенных строк. Хотя и тогда, знаю, далеко не все оказались готовы признать в нём поэта.
Как заметил Григорий Ревзин, Высоцкий «не был лишён чувства слова, но не ставил себе поэтических за-дач. Брал всё, что попадалось, – частушку, городской романс, блатные песни, сказку, лирическую и гражданскую по-эзию, и всем этим высказывался иногда не столько безвкусно, сколько безыскусно и перемешивая – не в качестве про-думанного приёма, а по быстроте сочинения». Секрет же популярности поэта в том, что «в 70-е годы эта его мука слыша-лась как мука загнанности советской властью, и посему Высоцкий понимался как голос народного протеста» («Коммер-сантъ», 2003, 25 сентября).
Здесь, думается, будет уместным озвучить мнение самого Высоцкого. Он-то что думал? Кем он воспринимал себя? Давая 14 сентября 1979 года интервью Пятигорской студии телевидения, Высоцкий сказал: «Я себя считаю тем, кто я есть. Я думаю, сочетание тех жанров и элементов искусства, которыми занимаюсь и пытаюсь сделать из них синтез, – может, это даже какой-то новый вид искусства. Не было же магнитофонов в XIX веке, была только бумага, теперь появи-лись магнитофоны и видеомагнитофоны. Вы спросили: кем я себя больше считаю – поэтом, композитором, актёром? Вот я не могу вам впрямую ответить на этот вопрос. Может быть, всё вместе это будет называться каким-то одним сло-вом в будущем, и тогда я вам скажу: «Я себя считаю вот этим-то». Такого слова пока нет. Если упростить вопрос, то боль-ше всего я работаю со стихом, безусловно. И по времени, и чаще ощущаю эту самую штуку, которая называется вдохно-вением, которая сядет тебе на плечо, пошепчет ночью, где-то к шести утра, когда изгрыз ногти и кажется, что ничего не выйдет, и вот оно пришло…» (впервые это интервью было опубликовано 25 января 2007 года в «Известиях»).
В 1979 году Высоцкий принял участие в создании неподцензурного альманаха «Метрополь», отдав его составителям девятнадцать своих стихотворений. Но в отличие от главного идеолога «Метрополя» Василия Аксёнова у него не было желания остаться на Западе. Один из друзей Высоцкого – Михаил Шемякин вспоминал: «Володя был человеком, трезво оценивающим обстановку. Он прекрасно понимал, что если у него нет больших шансов сниматься в кино из-за языкового барьера, то его ожидает печальная судьба Александра Галича. Первый концерт – пол-ностью набитый людьми зал, второй – ползала, а на третьем – несколько человек. Поэтому мыслей остаться в Париже у него не было. Хотя Высоцкий мечтал сниматься на Западе. Он готовил фильм «Каникулы после войны», где должны были сниматься Депардье, Даниэль Ольбрыхский и он. Речь шла о французском, русском и американ-ском военнопленных, которые после войны совершают кое-какие криминальные вещи, затем крадут самолёт и возвраща-ются с победой в Россию. Высоцкий мечтал сняться в этом фильме, но, к сожалению, не получилось» («Литературная Россия», 2003, 4 апреля).
Но при этом Высоцкий много лет мечтал издать свои стихи отдельной книгой. Он очень надеялся на поддержку Роберта Рождественского и других «шестидесятников». Но реально ему помог лишь Пётр Вегин, включивший как-то одно из его стихотворений в сборник «День поэзии». Другие мэтры лишь обещали своё содействие. Однако никто из них из-за Высоцкого вступать в конфликт с партфункционерами или цензорами не стал. Хотя, возмож-но, просто все они – и Андрей Вознесенский, и Булат Окуджава, и Евгений Евтушенко, и Андрей Дементьев – очень завидовали страшной популярности Высоцкого и сознательно ему не помогали. Я помню рассказ Егора Исаева, который очень долго заведовал в издательстве «Советский писатель» редакци-ей русской поэзии. Однажды он, устав слушать востороги Вознесенского, предложил мэтру написать для издательства внутреннюю рецензию на стихи Высоцкого. И Вознесенский враз испугался. Ему власть ещё не до конца простила со-трудничество с авторами альманаха «Метрополь». Поэтому он начал предлагать Исаеву для рецензирования Высоцкого другие кандидатуры. Кончилась эта история тем, что Исаев отправил Высоцкого к своему приятелю в другое издатель-ство – «Современник». Но и там началась волокита. Первая книга поэта «Нерв» появилась лишь после его смерти – в 1981 году.
Зато теперь все «шестидесятники» едины: мол, Высоцкий изначально был прежде всего поэтом. «Я бы отнесла его творчество к поэзии, – утверждала уже в 2008 году Белла Ахмадулина, – в соответствии с тем, как думал сам Высоцкий. Он очень высоко ценил свой литературный дар, и я с ним в этом мнении совпадаю. Его пребывание в театре, на сцене – это всё замечательно, но Высоцкий полагал, что он прежде всего поэт. Я могу это подтвердить, я читала его рукописи и видела, как он работает над строкой, над словом. Правда, ему часто не хватало для этого времени, и он «вы-тягивал» голосом. Но он никогда ни в чём не был дилетантом и поэтому так хотел вступить в Союз писателей, который то-го не стоил, – мне казалось, ему там не место. Его замечательный дар – это сумма талантов, но самое главное для меня – его изумительный язык, как бы корявый, картавый, но понятный всем и служащий каким-то утешением» («Ex libris НГ», 2008, 24 января).
Кроме стихов и песен, Высоцкий писал также прозу. Первая повесть «Жизнь без сна» относится к 1968 году, но впер-вые была напечатана лишь в 1980 году в парижском журнале «Эхо». В 1977 году написал «Роман о девочках» (впервые опубликован в 1988 году в журнале «Нева»). Как полагал челябинский критик В.Казаков, это «ретроспективный взгляд в невозвратную даль конца 50-х – начала 60-х годов, в социально-географическое пространство дорогих сердцу Самотёки и Большого Каретного». «На мой взгляд, – утверждал челябинский автор, – это своеобразный памфлет с не-пременными для Высоцкого элементами сатиры. «Роман…» пунктирен по фразе, нарочито грубоват по лексике, отсюда и некоторая жестокость в изложении событий и сознательная заданность композиции сюжета» («Книжное обозрение», 1988, 1 апреля).
Особо стоит отметить вклад Высоцкого в кино. Впервые он снялся ещё в 1959 году, исполнив роль студента Пети в фильме В.Ордынского «Сверстницы». Но ту ленту никто не заметил. Слава в кино к Высоцкому пришла после картины «Вертикаль», где он исполнил несколько специально написанных для фильма песен. Потом были роли геолога Максима («Короткие встречи», 1968), белогвардейского офицера Брусенцова («Служили два товарища», 1969), браконь-ера Рябого («Хозяин тайги», 1969). Но всенародную любовь ему принёс телесериал «Место встречи изменить нельзя». Уже после смерти, в 1987 году, Высоцкий за кинообраз Жеглова был удостоен Государственной премии СССР.
Если же вернуться к сцене, то вопреки мнению Ивана Дыховичного ещё раз подчеркну: всё-таки главной ролью Вы-соцкого в театре стал Гамлет, которого он впервые сыграл в Театре на Таганке у Любимова 19 ноября 1971 года. Высоц-кий потом вспоминал: «Это – высшая роль, о которой может думать актёр. Мне повезло, что я играл Гамлета, находясь именно в том возрасте, который отмечен у датского принца Шекспиром. Я чувствовал себя его ровесником. Мне это по-могло. Я думал: может быть, мировоззрение людей в сущности складывается одинаково. Мой возраст помогал мне пра-вильно оценить поступки и мысли принца. Мы ставили «Гамлета» так, как, вероятно, этого захотел бы сам Шекспир. Ре-жиссёру, всему коллективу хотелось поставить эту трагедию так, чтобы Шекспир был рад. Во-первых, мы отказались от пышности. Было суровое время. Свитера, шерсть – вот что было одеждой. Добились того, что даже занавес играл: он был то нормальным занавесом, то олицетворением судьбы. Его крыло сметало людей в могилу, он становился символом бренности жизни. Я играл не мальчика, который не знает, что ему нужно, он воспитывался с детства быть королём. Он был готов взойти на трон, но он был раздвоен. Он вырывался из того мира, который его окружает, – он высокообразован, может быть мягок. Но ему надо действовать методами того общества, которое ему претит, от которого он оторвался. Вот и стоит он одной ногой там, а другой тут».
Как уже в 2001 году Валерий Золотухин рассказывал критику Владимиру Бондаренко, Высоцкий «даже в роли Гамлета был разным. Я приведу гениальное высказывание Григория Козинцева: «Я не увидел в его испол-нении ни одной ошибки. Просто время стало другим. Времени шестидесятых годов, не американских, не французских, а наших шестидесятых годов, времени надежд нужен был Гамлет Иннокентия Михайловича Смоктуновского, который наконец-то появился таким тонким рыцарем мечты в рабоче-крестьянской России. А в семидесятые годы этот Гамлет не годился для решения наших проблем. Нужен был Гамлет Высоцкого…» Это же вообще загадочная фигура, каждое время играет по-разному. Каждое общество формулирует по-своему. Каждый театр по-своему расшифровывает для зрителя. И вот в семидесятые годы нужен был Гамлет такой крепкий, горластый, надёжный, как Владимир Высоц-кий» (В.Бондаренко. Дети 1937 года. М., 2001). Добавлю, что за своего Гамлета Высоцкий в 1976 году получил Гран-при на Белградском международном фестивале.
Но мало кто знал, какую цену Высоцкий заплатил за этот успех. Он ведь всю жизнь искал понимания, но постоянно на-тыкался на равнодушие. Артистическое и писательское окружения ему страшно завидовали и зачастую вместо помощи мстили, всё ближе и ближе подталкивая к пропасти. Не случайно Высоцкий периодически думал о суициде. Он даже осенью 1974 года по этой причине сорвал гастроли Театра на Таганке в Ригу. Во время запоя с ним случилась истерика, он начал бить себя ножом в грудь и с колото-ножевым ранением надолго угодил в больницу. Вообще в 1970-е годы Вы-соцкий не раз оказывался на грани жизни и смерти. Он подолгу метался. Ему хотелось обрести душевное спокойствие. Но у него ничего не получалось.
Отдельная тема – личная жизнь Высоцкого. Он трижды был женат. Первую жену Изю Мешкову, ставшую впоследствии Жуковой, Высоцкий нашёл в школе-студии МХАТа. Свою свадьбу они сыграли 25 апреля 1960 года. Но этот брак оказался весьма скоротечным. Второй женой Высоцкого стала киноактриса Людмила Абрамова, с которой судьба свела его в 1961 году на съёмках фильма «713-й просит посадку». Она родила ему в ноябре 1962 года сы-на Аркадия и в 1964 году Никиту. Вместе они прожили до 1968 года, но потом расстались. К слову: старший сын Высоц-кого – Аркадий едва не стал писателем, сочинив в юности повесть об астрономах. А свой третий брак Высоцкий заклю-чил уже 1 декабря 1970 года с французской актрисой русского происхождения Мариной Поляковой, имевшей артисти-ческое имя Марина Влади, которая к тому времени имела уже трёх сыновей: Игоря, Петра и Владимира. Кста-ти, в 1975 году Высоцкому наконец выдали собственную квартиру на Малой Грузинской, обустройство которой он полно-стью доверил Влади. Но у Высоцкого была ещё одна тайная любовь. Ещё до встречи с Влади он влюбился в актрису Те-атра на Таганке Татьяну Иваненко, которая в 1972 году родила от него дочь Настю (впоследствии Настя окон-чила журфак МГУ и долгое время работала на телеканале «Культура»).
Вообще о влюбчивости Высоцкого ходили легенды. Если верить сплетникам, в его донжуанский список входили быв-шая жена Пырьева – Лионелла Скирда-Пырьева, Клара Румянова, Ирина Печерникова, Ирина Мазуркевич, Оксана Афанасьева-Ярмольник, Лариса Лужина (подробности на эту тему в конце января 2008 года опубликовала газета «Комсомольская правда»).
Очень непросто у Высоцкого развивались отношения и с родителями. Отец очень долго считал, что сын своими пес-нями только позорит нашу армию, которой он отдал почти всю свою жизнь. Нормально общаться их обоих смогла заста-вить лишь Марина Влади.
Наверное, теперь стоит сказать хотя бы несколько слов о друзьях Высоцкого. Как известно, после смерти у него объя-вились сотни, если не тысячи товарищей. Но как всё обстояло в реальной жизни, это ещё вопрос. Говорят, в числе дру-зей Высоцкого были Михаил Шемякин, писатели Игорь Кохановский, Артур Макаров, актёр Всеволод Аб-дулов, сценарист Владимир Акимов. Выделял ли он кого-то особо? Если судить по посвящениям, но, на-верное, стоит назвать Шемякина. Даже Марине Влади поэт посвятил куда меньше песен, чем Шемякину. Тот уже в 2006 году в одном интервью так прокомментировал этот факт: мол, со стороны Марины Влади «это остаётся большой обидой и тоже не прощается. Высоцкий сочинил песню, посвящённую нашему загулу в Париже: «Французские бесы – большие балбесы, но тоже умеют водить…». Когда Марина первый раз её слушала, она вначале смеялась до слёз, а потом встала и с каменным лицом сказала: «Я страдала, а меня в песне нет». Собрала чемодан и уехала. И месяц они с Володей не разговаривали». Эта песня о том, как приятели гудели со стрельбой в парижском кабаке «Распутин». Там в их компании оказался ещё и Юрий Любимов. Как уточнил Шемякин: « Ну да, в «Распутин» мы заехали, пошумели, потом двинулись дальше. Это был очень тяжёлый запой. Марина меня вызвала, чтобы я «пас» Володю, чтобы он не влип в неприятную ис-торию, чтобы не погиб. Его пьяного всегда тянуло в самые злачные места. Но это был наш единственный совместный за-гул. Не считая этого, мы с ним вместе не выпили и бутылки пива. «Пьянели и трезвели мы всегда поочерёдно», – напи-сал Высоцкий». А потом была прощальная песня: «Мишка! Милый! Брат мой Мишка! Разрази нас гром! Поживём ещё братишка, поживём!». По словам Шемякина, «это прощальное послание Володи он нашёл на столе после его смерти» («Известия», 2006, 10 ноября).
Впрочем, мать Высоцкого уже после смерти сына привела другой список его друзей. Она рассказывала: «Многих я видела у нас дома – и на Первой Мещанской, и в Черёмушках, и на Матвеевской, и, конечно, на Грузинской. Я никогда не слышала, чтобы Володя плохо отзывался о людях. Когда он познакомился с Вадимом Ивановичем Тумано-вым, сказал мне: «Ты знаешь, мама, какой это интересный человек!» Вадим Иванович был, пожалуй, единственным человеком, кто по-отечески заботился о Володе, глубоко любил его. Валерий Золотухин долгое время был рядом. Воло-дя поддерживал его в трудные моменты, и Валера в сложных для Володи жизненных ситуациях вёл себя благородно. О Ване Бортнике Володя говорил, что ему всегда с ним интересно. Ваня часто бывал здесь, на Грузинской. Костя Мустафиди. Я его знаю очень давно, он приходил к нам, когда мы жили в Черёмушках. Костя первым привёл в порядок Володины магнитофонные записи. Знаю, что он часто приходил к Володе в театр, Володю интересова-ла тема, над которой работал Мустафиди. А тема была сложной – видеосвязь. Костя поражался, как быстро Володя схватывал суть, буквально через полчаса они разговаривали на равных. Диссертация Мустафиди – на Володиной книж-ной полке, с трогательной дарственной надписью. Я не берусь судить, кто был истинным другом, а кто – нет… Думаю, это знал только сам Володя» («Известия», 2008, 23 января).
Добавлю, сын Высоцкого – Никита всегда в число друзей отца обязательно включает Ивана Дыховичного, который в прошлом был актёром Театра на Таганке, а потом стал кинорежиссёром.
К числу близких друзей Высоцкий относил также поэта Игоря Кохановского, старателя Вадима Туманова, актёра Золо-тухина…
Но что же подкосило Высоцкого? Убили его пристрастия к алкоголю и наркотикам. Режиссёр Юрий Любимов вообще утверждал, будто Высоцкого зачали в нетрезвом состоянии. В интервью Ольге Кучкиной он говорил: «Володю мне было жаль, как всякого человека пьющего. Врачи мне сказали: не надо на него сердиться, это болезнь, он потомственный ал-коголик. Я его насильно отвозил в больницу, это было противозаконно… Оказывается, есть диагноз: «зачат в нетрезвом состоянии» («Комсомольская правда», 2007, 29 сентября).
Точно известно, что у Высоцкого было два эпилептоидных припадка. Первый случился в 1963 году в Алма-Ате на съём-ках фильма «По газонам не ходить». Второй произошёл уже в 1965 году в Москве в троллейбусе. Михаил Буя-нов тогда поставил Высоцкому диагноз: «законченный алкоголик».
О пагубных привычках Высоцкого не раз рассказывал в своих интервью и художник Михаил Шемякин. «Помню, – гово-рил художник, – в Париже меня как-то вызвонила Марина Влади с просьбой покараулить Володю. Покараулить не уда-лось… После десяти дней мучительного запоя Высоцкий был в ужасающем состоянии. Был скандал, Марина раскрича-лась и сгоряча выставила нас с Высоцким за дверь. Очутившись среди ночи одни в центре города, мы, естественно, по-шли в кабак. Была очередная ночь безумного пьянства. Для Володи это кончилось приступом белой горячки. Как многие пьяницы, мы оба понимали, что приносим горе родным и близким. Не раз пытались бороться с этим недугом. Вместе с Володей мы зашивались 9 раз. Это когда в тело на полгода вживляют капсулу с жидкостью, которая при сме-шивании с алкоголем становится ядом и попадает в кровь. Конечно, это не помогало» («Московский комсомолец», 2008, 25 января).
Но скорей всего Шемякин преувеличил, кодировался Высоцкий всё-таки не девять раз, а поменьше. Как установил Фёдор Раззаков, первый раз он зашился в 1973 году. В том году «уставшая от загулов мужа Марина Влади, прилетев в Москву, ставит перед ним последнее условие: если он хочет, чтобы они оставались вместе, если он не хочет своей преж-девременной гибели где-нибудь под забором или в пьяной драке, если он в конце концов хочет получить визу для выез-да из страны – он обязан пойти на такое средство, как вшитие в себя «торпеды», или «эсперали». Это венгерское изоб-ретение, капсула, вшиваемая в вену человека, и, если больной принимает даже незначительное количество алкоголя, тут же возникает тяжелейшая реакция, могущая привести к смерти. Менять такую капсулу следовало через десять лет, так как она ржавела и изнашивалась. Но для Высоцкого Марина Влади привезла из Франции «вечную» капсулу – платино-вую. Вшивание произошло в домашних условиях…» (Ф. Раззаков. Владимир Высоцкий: По лезвию бритвы). Но уже че-рез год Высоцкий сорвался, и ему сделали новую имплантацию.
Мало кто знает, что в июле 1979 года Высоцкий уже находился на волосок от смерти. Гастрольная судьба занесла его тогда в Бухару. Отталкиваясь от рассказов Оксаны Ярмольник (Афанасьевой), искусствовед Николай Липкин позже в интервью для «Экспресс-газеты» поведал: «Перед выступлением Володя пошёл один на рынок и чего-то там глотнул. Вернувшись в номер (жили они вместе с Оксаной), лёг на кровать и тут же отрубился. По словам Оксаны, у него необычно заострился нос, кожа на лице мертвенно побледнела. Девушка побежала в соседний номер за Федотовым. Тот пришёл и безысходно повесил руки. Оксана, врезав ему пощёчину, сама стала делать Высоцкому искусственное дыхание рот в рот. Только после этого Толя вколол другу какое-то лекарство. Когда кризис миновал, Высоцкий поднялся с койки, стал ходить по комнате и рассказывать, как видел всё, что происходило вокруг. Так чувствуют себя люди, испытавшие мгновения клинической смерти. Друзья были в шоке. Оксана сумела настоять, чтобы все концерты в Бухаре были отме-нены».
Развязка наступила 25 июля 1980 года. Высоцкий скончался от сердечного приступа прямо в своей московской квар-тире на Малой Грузинской. В организацию его похорон, как говорили, вмешался председатель КГБ Юрий Андро-пов. Якобы именно он позволил траурной процессии перерасти в народное шествие. Власть даже распорядилась сделать для актёра «гроб специального назначения». Как писала Алла Боссарт, «специальный гроб № 6» («ше-стёрка») изготовлялся нашими анонимными умельцами только по специальному распоряжению правительства – для членов правительства, Политбюро, генсеков. Исключение было сделано, если я не ошибаюсь, лишь дважды: для Саха-рова и для Высоцкого. Горькая ирония: только у порога мирового пространства самые честные, чистые и безгрешные души перед своим народом официально уравнялись с ватагой упырей: от Сталина до брежневской охапки». Сами похо-роны состоялись на Ваганьковском кладбище.
Впрочем, другие свидетели утверждали, что власть боялась даже мёртвого Высоцкого. Когда он умер, то, как вспоми-нала Алла Демидова, его коллеги по театру на Таганке «не могли даже опубликовать настоящего некролога. Бы-ло маленькое сообщение в «Вечёрке». 27 июля 1980 года у нас должен был пройти последний спектакль «Гамлет». А 28 июля все мы должны были разойтись в отпуск. У Володи был уже билет и виза во Францию. Высоцкий умер 25 июля, и «Гамлета» мы не сыграли. У меня, кстати, тоже сохранилось два билета на этот спектакль, потому что я хотела пригласить поэта Олега Чухонцева. А потом я уехала в Репино. Мне позвонил мой приятель из газеты «Советская Россия» и сказал: «Главный уехал в отпуск. Если за два дня ты напишешь статью о Высоцком, мы её опубликуем». Слава Богу, со мной были дневники. И я написала эту статью. Целый «подвал». И о последних днях, и как мы с Володей играли в «Гам-лете». Потом мне заказали книгу о Высоцком. Я её назвала «Высоцкий, каким помню и люблю» («Литературная Россия», 2005, 3 июня).
Уже после смерти Высоцкого Марина Влади, разбирая в московской квартире мужа бумаги, обнаружила его послед-нее стихотворение. Высоцкий на каком-то ранее исписанном бланке оставил следующие строки:И снизу лёд, и сверху –
маюсь между:
Пробить ли верх
иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть
и не терять надежду!
А там – за дело в ожиданье виз.

Лёд надо мною —
надломись и тресни!
Я весь в поту, хоть я не от сохи.
Вернусь к тебе,
как корабли из песни,
Всё помня, даже старые стихи.

Мне меньше полувека –
сорок с лишним,
Я жив, тобой и Господом храним.
Мне есть что спеть, представ
перед Всевышним,
Мне будет чем ответить
перед Ним.
Ранняя смерть Высоцкого потрясла, без преувеличения, всю страну. Как написал на второй день после кончины поэта Давид Самойлов, «он был один из верных знаков времени и талантливый поэт».
Ну а потом, как это часто у нас водится, началась истерия. Кто только не стал возносить Высоцкого. Здесь можно вспомнить, например, Андрея Вознесенского. Он молчал при жизни поэта, а тут заявил, что в Высоцком «нашла себя но-та городских окраин, дворов поспешно заасфальтированной России» («Новый мир», 1982, № 11). Хотя Высоцкий, конеч-но же, выражал не только настроения городских окраин. Он сумел почувствовать и передать целую эпоху.
Сегодня библиография Высоцкого насчитывает два десятка посвящённых поэту книг. Одной из первых свои мемуары опубликовала Марина Влади. Но ей и больше всего досталось. Сын поэта – Никита даже собирался на Марину за её «Прерванный полёт» подавать в суд.
Именно Влади предложила на могилу Высоцкого положить кусок метеорита. Но поклонники поэта и артиста посчитали эту идею слишком артистичной.
В январе 2008 года Шемякин установил в Самаре, где Высоцкий в ноябре 1967 года дал перед шестью тысячами зри-телей первый сольный концерт, памятник своему другу. По воле художника в скульптурную композицию попал и образ Марины Влади. Правда, Шемякин не сдержался и всё-таки отомстил музе поэта. Он вылепил её великолепное изваяние с нашумевшей книгой «Прерванный полёт» в руке, но изобразил, как из книги выползает маленькая гадюка.
Даже смерть поэта никого не примирила.В. ОГРЫЗКО