Юрий Архипов оценивает книги «ЛР»
№ 2009 / 1, 23.02.2015
В начале 1989 года я впервые приехал в Западную Германию. Общество Гёте поселило меня на семнадцатом этаже университетского общежития в Кёльне. В квартирку, из которой только что выехал, как мне сказали, «ваш коллега Олег Михайлов».
ЧЕМ ХОРОШ РЕАЛИЗМ
В начале 1989 года я впервые приехал в Западную Германию. Общество Гёте поселило меня на семнадцатом этаже университетского общежития в Кёльне. В квартирку, из которой только что выехал, как мне сказали, «ваш коллега Олег Михайлов».
И вот в двухтомной антологии «Литературной России» я нахожу рассказ «коллеги», в котором даётся точное описание и этой неуютной квартирки, и вида за окном, и какого-то ошеломлявшего нашего брата, нечеловеческого преизобилия товаров, вывороченных из каждого магазинного чрева на улицу.
Видимо, у молодости есть свои преимущества (вспоминаются с трудом!), зато с годами накапливается огромный материал для всякого рода сладостных узнаваний. Вот и многие из включённых в двухтомную антологию рассказов я, помнится, впервые читал в самой газете – иные так ещё школьником. Газета тогда стоила копейки и продавалась в любом киоске – были же времена!
Время просеивает, прибавляя или убавляя каждой публикации баллы. «Алёша Бесконвойный» Шукшина, с лёгким удовольствием прочитанный мною в январе 1973 года в электричке (ехал к себе в Реутово), теперь уже признанная классика, и воспринимается в позлащённом ореоле – что-то этот факт к непосредственной оценке читателю всегда прибавляет: памятливое сознание вербует.
На имена двухтомник богат; в этом отношении, кроме эмигрантов, к стоящим писателям отнести можно было бы из недостающих не более десятка. Есть и патриархи, уцелевшие к началу шестидесятых: Лидин и Нилин. Есть уроженцы двадцатых годов, добившиеся широкого признания: Нагибин, Астафьев, Максимов, Носов, Проскурин. Но основной костяк избранной прозы составляют те, кто родился в роковые тридцатые: исторический катаклизм породил почему-то богатую и жизнестойкую поросль. «А вот живёт же братия – моя честна компания!» – как пел Высоцкий.
Так называемые «деревенщики» качеством преобладают. Вот и когда Солженицын вернулся на родину, он выделил шестерых из них. (Все они более чем известны, и в собрании «Литературной России» представлены.) Список был отобран ещё ранее соборной критикой, мэтр его только одобрил. Если бы у него было время изучить весь пласт соответствующей прозы самому, он наверняка его, этот список, расширил бы. Личутин, Лихоносов, Потанин, Уханов, Юровских, Сукачёв, Краснов, Екимов, Фёдоров если и уступают «обойме», то только степенью раскрутки. Во всяком случае, представленные здесь их рассказы – несомненные перлы художественности, незаурядного реалистического письма.
Но и «городские», как показывает их нам двухтомник, не лыком шиты. И Нагибин, и Аксёнов, и Проханов, и Курчаткин, и Афанасьев, и Ким, и Евсеев, и Юрий Козлов, и Крусанов, и Трапезников, и Сенчин, и Мамлеев, и Горланова, и Геласимов – тоже изрядные мастера.
Оставляет надежду на будущее и молодёжь – Гуцко, Маранцева, Зоберн.
Словом, состав получился весьма представительный. Представляющий сразу и несколько поколений – от «дедов» до «правнуков», и самые разные спектры художественных поисков внутри реализма.
Вообще, чем хорош реализм? Свои преимущества есть и у других направлений: модернизм подведёт своего читателя к самым безднам человеческого существования, авангард позволит насладиться «остранёнными» гранями слова, постмодернизм подарит возможность «постебаться» над всем и вся – тоже всё радость немалая. Но только реализм позволяет прожить ещё несколько жизней, кроме нашей собственной. И что может с этим сравниться?
Между оттепелью и смутой. Антология рассказа. 1958 – 2007. – М.: Литературная Россия, 2007.
АРГУМЕНТЫ УМНОГО СОБЕСЕДНИКА
В чём магия хорошо написанных книг? В том числе и литературно-критических? Проглатываешь их с интересом, даже если идеи и тезисы, в них изложенные, принимаешь не целиком. А то и не принимаешь вовсе.
Ещё одно доказательство того, что как в литературе, и в искусстве вообще, намного важнее, чем что. (Будь иначе, «Битва народов» Мемлинга котировалась бы у историков предмета куда выше, чем какой-нибудь «Стул» Ван Гога, однако на деле-то всё обстоит иначе.)
Роману Сенчину такой подход вряд ли близок. Он в своём взгляде на литературу идёт скорее от жизни, чем от Слова. Литературоведение в его исполнении походит на хорошо темперированную социологию. Где герои нашего времени, вопрошает он, дайте реальности, доставьте не филологических каких-нибудь удовольствий, а осязаемых ощущений «нового» (?) реализма.
Дело Белинского–Писарева, похоже, у нас живёт и по-прежнему процветает. Вот и красноустый Лев Аннинский всё выстраивает «засадные полки» из второстепенных поэтов – повоевать больно хочется, к штыку приравнять перо. Вместо того чтобы – вот, представляется, была бы задача критика – объяснить читателю, как, какими тропами вскарабкаться ему от второстепенных промежутков к вершинам, а то ведь искусство длинно, а жизнь коротка.
Да, достигли изрядной высотки в своих «чеченских» вещах и Александр Карасёв, и Аркадий Бабченко, хвалимые за это и Сенчиным, но не к расширению плацдарма, по-моему, призывать их нужно, а к продвижению наверх. От уровня Бакланова – Бондарева через перевал Астафьева – Носова к пику Константина Воробьёва или вовсе Андрея Платонова («Возвращение»).
Роман Сенчин – собеседник умный и знающий, от его аргументов не отмахнёшься. И прав он, тысячу раз прав, конечно, – чем больше жизни в словесном произведении искусства, тем оно лучше. Вот только не сохранима эта самая жизнь без хрестоматийно поминаемого, но так трудно осуществимого магического кристалла. Судить искусство по законом самого искусства – не к этому ли призывал нас и Пушкин? А жизнь в её социальной конфликтности, историческая событийность, идеология с пневматологией духовидческой какой-нибудь тоже входят, разумеется, в универсум художества, только доступ к ним один есть разумный и адекватный – через эстетику.
Не знаю, можно ли крестить такой подход «филологией». Роман Сенчин пишет, будто у нас нынче перепроизводство «филологических» романов, то есть вроде как искусственных, в пробирке зачатых, от семени Набокова взятых. В качестве примера он приводит пространную цитату из Славниковой, да ещё нахваливает эту женщину, признавая, что она, де, «создаёт настоящие произведения искусства в художественной литературе, пишет изысканно, виртуозно передаёт переживания героев, психологические тонкости» (стр. 154). Да только приводимая им цитата в полстраницы ничего этого не подтверждает. Растянутое и дряблое при всей натуге описание, лишённое внутреннего ритма и какой-либо экспрессии. Я тогда уж поискал бы чего-нибудь в романах-эссе Шишкина или Гольдштейна. Или ещё лучше – в эссеистике (зачем тут романы?) Галковского, Гачева, Евг. Головина, Гиренка (все наши лучшие эссеисты теперь почему-то на «Г», как у немцев в своё время вожди).
Да и сам Сенчин в «рассыпанной мозаике» своей местами филолог тот ещё.
К тому же он и прозаик испытанный, жадный к деталям нового, вечно обновляющегося времени. Поэтому рекомендации его авторитетны, хотя и взывают, как всегда, к личной проверке. Так и должно быть, это и есть живая жизнь литературы. Ещё Лев Толстой учил: без интереса к текущей словесности не освоишь толком и великие памятники литературы. Ибо, как пишет и Сенчин, «литература тем и жива, что время движется и появляются новые детали, мелочи, особенности» (стр. 55).
Их, этих новых деталей, преизрядная россыпь в его мозаике.
Роман Сенчин. Рассыпанная мозаика: Статьи о современной литературе. – М.: Литературная Россия, 2008
НЕ В БРОВЬ, А В ГЛАЗ
Вот чрезвычайно полезное издание. Писателей, ныне пишущих, великое множество, а солидные литературные энциклопедии дают сведения, как правило, лишь о почивших. А Вячеслав Огрызко представляет в своём Словаре авторов даже начинающих, если только они, по его мнению, стартовали достаточно шумно или обещающе.
Словарь этот не столько литературоведческий, сколько биографический. Его можно читать как художественное произведение, в большинстве случае – как драму писательских и просто человеческих надежд и разочарований. От взора феноменально осведомлённого критика не ускользает ни одно карьерное поползновение кого-либо из его героев, ни один рывок к материальному преуспеянию. Но удивительное дело, оценка самого творчества того или иного автора – пусть и краткая, но всегда чёткая и решительная – настолько логично выводится из фактов его биографии или соотносится с ними, что в большинстве случаев не вызывает никаких возражений. К примеру, «герой войны», каким хотел предстать в своих стихах «плакатный» Межиров («Коммунисты, вперёд!»), «по жизни», как говорится, был трусоват и уклончив, и это-то, как показывает Огрызко, обрекло его в конце концов и на творческие поражения. «Жизнь и поэзия – одно», как говаривали в старину. Или «Поэзия – она живёт, как мы» – как назвал выпущенную им антологию всё тот же Огрызко.
Выполнена работа без всякого академического занудства. Автор ведёт в каждой главе живой и откровенный разговор о жизни и творчестве своих сколько-нибудь успешных или просто заметных коллег. Практически в каждой статье он приводит отзывы о них других критиков, тщательно проработав для этой цели горы прессы. И почти всегда он корректирует эти отзывы собственными оценками – спорит или соглашается с ними.
Другое дело, что складывается такое (весьма спорное, конечно) впечатление, будто все до единого авторы строят свою жизнь по одной колодке – все хотят карьеры и денег, прежде всего. Но это, скорее всего, не мания составителя, но особенность нашего времени с его культом успеха и преуспеяния, свойственным всякому «потребительскому обществу». Подобной «уравниловкой» мотивов творчества несколько страдает, как представляется, и концепция рецензируемого труда. Всё-таки лучшие писатели испокон века творят не ради цели (славы или обогащения), а потому что подчиняются внутреннему категорическому императиву. Они-то станут писать, если даже им вообще перестанут платить. Поскольку принадлежат к типу людей, живущих не для чего-то, а потому что – потому что в них посеяно семя, которое всё равно прорастёт, потому что в уста их вложен, как говорили в старину, «божественный глагол». Или всё теперь так изменилось, что тот классический тип литератора вымер как мамонт?
Может быть, и так. Во всяком случае, Вячеславу Огрызко виднее. Читатель и пользователь его пособия не сможет не изумиться его доскональному знанию подноготной практически всех писателей, чьи имена сегодня на слуху. Выразительны и меткие названия глав, в иных случаях прямо-таки пригвождающие «подследственных», нанизывающие их, трепыхающихся, словно булавкой в этот обширный и пёстрый гербарий. «Гувернантка российского феминизма» (Мария Арбатова), «Багаж из старых анекдотов» (Аркадий Арканов), «Ошибка Твардовского» (Константин Ваншенкин), «Бунт глянцевого персонажа» (Дмитрий Воденников), «Не верьте подхалимам» (Владимир Гусев), «Угадать партийный курс» (Леонид Зорин), «Не докарабкавшись до вершин» (Владимир Костров), «Человек с ружьём» (Андрей Немзер), «Крамола смиренной послушницы» (Олеся Николаева), «Игра в историю» (Эдвард Радзинский), «Драйв и страсть казанской сорви-головы» (Анна Русс), «Комсомольские активисты переквалифицировались в психоаналитики» (Мария Юденич) и прочая, прочая. Поразительно, но почти каждый раз – не в бровь, а в глаз.
Это уже второй выпуск Словаря Огрызко. Двумя годами ранее состоялась презентация первого тома. В нём было больше явных «генералов» от литературы, хотя субординационная раскладка по рядам-томам не соблюдается строго. Остаются ещё и настоящие зубры, ждущие описаний пристрастного, но в целом объективного оценщика, – и поэты (Зульфикаров, Алейников, Ерёмин, Смертина, Кекова, Кенжеев, Гандлевский, Цветков), литературоведы (Бочаров, Палиевский, Урнов, Небольсин), и ведущие эссеисты культурно-философской складки (Гиренок, Микушевич, Нилогов, Вайль и Генис, Дугин, Эпштейн), и Е.Головин с группой последователей, адептов Традиции, сплотившихся вокруг альманаха «Волшебная гора», и целые рати переводчиков, из которых всегда можно выбрать самых значительных и креативных.
Словом, и в дальнейших выпусках нас ждёт немало интересного. Что не может не радовать – ведь это очень живые и необходимые книги. То есть те, из которых можно извлечь главный в нашем деле указатель: что сегодня нужно и что не нужно читать.
Огрызко В. Кто сегодня делает литературу в России. Выпуск 2. – М.: Литературная Россия, 2008
Юрий АРХИПОВ
Добавить комментарий