ВИКТОРУ ВЕРСТАКОВУ, ДЕВЯТОЙ РОТЕ

№ 2015 / 8, 23.02.2015

Прошу учесть ограниченность моего взгляда. Он ограничен эпохой я раньше неверно оценивал чужую молодость.

Свою –  я оценивал верно: молодость есть болезнь. Её печальная сторона – краткость; болезнь проходит, и проходит без вмешательства врачей; она проходит, а вмешательство врачей только-только начинается.

Ну, а чужая молодость – она разве тоже такая? Счесть это было бы несколько чванливо.

И вот я всё-таки долго считал: все, кто не видел 41–45 годов, не полноценны. Верстаков разубедил меня одним из первых, и я его уже за это в чувствах своих лелею и за него молюсь.

 

Идёт по России Девятая рота, и нет никого у неё за спиной… Невесело-мужественная, хорошая солдатско-офицерская песня. Неужели и у нас за спиной никого? «И снова кажется, что смотрит, смотрит кто-то; а обернёсся – нету никого». Верстаков развенчал во мне эту химеру.

В 1989 или 1990 году кают-компания теплохода «Консантин Симонов» затеяла спевку: нет, не к концерту – а для себя и от души к душе. Вдруг появился стройный коротко бритый парень в тельняшке и с гитарой. Он пел «Где же ты, мой сад» («С победой приеду»), «Тишина за Рогожской заставою», «Враги сожгли родную хату» и «Броня крепка». Кончили песней «Из-за вас, моя черешня».

Мы не оплошали тоже. А Верстаков и со своей стороны радостно удивился: «Спасибо! Вы неплохо знаете песни пятидесятых годов». Так началось наше четвертьвековое знакомство. В 1992 году вблизи Тирасполя мы отошли в тамбур поезда дальнего следования, оставив в купе Юрия Кузнецова и Василия Белова; Вячеслав Огрызко утверждает – а я каюсь, что забыл – он там был тоже.

Разговорились, услащая себя по-своему и по-русски, про Афганистан и Кабул. Верстаков там воевал, а я никогда. Но, к слову, он прибавил:

– Напрасно думают, будто десантник есть саженного роста квадратный громила. Нет, это может быть простой сухощавый парень.

Он назвал имя собеседника, и в чём-то был прав. Когда в самом Тирасполе наш номер сильно беспокоили ликующие по всей гостинице и на улице победители-интернационалисты, Верстаков решительно пресекал любой дебош, кратко бросая: «Я военнослужащий» – и поползновения притихали. Он знал своё дело и владел словом.

                                                                                  ***

 

Через пару лет, заехав в Москву из Японии, я встретил его в метро – кажется, «Пушкинская» – и был удивлён, что Верстаков сменил занятость и подвизается в каком-то рекламном глянцевом журнале.

Так, может, и было. Ну, перестройка и её последствия. Однако сегодня Виктор Глебович снова в седле. Я рад этому, даже эгоистично рад. В Москве под Черкизовом и Преображенкой есть улица Девятая Рота. Когда-то там жил мой ровесник и напарник по Сталинской спортивной школе, чемпион Москвы, Европы и даже, бывало, мира гимнаст Виктор Леонтьев. Я туда до сих пор прихожу вспомнить юность-болезнь (я очень хотел тогда стать пограничником и разведчиком); а сейчас всегда вспоминаю и о Викторе Верстакове.

Это ведь так быть преданным отцу-фронтовику! Он это умел и этому многих учил.

Я-то думал, что только сыну погибшего это под силу. А Верстаков разубедил, и во многом убеждает заново.

                                                                                  ***

 

Вы не подумайте, что его «Девятая рота» сеет какие-то сомнения. Есть же русские песни с отрицанием – «Не белы снежки», «Не одна да во поле дорога». Они что – в чём-то зовут усомниться? Нет, русская дорога и на самом деле есть, и она есть только одна. Так вы ж не забывайте об этом песню, если цените советские ордена Красного Знамени и Красной Звезды; если храните их бережно, как отцов Знак почётного чекиста.

А квадратные или блудливо-хваткие вновь выслуженцы и выслуженки на околоминистерских постах? Они хоть из кожи лезь вон – но уже не получат, не заслуживши,

Ни ордена Красного Знамени, Ни ордена Красной Звезды.

Верно спето Верстаковым. Ещё не все допеты песни, ещё стучат сердца отцов. Это не мои слова; это, кажется, Фирсов. Оно и хорошо.

Полковник Верстаков! Шаг вперёд. И Верстаков встаёт; он готов и дальше выполнять свой наряд, даже вне очереди. С ним в ряду много-много добрых, крепких ещё людей.

Сидишь так даже и в одиночку зимой у костра, рядом со своим схроном. Ой, мороз, мороз! И думаешь обо всех них; как-то по-русски и тепло.

Сергей НЕБОЛЬСИН