Интересно девки пляшут!

№ 2009 / 11, 23.02.2015

У питерского критика и переводчика Виктора Топорова репутация человека, не примыкающего ни к либералам, ни к патриотам (хотя он печатается и у тех и у других).

У питерского критика и переводчика Виктора Топорова репутация человека, не примыкающего ни к либералам, ни к патриотам (хотя он печатается и у тех и у других). В таких случаях у меня всегда возникает вопрос, а что стоит за этой независимостью, на какой, как сказали бы раньше, идеологической платформе она замешена?

Или: от какой литературы, от каких имён такой критик отталкивается в своей работе?

Виктор ТОПОРОВ

– У меня и впрямь, – отвечает Виктор Леонидович, – «политическое раздвоение личности»: мне как человеку чрезвычайно не симпатично многое из того, что является, на мой взгляд, и разумным, и действительным. Скажем, мне ясно, что у нашей страны есть только один реальный выбор: между вменяемым полицейским государством и полицейским государством невменяемым, а всё остальное – так, бла-бла-бла… И даже принцип меньшего зла тут не срабатывает (он, кстати, и вообще философски порочен): свирепость законов смягчается необязательностью их соблюдения, а хрен редьки не слаще. И, разумеется, меня всё это чрезвычайно огорчает…

А вообще-то я социалист, хотя и не социал-демократ: в возможности всеобщего полного и равного избирательного права я не верю.

С изящной словесностью вроде бы проще, потому что таких понятий, как ум, талант и человеческая порядочность, не отменишь. Извратить их можно – все, строго говоря, только тем и занимаются, что передёргивают литературные карты, – но тут я пас. То есть на самом деле наоборот: тут я к нечистым на руку игрокам с шандалом…

По образованию и по одной из профессий я западник. Континентальная Европа, Англия и США никогда не были одержимы литературой в той мере, как Россия (и СССР), – там её всегда воспринимали как своего рода игру, как sport, и требовали от игроков fair play. Как литературный критик, как эссеист и фельетонист, а в какой-то мере и как издатель, я ориентируюсь в основном на западные стандарты; иначе говоря, гамбургский счёт я признаю, а борьбу нанайских мальчиков – нет. Но не стоит забывать и о том, что никакого гамбургского счёта на самом деле не было, а выдумал его под сенью родных осин авантюрист и имморалист Виктор Шкловский.

– Если не секрет, почему вы ушли из издательства «Лимбус Пресс»? Из-за разногласий с директором, авторами или, может быть, просто устали от редакторской рутины?

– Тут на самом деле два вопроса: почему ушёл и почему не захотел остаться? Ушёл, потому что заранее рассматривал свою работу в издательстве как эксперимент, не имеющий пожизненного характера. У меня были – и сохранились – другие планы. Я рассчитывал проработать три года, а проработал в итоге пять с половиной. Остаться же я не захотел потому, что по целому ряду причин (выделить одну или хотя бы главную затруднительно) КПД моей деятельности на посту главного редактора, начиная с какого-то времени, перестал меня устраивать даже в среднесрочной перспективе.

– Кого вы открыли, работая в этом издательстве?

– Таких было много; я ведь пришёл в издательство, чтобы преобразовать его из коммерчески-респектабельного в дерзко-инновационное. И это мне в существенной мере удалось. Однако пусть мои «открытия» перечисляют другие.

Есть писатели, которых мне хотелось издать, но по тем или иным причинам не удалось. Правда, к настоящему времени едва ли не все эти «открытия» уже сделаны (или повторены) в других местах: рукописи не столько не горят, сколько не залёживаются.

Смущает же меня и до сих пор тревожит нечто иное: были и есть прекрасные писатели, которых мне издать удалось, а вот открыть – нет. То есть они не прозвучали (или, если угодно, не прогремели) в той мере, в какой этого, безусловно, заслуживали.

Вот, например, только в самое последнее время критика оценила наконец-то Владимира Шарова. А почему не Алексея Л.Ковалёва с так никем не замеченным романом «Сизиф»? Почему не Илью Бражникова с волшебной притчей «Кулинар Гуров»? Почему не Олега Негина с двумя фантастически разными и столь же фантастически интересными книгами? Почему не великолепного Андрея Темникова (честь открытия которого я делю на равных с нынешним главным редактором «Лимбуса» Павлом Крусановым)? Почему не открытого мною (с подсказки моего покойного друга американиста Сергея Белова) пропущенного классика литературы США Уокера Перси (роман «Ланселот»)? Почему не безумно талантливую польку Мануэлу Гретковски (сборник «Метафизическое кабаре»)? И так далее… Я, чёрт возьми, старался, чтобы каждая изданная с моей подачи (или с моего согласия) книга становилась открытием!

– Стоит ли ждать от вас ироничных и злых «Записок редактора»?

– Тут вы почти угадали. Книга «Креативная редактура» вот-вот выйдет в петербургском издательстве «Амфора». По форме это самоучитель (и редакторского мастерства, и, во вторую очередь, писательского), написанный по следам одноимённого спецкурса, который я прочитал на филологическом факультете СПбГУ, – но, конечно же, итожу я главным образом то, что прожил сам. Прожил не только как субъект, но и как объект редакторского произвола.

Здесь следовало бы в рекламных целях добавить, что по выходе этой книги мало не покажется никому. Но «никому» – это всё-таки преувеличение. Почти никому – так будет вернее.

– Насколько я знаю, до недавнего времени вы публиковались в деловой газете «Взгляд». А где печатаетесь сейчас?

– Зав. отделом культуры «Взгляда» критик и прозаик Дмитрий Бавильский ушёл во вновь учреждённое сетевое издание «Частный корреспондент» и за ним последовала большая часть сотрудников и колумнистов; я в том числе. Я и вообще-то предпочитаю сотрудничать не с изданиями, а с конкретными редакторами (и с издателями, а не с издательствами): куда они, туда и я, если позовут… Сейчас у меня три еженедельных колонки – в «ЧасКоре», на сайте «Актуальные комментарии» и в петербургском журнале «Город (812)». Журнал оффлайновый, но у него есть свой сайт.

– Судя по вашим высказываниям, с поэзией в России дела обстоят плохо. А как переводчик со стажем, что вы можете сказать о современной западной поэзии? Есть ли там интересные имена?

– Увы… Западная поэзия по сути дела умерла в 1950 – 1960 годы и даже «жизнь после жизни» закончилась где-то в 1980-е. Там уже полвека в точности та же ситуация, которую пытаются теперь насадить и у нас так называемые актуальные поэты и их расторопные кураторы: детская песочница, только песок сыплется из самих детишек; сыплется, пока их – где из жалости, где из презрения – балуют фестивалями, грантами, стипендиями и прочими синекурами. Даже детских драк в песочнице там больше нет – только с пришлыми «детишками», – потому что тамошних пряников (да и нашенских) и на своих категорически не хватает.

– Вы вступили в писательский союз на излёте советской власти. Что с тех пор изменилось в деятельности этой (или уже этих) творческой(их) организации(й)? ваши личные впечатления. Нужны ли сегодня в существующем виде и при существующем руководстве писательские организации?

– Никому они не нужны, кроме собственного начальства и так называемого актива (то есть полуначальства). Всё та же халява плюс обманчивое ощущение, будто ты «при деле». В советское время членство в Союзе тоже не приносило никаких благ (ну, почти никаких), – а вот «нечленство», напротив, наводило на подозрения и, главное, сильно мешало печататься. Изведал это на собственной шкуре. Поэтому вступление в СП было профессиональной необходимостью. Сейчас эта необходимость отпала, а никакой другой не возникло.

А начальство гнать надо. Просто из принципа. Закон жизни. Хотя известно, что сытые мухи кусаются не так больно, как голодные. Беда в том, что литературные мухи сытыми не бывают.

– Интересно, какое место в Петербурге для вас самое вдохновляющее?

– Невский, конечно, хотя сегодня там то и дело хочется зажмуриться. Михайловский сад. Александровский сад с видом на Неву. Безымянный скверик на задворках Литейного проспекта. Апраксин двор – пока он оставался пустынным, как после нейтронной бомбы.

– А творения нынешних архитекторов вас тоже вдохновляют?

– А меня архитектура не вдохновляет. Меня вдохновляют собственные ассоциации.

– Вы являетесь одним из авторов коллективного сборника воспоминаний «Сумерки «Сайгона». Чем для вас был «Сайгон»? Был ли он, как утверждают сегодня некоторые его бывшие завсегдатаи, питерским Монмартром, или здесь некоторая натяжка?

Виктор ТОПОРОВ

– «Сайгон» был сложным феноменом; я подробно написал о нём в книге «Двойное дно» и ещё пару раз – в связи с нынешним монументальным изданием. Лично для меня «Сайгон» был важен – и я постоянно возобновлял свой тамошний модус вивенди в других местах, будь это крымский Коктебель, дачное Комарово или писательское кафе на Шпалерной… Насчёт Монмартра не знаю; вот если бы сам Монмартр находился посередине Булонского леса, тогда, пожалуй…

– Существовала ли принципиальная разница между питерским литературным андеграундом и московским (скажем, между «смогистами» и литгруппой «Горожане»)?

– «Горожане» тут вообще ни при чём: гениальный, но так по-настоящему и не раскрывшийся Рид Грачёв, умеренно одарённый, но лихо косивший под гения Бур-Бур (сын Веры Пановой), – оба, увы, уже покойные, – при чём тут «СМОГ»? Разница существовала. В Москве были «салоны», была определённая смычка полуофициоза с неформалами, а в Питере уж – или в рот, или в звезду, или в Красную Армию. Сравните альманах «Метрополь» с питерским «Кругом» – и сами всё поймёте.

– Все ли «поздние петербуржцы», вошедшие в вашу антологию (всего 47 человек), выдержат испытанием временем?

– «Поздних петербуржцев» я (при помощи покойного Максима Максимова) собирал прежде всего для того, чтобы устранить историческую несправедливость. В какой-то мере это совпало с восстановлением чисто литературной справедливости, в какой-то – нет. Некоторые поэты были включены в книгу «на вырост» – а они так и не выросли! Другие – просто потому, что давно уехали «за бугор», – и мы забыли о том, какие они в сущности бездарные гадины…

Вопреки многочисленным предложениям, я не переиздаю эту давным-давно ставшую библиографической редкостью антологию, косвенно отвечая тем самым на ваш вопрос. Пусть она так и останется двойным памятником – несправедливостям одной эпохи и тщетным упованиям другой.

– Несмотря на то, что вы часто критикуете питерских поэтов, скажем так, либерального направления (в том числе бывших представителей андеграунда), тем не менее видно, что вы к ним неравнодушны и очень хорошо знакомы с их творчеством. А что для вас значат такие, к примеру, имена, как Николай Рубцов, Анатолий Передреев, Владимир Соколов, Юрий Кузнецов, Николай Тряпкин?

– Вы бы ещё Шкляревского назвали! Или Куняева! Разумеется, я читал их всех – и радовался удачам, когда находил их. У Соколова есть, на мой взгляд, два-три шедевра, у Передреева – три-четыре, Рубцов хорош весь – во всей своей (в том числе и поэтической) расхлябанности. Кузнецов был замечательным поэтом лет до сорока – пока не принялся длинно и невыразительно зарифмовывать анекдоты. Вот к Тряпкину я и впрямь равнодушен.

И, кстати, почему бы тогда не спросить о Межирове, Ваншенкине, Винокурове, Казаковой? К ним – и к их стихам – я отношусь примерно так же, как к их «патриотическим» оппонентам.

– Есть ли такие книги, которые вы перечитываете всю свою жизнь?

– Долгое время перечитывал «Замок» Кафки, «Над гнездом кукушки» Кена Кизи, «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса, «Бесов» Достоевского, – пока не понял, что знаю их практически наизусть. Планирую, а вернее, мечтаю перечитать когда-нибудь всего Борхеса и, может быть, всего Горенштейна. А вообще, прочитав понравившуюся книгу, с грустью ставлю её на полку: 99 шансов из 100 (если не больше), что я уже не обращусь к ней никогда.

С любимыми стихами – другое: я их постоянно перечитываю, на разных языках, – но «в уме».

– На ваш взгляд, время Толстых и Достоевских безвозвратно ушло?

– Увы… Даже время Трифоновых и Распутиных… Это процесс необратимый.

– Пожалуй, самой ругательной рецензией на ваши книги был отзыв Романа Арбитмана в «Знамени» в 2003 году (на сборник статей «Похороны Гулливера в стране лилипутов»), где вы были объявлены литдебоширом и критиком-киллером, распоясавшимся после ухода «большого начальства». Эти клички вас сильно задели?

– Человек присылает мне свою книгу. Потом, приехав в Питер, звонит с просьбой о встрече. Книга, говорю, плохая, встречаться мне с вами не интересно. Пишет через пару лет на меня рецензию. Неужто же похвалит?

А рецензия у него как рецензия; ничего особенного. Мою книгу «Двойное дно» завершает разносная авторецензия «Дар бесплодный, дар дешёвый…» – она вроде бы малость покруче… Я особо запомнил только самую гнусную рецензию на меня, только самую подлую, – но написал её отнюдь не Арбитман. Вернее, написала…

– А как вы относитесь к тому, что вас сравнивают с Василием Розановым (Сергей Князев) или с Писаревым и Бурениным (Лев Лурье)?

– Первое – глупость, хотя и лестная; второе – просто в «молоко». Князев ещё, помнится, сравнивал меня с протопопом Аввакумом. В отличие от Розанова и Буренина, я принципиален; в отличие от Розанова и Писарева, вменяем; в отличие от Писарева и Буренина, умею писать. У меня имеются не столько предшественники, сколько последователи.

Да и те-то…

– Вообще, сейчас время серьёзной критики или скандальной (потому что другой критики современная литература не заслуживает)?

– Сегодня имеет значение только та литературная критика, которая по своим художественным достоинствам как минимум не уступает произведениям, становящимся предметом её рассмотрения.

Всё остальное – пустое сотрясение воздуха.

– Кто ещё из критиков, кроме Льва Данилкина, заслуживает сегодня вашей похвалы?

– А разве я хвалю Данилкина? Я всего-навсего оцениваю его по достоинству.

Люблю читать Наталью Иванову из «Знамени», Лизу Новикову из «Коммерсанта» и Дмитрия Кузьмина из OpenSpace.ru: интересно девки пляшут!

А Наталья Борисовна ещё и говорит как пляшет!

Да и пишет тоже…

– Опекаемая вами премия «Национальный бестселлер» замышлялась как питерский ответ или вызов столичным премиям? Кто из писателей, близких по духу «Национальному бестселлеру», ещё не удостоился её, и кто, наоборот, получил премию, будучи «чужим» автором?

– Наша премия существует уже так долго, что правомернее было бы переформулировать вопрос так: а что, «Большая книга» это вызов «Нацбесту» или ответ на него? А присуждение «Русского Букера» Елизарову – это как?

Случайных лауреатов у нас не было и, надеюсь, не будет. На «своих» и «чужих» мы писателей не делим – только на талантливых и бездарных. Бывает, что человек не побеждает в «свой» год (такое случалось с Дмитрием Быковым и Захаром Прилепиным), но рано или поздно справедливость – хотя бы «у нас в парикмахерской» – торжествует непременно.

Я за этим, ни во что другое не вмешиваясь, присматриваю.

– По вашим прогнозам, сколько будет продолжаться «литературный дефолт»? И чем он закончится?

– Раньше я говорил: сначала должны уйти шестидесятники. Они как раковая опухоль. Потом к ним присоединились и семидесятники-метастазники, и восьмидесятники-коматозники.

А теперь уж и сам не знаю.

Бе­се­ду вёл Илья КО­ЛО­ДЯЖ­НЫЙ