Там гроб стоит…

№ 2009 / 14, 23.02.2015

Идей­ная и ли­те­ра­тур­ная шко­ла но­ви­ков­ско­го ма­сон­ст­ва яв­ля­ет­ся од­ним из важ­ней­ших те­че­ний в оте­че­ст­вен­ной ли­те­ра­ту­ре XVIII сто­ле­тия. Шко­ла эта не про­сто пе­ре­да­ёт свои прин­ци­пы от од­но­го по­эта-ма­со­на дру­го­му

Державин и масоны

Идейная и литературная школа новиковского масонства является одним из важнейших течений в отечественной литературе XVIII столетия. Школа эта не просто передаёт свои принципы от одного поэта-масона другому, она известна и авторитетна, воздействует на крупнейших стихотворцев XVIII века, чему способствует мощное тайное влияние масонских идей, ритуалов, эзотерических текстов и символов-гиероглифов. И здесь наиболее интересная и характерная фигура – величайший поэт эпохи Гаврила Романович Державин (1743 – 1816).

Он традиционно рассматривается в нашем литературоведении как прямолинейный и убеждённый противник масонов, ибо смеялся над ними в стихотворениях, посвящённых Екатерине II, именовал вольных каменщиков «мартышками», «халдеями», «новыми чудотворцами». Однако это всего лишь лесть умелого царедворца, каковым Державин всё же был, несмотря на свою легендарную грубость, неуживчивость и полукультурность, делающие его, как и Радищева, типичным представителем нашего полупросвещения. Стоит прислушаться к мнению его младшего современника, поэта и масона П.А. Вяземского, сказавшего об авторе «Водопада»: «Его стихотворения, точно как Горациевы, могут при случае заменить записки его века. Ничто не ускользнуло от его поэтического глаза». Масонство и его литература не были исключением. В державинских творениях содержатся ценные материалы к истории ордена вольных каменщиков в России.

В мемуарах Державина есть интересный эпизод: описывая своё появление в Москве после переворота 1762 года, поэт даёт характеристику своей двоюродной тётушки Ф.С. Блудовой, «женщины по природе умной и благочестивой, но по тогдашнему веку непросвещённой, считающей появившихся тогда в Москве масонов отступниками от веры, еретиками, богохульниками, преданными антихристу, о которых разглашали невероятные басни, что они заочно за несколько тысяч вёрст неприятелей своих умерщвляют и тому подобные бредни, а <И.И.> Шувалова признавали за их главного начальника».

Это уже ближе к подлинным мыслям поэта об ордене вольных каменщиков. Мысли же эти были масонам известны, о чём говорит письмо московского розенкрейцера князя Н.Н. Трубецкого поэту Ржевскому, помеченное 10 сентября 1783 года: «Державин поехал в Петербург; он, мне кажется, готов быть в ордене. Испытай его».

Державин был не так прост, чтобы вступать в орден вольных каменщиков, зная об отношении к нему императрицы. Масоны тоже не до конца доверяли своенравному, «неуправляемому» поэту, как позднее молодому Пушкину. И тем не менее Державин и его сочинения тесно связаны с русским масонством.

Многие рукописные и печатные сборники масонов начинались с державинской оды «Бог», некоторые мысли (о человеке, связующем тленный и нетленный миры) и формулы («цепь существ») которой почти дословно совпадают с лекциями Шварца. В ложах пелась его «Песнь Петру Великому».

Державин посвящает свои стихотворения видным масонам Н.В. Репнину, А.С. Строганову, А.И. Бибикову, И.И. Шувалову, П.И. Панину, А.Ф. Лабзину, М.И. Кутузову; недавно обнаружена его дарственная надпись на книге «Переход в Швейцарию через Альпийские горы…» (1799) префекту капитула Феникса, главе масонства шведской системы: «Его сиятельству милостивому государю князю Гавриле Петровичу Гагарину от сочинителя». Известно, что влиятельный поэт-вельможа спас Хераскова во время разгрома ордена, обратившись к фавориту (и тоже масону) П.А. Зубову.

С юных лет державинская ориентация в поэзии была немецкой, он переводил «Мессиаду» Клопштока, Галлера, оды прусского короля-масона Фридриха II, при переводе Псалтири пользовался её немецким переложением Мендельсона, в чём признавался ученику, поэту-масону Н.Ф. Остолопову. Здесь его поэтические вкусы полностью совпадали с эстетикой ордена. Требуют сопоставительного анализа и поздние, почему-то не перепечатывавшиеся в советское время духовные стихотворения Державина, такие, как «Гимн Солнцу», «Христос», «Гимн Богу», которые, как представляется, могут быть правильно и полно прочитаны лишь в масонском поэтическом контексте.

Но самым интересным по близости к ордену стихотворением Державина является знаменитая философическая ода «На смерть князя Мещерского» (1779). Когда, о ком и зачем она написана? Вопросы эти могут показаться странными, ведь для ответа надо просто заглянуть в академические примечания, которые, впрочем, не всегда бывают полными, точными и объективными. А о теме державинской загадочной оды уже сказал его биограф, поэт В.Ф. Ходасевич: «…Державин говорит о владычестве смерти… Уже самая постановка темы замечательна».

И всё же напомним, что просвещённый друг поэта князь А.И. Мещерский был не «просто богачом… ничего больше» (Ходасевич), а видным масоном, входил в руководство старейшей ложи «Скромности» и «материнской» ложи «Девяти Муз» , в 1773 – 1775 годах посещал (вместе с приятелем Державина поэтом А.А. Ржевским, Новиковым и А.Н. Радищевым) ложу «Урания», с 1775 года в качестве мастера стула возглавлял элитную ложу «Эрато». 18 мая 1779 года в его память и в честь его высоких масонских степеней и заслуг была устроена торжественная траурная ложа в петербургской ложе «Скромности».

Знаменитая державинская формула «Где стол был яств, там гроб стоит» отражает именно эту продуманную смену масонских работ и ритуалов: столовая ложа, где «братья» вчера веселились, пели и пили, сменилась траурным собранием у гроба почившего мастера, где при свете трёх свечей пелись уже другие, погребальные гимны и читались стихотворения в честь покойного. Сам поэт лучше своих позднейших исследователей понимал природу жанра такой одической ритуальной песни, именовал её вслед за Аристотелем сколией и ясно высказался об этом в своём замечательном «Рассуждении о лирической поэзии или об оде»: «От них, мне кажется, произошли застольныя и масонския песни».

Об этих ритуальных песнях Державин мог узнать только в масонской ложе, где они пелись братьями и тайно распространялись среди вольных каменщиков в виде сборников и печатных листков. И такой траурной, традиционно написанной по заказу ложи одой нам представляется знаменитое стихотворение Державина, по-видимому, прочитанное самим автором у чёрного гроба мастера Мещерского, его близкого друга.

А тема владычества и величия смерти со всей глубиной и серьёзностью поставлена лишь в масонской гностической философии жизни, с которой Державин был хорошо знаком ещё по ранним своим поэтическим переводам од прусского короля-масона Фридриха Великого и в которой князь П.А. Вяземский, говоря позднее о мрачноватом философском стихотворении Боратынского «Смерть», не увидел ничего христианского. Здесь есть чрезвычайно любопытное единомыслие и переклички, противоречащие догмам официального православия.

Интересные наблюдения над этим таинственным, «шифрованным» текстом Державина содержатся в работе швейцарского слависта Рольфа Фигута, где, в частности, сказано: «Мотив молнии в оде «На смерть князя Мещерского» служит вдохновенному изображению величия не Бога, но смерти; и даже больше: вообще целая первая строфа стихотворения говорит косвенно, но очень выразительно о мистически восторженном и восхищённом страхе и ужасе поэта перед обликом смерти». Жаль, что мой коллега не вспомнил, что любовь к смерти является одной из семи масонских добродетелей.

Всё это, разумеется, весьма спорно, лишь намечено пунктиром, требует дальнейшего тщательного, подлинно научного изучения и архивных разысканий. Странно, что до сих пор это не сделано очень серьёзными учёными, десятилетиями буквально сидящими на богатейших державинских и масонских архивах Петербурга, где имеется и музей поэта. Однако уже сейчас можно сказать, что творчество великого поэта Г.Р. Державина нуждается в развёрнутых научных сопоставлениях с западноевропейской и русской масонской поэзией его времени и даёт для таких сравнений немалые основания.

Все­во­лод СА­ХА­РОВ