Жало зависти

№ 2009 / 16, 23.02.2015

Здравствуйте, дорогое Литературно-Российское Братство!
Уже собирался отправлять статью по поводу трудно прочитанной Владимиром Нестеренко прозы Владимира Фёдорова

Здравствуйте, дорогое Литературно-Российское Братство!

Уже собирался отправлять статью по поводу трудно прочитанной Владимиром Нестеренко прозы Владимира Фёдорова, но, получив, как обычно, с опозданием в четыре дня 12-й номер «толстушки» за 2009 год, обнаружил материал Владимира Владыкина «Умеют ли писатели читать?», который заставил меня переработать и свой собственный.

Рассказ Владимира Фёдорова «Жало радости» в 8-м номере «ЛР» прочитал сразу же, как получил «толстушку», ничему особенно не удивился, хотя прекрасно понимаю, что привыкнуть к смерти невозможно, но при сегодняшней жизни человека могут убить только за то, что он на кого-то косо посмотрел; положил газету на письменный стол рядом с другими номерами, чтобы была на виду для дальнейшего изучения.

И тут вдруг в 10-м номере натыкаюсь на небольшую статью Владимира Нестеренко с резким, недвусмысленным названием «Жало серости». Ещё не вникал, о ком и о чём пойдёт в ней речь, но в мозгу сразу же возникла мысль: обиделся на кого-то человек, расстроился, что-то в личной жизни не заладилось, не напечатали – и нестерпимо захотелось (по себе знаю) на ком-то злость сорвать.

Прочитал…

А может быть, просто позавидовал, что Владимира Фёдорова печатают в столичном издании, а его – вроде и талантливого – нет?..

Как дикая пчела набросился! И со многими отростками «жало» Владимир Нестеренко сконструировал. Но сразу же могу его заверить (опять же по своему опыту), что редакторы «ЛР» не работают над присланным текстом; на последней странице «толстушки» так прямо по-русски и написано: рукописи не рецензируются. Их либо печатают, либо нет. А уж если в «Литературной России» над материалом основательно поработают, то вместо «Владимир Фёдоров» последует подпись «Козьма Прутков».

Как только дочитал гневные строки В.Нестеренко, сразу же вылистал рассказ «Жало радости», недоумевая, что такие страсти в нём не увидел и бревна в глазу не заметил.

Перечитал. И опять пришло на ум: видимо, точно завидует. И почему-то ни одной фамилии современного одарённого автора В.Нестеренко не привёл. Пишет загадочно: «Я специально не ссылаюсь на авторов, у которых можно поучиться письму, они широко известны, как русские, так и английские, французские, американские…» Хотелось бы всё-таки улицезреть авторитетное для В.Нестеренко писательское соцветие.

Не увидел В.Нестеренко и сюжета в рассказе В.Фёдорова, а Владимир Владыкин (одни Владимиры собрались!) считает, что автор всё-таки пытается закрутить сюжет. Если бы автор закрутил сюжет, у него, пожалуй, уже бы повесть получилась. Но он ничего не закручивает. У него другая цель: он показывает кадры жизни, можно сказать, выдёргивает эпизоды из жизни, как делают это на киностудии, но только не плохие кадры вырезает, чтобы затем выбросить в мусорное ведро, а самые нужные и судьбоносные. Об этом говорит и многоточие.

Перейдём непосредственно к тексту.

Первое предложение «Когда-то первые деньги Атар получил легко…» кажется неуместным, влепленным недальновидным автором наобум. Но следующий эпизод многое объясняет: «…машина с мужиками сдала назад – водила просто не увидел человека, а тот, оказавшись между “двух огней”, задёргался и, поскользнувшись на раскатанной дорожке, упал под заднее колесо грузовика». За Атара сделали его работу, а он получил за это приличные деньги, но, заметьте, безо всякой радости.

На замечании В.Владыкина по поводу тысячи воспоминаний даже не хочется останавливаться. Это то же самое, что нередко можно услышать в разговоре двух собеседников, когда один втолковывает другому что-либо простое, но до его сознания почему-то не доходящее: «Я тебе в сотый (тысячный) раз повторяю!..». На самом же деле он только дважды и повторил.

Дальше Нестеренко возмущается устроенной героем рассказа мясорубкой, ему вторит Владыкин: «…нередко авторы хотят изобрести из ряда вон выходящие произведения, которые бы шокировали читателя по принципу «чем ужаснее, тем лучше». Давненько они, видимо, телевизор не смотрели – вот где действительно мясорубка, в страшном кошмаре не пригрезится!

Нестеренко уповает на то, что Фёдоров не знает жизни, но, похоже, он сам её не знает. Живущий наверняка не один десяток лет (если только он не дачник) в сельской местности, он совершенно не хочет замечать или в упор не видит особенностей этой самой жизни, когда все немногочисленные жители на виду. Нельзя не заметить, как ходят на работу женщины с распухшими, синюшными от побоев лицами, как убегают из родного дома босиком и в одном нижнем белье от «ласковой» мужниной любви, как хоронятся в погребах и сараях соседей. Такие сюжетные подробности хотел он встретить в рассказе? Но Фёдоров не стал смаковать этих обыденных с давних времён «прелестей» семейной жизни, а коротко вывел: «Но она тоже, кажется, терпела зверя (выделено мною. – А.М.) и, став вдовой, снова научилась безмятежно улыбаться». Мать и жена стойко несла свой крест. Но Алексей не мог осознать своей детской душой, любящей и преданного щенка, и весь белый свет, за что одно сильное живое существо убивает другое – слабое, безоружное, беззащитное. Отец его даже не зверь, ведь звери, насколько я знаю, не убивают просто так.

Каждого человека жизнь испытывает на прочность по-своему: кому ребёнка-инвалида подбрасывает, а у кого бесцеремонно отбирает самых ближайших родственников, добрых и порядочных.

Алексей с самого раннего детства столкнулся с непонятным и необъяснимым злом. И он вместо отца, которому было «плевать на весь мир», стал опорой матери, и та снова стала «безмятежно улыбаться».

Владыкину хотелось бы знать, почему отцу Алексея плевать на весь мир? А почему русский народ спивается? Почему образованная молодёжь всё глубже втягивается в сети наркомании? Тому, кто разрешит эти острейшие жизненные проблемы, поставят памятник ещё при жизни.

Александр МАЛАХОВ,
с. КЛАДОВОЕ,
Белгородская область