Изумляемся вместе с Юрием Архиповым

№ 2009 / 17, 23.02.2015

«Уз­ла­ми и за­кру­та­ми па­мя­ти» Алек­сей Ре­ми­зов на­зы­вал свои ме­му­ар­ные со­чи­не­ния. В чу­дес­но из­дан­ной перм­ским фон­дом «Юря­тин» кни­ге под од­ной об­лож­кой со­бра­ны сра­зу не­сколь­ко при­мет­ных со­вре­мен­ни­ков Ре­ми­зо­ва

Узлы и закруты культурной памяти




Всеволодо-Вильва


На перекрёстке русской культуры: Книга очерков. СПб, изд-во «Маматов», 2008.







«Узлами и закрутами памяти» Алексей Ремизов называл свои мемуарные сочинения. В чудесно изданной пермским фондом «Юрятин» книге под одной обложкой собраны сразу несколько приметных современников Ремизова, коих «закрутило» на заре двадцатого века на одном перекрёстке – в живописном урочище, затерянном в предгорьях Урала.


Местечко и по сию пору носит название Всеволодо-Вильва. Название это вряд ли ведомо широкому читателю. Зато, познакомившись с этим изданием, никто его уже не забудет. И мало кто не помечтает о том, чтобы увидеть запечатлённые здесь места собственными глазами.


Властным мановением руки царь Пётр двигал не только полки и флотилии на юг и на север. Но и рати промышленников – на восток, к Уралу. Повинуясь этому долгому импульсу, князь Всеволод Всеволожский в начале «железного» девятнадцатого века основал здесь, на реке Вильве, железоделательный завод. А в конце века выстроил свои заводы и знаменитый предприниматель и меценат Савва Морозов. В 1902 году он наведался сюда, в своё красивое имение, вместе со своим полуприятелем Чеховым. Одним из заводов вездесущего Саввы управлял в десятые годы молодой выдающийся биохимик Борис Збарский (тот самый, что забальзамировал нам на нашу голову потом Ленина). У того свой был приятель – тёзка Борис Пастернак. Так и случилось, что гостивший у приятеля философ и музыкант именно здесь ощутил пробуждение в себе поэтического сознания, здесь создал своё «начало начал» – стихотворение «Марбург», здешние места описал сорок лет спустя в романе «Доктор Живаго», здешнему городку дал романное имя Юрятин, унаследованное теперь местным культурным фондом. «Судьбы скрещенья…»


В «узлах» этой книги – бездна интереснейших материалов, и многие из них публикуются впервые. Как почти всегда бывает, зафиксированные документальным пером сценки из жизни великих сами становятся перлами художественности. Взять хотя бы полные незлобивой иронии препирательства Чехова и Морозова, записанные юным конторщиком Тихоновым (в дальнейшем – литератором Серебровым):


Морозов в присутствии Чехова был изысканно любезным хозяином. Чехов в присутствии Морозова был изысканно признательным гостем.


– Возвращайтесь скорее, я без Вас не могу жить! – провожая Морозова, сказал Чехов, мечтавший втайне о рыбной ловле и одиночестве.


– К вечеру непременно вернусь! – ответил Морозов и пропал из дома на двое суток.


– Суетится перед революцией, как бес перед заутреней, – сказал мне Чехов про Морозова.


– И умный он, и талантливый, а в политике – уездный лекарь! – сказал мне Морозов про Чехова.


– От богатых купцов всегда пахнет парикмахерской! – сказал Чехов.


– Опоздал прославиться, оттого и пессимист! – сказал Морозов.


– Дай им волю, они купят всю интеллигенцию поштучно! – сказал Чехов.


– При его таланте, да ему бы направление! – сказал Морозов.


Чудо прозы, кто понимает, – вполне сопоставимое с лучшими страницами Чехова.


Книга сделана с отменным полиграфическим вкусом: бумага, люфты полей с примечаниями, иллюстративный ряд и дизайн – всё безупречно. Цветные фотографии живописнейших мест нанизаны на подробную карту – и манят, манят. На вклейках «во весь рост» (а книга немалого размера) – множество фотографий юного Пастернака, здесь и факсимиле правленой машинописи «Марбурга», исполненной на конторской бумаге с грифом заводского управления. Полностью приводится переписка Пастернака – того полугода в разгар первой мировой войны, который начинающий писатель, жадно накапливая впечатления, провёл в своём «Юрятине».


Словом, книга-сюрприз. Нежданный подарок не только для литературных гурманов, но и для всех истинных патриотов отечества. Книга, заодно навевающая и мечты: так бы, с такой бережностью и с таким достоинством да отметить все «узловые» перекрёстки отечественной культуры. Какая получилась бы «Карта Родины» – не чета той двусмысленной, что вышла у Вайля!







Твёрдость и высота духа



Валентин Никитин.


Патриарх Алексий II. Жизнь и деяния. – М.: Астрель, 2009.







Себя извне не увидишь, собственная душа представляется неизменной монадой. Куда легче измерить общие сроки чужой жизнью, прошедшей на твоих глазах.


…Пасха 1967 года. Праздничная литургия в Успенском соборе Троице-Сергиевой лавры. Моё литераторское, то есть более любопытствующее, чем благочестивое внимание привлёк молодой красавец-архимандрит. Богатырская стать, по-шаляпински посаженная голова в обрамлении густых темно-русых волос, но главное – глаза. Глубокие, пронзительные, без тени какой-либо неотмирности, полные жизни. Уверенности в том, что Христос – и есть Жизнь, её торный, царский путь.


Будущему патриарху тогда было тридцать восемь лет. И вот он уже – накануне своего восьмидесятилетия – завершил земной путь. Страна по достоинству оценила истекшее с тех пор сорокалетие его трудов и, благодарная, проводила его как самого родного и близкого человека. Даже далёкие от церкви люди почувствовали, что осиротели – как и всегда бывает, когда уходит великий, повлиявший на ход истории человек.


Не прошло и сорока дней с похорон Святейшего, как в печать была сдана капитальная книга о нём. Очевидно, что Валентин Никитин, известный православный автор – историк, богослов, культуролог и даже поэт, – готовил её долгие годы, и ему оставалось только нанести на готовое полотно последний, печальный мазок.


Счастливо сложившаяся оперативность не исчерпывает достоинств этой книги. Она выполнена как древний хронограф – в неукоснительном следовании основным вехам описываемой жизни с должным упованием на то, что свой смысл имеет и любая её подробность. Слог строг, суховат, с напором на справочную информативность. Для серии «ЖЗЛ» книга вряд ли подошла бы, у неё другая задача. Жизненный путь выдающегося иерарха православной церкви точнёхонько вписан в событийную канву жизни страны на её очередном переломе. Где был, о чём думал и что делал в тот или иной важный момент в жизни страны мудрый пастырь – обо всём этом теперь можно узнать, заглянув в эту книгу.


А если автору кажется уместным оживить повествование какой-либо яркой метафорой, он прибегает к цитатам. Вот характерный пример:


«Религиозную ситуацию в СССР в начале 90-х годов проф. А.Пригорин сравнил с некоей местностью, где в течение 70 лет за любую попытку приблизиться к водоёму стреляли без предупреждения, а затем вдруг объявили чемпионат по плаванию… Стало позволительным то, что было строго запрещено. И отношение к Русской Церкви у самых разных политических сил поначалу выявилось крайне однобоко-утилитарное: видя в ней влиятельную общественно-политическую силу, все пожелали иметь с ней дело не как с равноправным партнёром, а как с выгодным «субподрядчиком» в тех «перестройках», которые казались желательными. В этих условиях главной задачей церковного священноначалия во взаимоотношениях с государством, естественно, стала борьба Церкви за свою независимость».


Вот из этой незримой, но тяжкой борьбы и вышел победителем патриарх. Его мудрая оглядчивость в вопросах и канонизации новых святых, и признания останков царственной семьи, и смущающего многих разномыслия в осуществлении отдельных положений традиционного обряда, и в осуществлённом им, невзирая на все препятствия, воссоединении двух ветвей нашей церкви, болезненно расколотой в итоге гражданской войны, – всё это не просто заслуга великого деятеля, но и фундамент будущего устройства.


Многих мирян ныне смущает, что среди новобранцев клира не видно людей такой же твёрдости и высоты духа. Это естественно: прежде, в советские годы, в церковь приходили люди вопреки мощному давлению, они проходили суровый отбор посредством чётко обозначенных богоборческой властью лишений. По сравнению с этим нынешние условия служения выглядят чуть ли не тепличными. Но в них и особый соблазн, из коего составится новый отбор – пройти теперь надо через медные трубы. Да и недолго продлится, очевидно, режим благоприятствия – земная власть скоро остынет к излишне самостоятельной с её точки зрения церкви, уже заметно остывает.


Так что пример почившего патриарха ещё долго будет востребован жизнью. Точнее, он будет востребован всегда.






Омская сенсация




Серия акварелей Бёзана Хирасавы «Жизнь и обычаи айнов»


Из собрания Омского областного музея изобразительных искусств имени М.А. Врубеля.


Издательская программа «Интерроса», 2008.








Работа Бёзана Хиросавы
Работа Бёзана Хиросавы

В нашей печати – хор сетований на отсутствие меценатов в новой России. Между тем они уже, как видно, есть и свершения их порой изумляют.


Вдохновляющий авангардный пример – великолепная издательская программа могучей компании «Интеррос». Если она будет выполнена на уровне ныне изданной «Омской сенсации», нас ждёт давно нечаянная радость изысканного культурного пополнения.


Название изящно тиснутого (у Бертельсмана – в одной из лучших типографий Германии) тома вполне оправданно. Мир не ведал доселе о наличии в сибирском музее целой серии акварельных работ выдающегося японца первой половины девятнадцатого века Хирасавы, посвящённых обычаям и нравам айнов. Эти работы поступили в музей в 1984 году вместе с другими тысячами графических листов из коллекции питерского академика Лавренко и вряд ли были бы столь представительно обнародованы, если бы не «Интеррос».


Древнейшее племя айнов ещё десять тысяч лет назад обитало на севере Хоккайдо и на Курилах. Его остатки сохранились в виде крошечных поселений на севере Японии, напоминающих резервации индейцев в Америке. Фотографии поселенцев, их домов, одежды, утвари даются с комментариями в виде приложения к книге, что обеспечивает ей и научно-этнографическую ценность.


Сенсация получилась двойная или даже тройная. Прежде всего сохранилось чрезвычайно мало живописных запечатлений жизни исчезающей народности со своей самобытной культурой. Немного сохранилось акварелей и самого Хирасавы, а за рубежом их и вовсе крохи. Наконец, они такого качества, что в исторической панораме японского искусства их отныне нельзя обойти.


Столп японской акварельной графики Хокусаи давно признан классиком мирового искусства. Андрей Белый сто лет назад даже выводил из него весь модный в его время «модерн» с его пристрастием к напевности, реализующей себя в волнах вечных повторений. Хирасава работает в традиции великого предшественника, но тяготеет и к более наивному, «пейзанскому» лубку – такое вот любопытное соединение. В иных работах («Казнь», «Поклонение богам») он подчёркнуто «красиво», в музыкальном порядке расставляет своих многочисленных персонажей, формируя из них отдельные (социальные?) группы. Другие листы похожи скорее на торопливые наброски, стремящиеся поточнее, понатуральнее запечатлеть те или иные групповые деяния, – сцены охоты, например, или рыбной ловли. Пейзажи в основном условны, но и типичны: сколько-нибудь намётанный глаз любителя уж непременно поместит изображаемое на японские острова.


Персонажи – то есть те самые айны – выглядят здесь (да и в жизни, судя по фотографиям) презабавно: эдакие бородатые и кудлатые гномы с выбритыми лбами и с выпученными, нередко свирепыми, глазами; ведь охота на зверя или рыбу – это та же война. Чем-то они, эти полуавстролоиды, неожиданным образом напоминают лесовичков да полевичков Конёнкова или Эрьзи – дух земли прорабатывает людские черты, очевидно, сходным образом в разных краях не такой уж большой планеты.


Есть у любителей книжного искусства повод порадоваться и повожделеть: сколько ещё хранится мало кому ведомых сокровищ и в провинциальных русских музеях от Хабаровска до Таганрога, и в зарубежных дворцах и замках, не имеющих ныне средств и возможностей нам эти сокровища явить. Дело за «Интерросом»!















Юрий АРХИПОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.