Русским не понять!..

№ 2009 / 17, 23.02.2015

В тре­ть­ем но­ме­ре жур­на­ла «Зна­мя» за этот год опуб­ли­ко­ван не­боль­шой рас­сказ Ве­ро­ни­ки Ка­пу­с­ти­ной «Ще­кот­ка». На­чи­на­ет­ся он так: «Ещё со сред­них ве­ков из­ве­ст­но, что ес­ли эпи­де­мия, те­ракт, путч, то мож­но ли­бо лечь ли­цом к стен­ке

В третьем номере журнала «Знамя» за этот год опубликован небольшой рассказ Вероники Капустиной «Щекотка». Начинается он так: «Ещё со средних веков известно, что если эпидемия, теракт, путч, то можно либо лечь лицом к стенке и проспать от отчаяния семнадцать часов, либо собраться вместе небольшим контингентом и нести всякую чушь…». Вот такой «контингент» и представлен в рассказе. Кто это и что – о том ни слова, лишь имена и фамилии: Игорь, Люся, Воскресенский, Черешнева, Лев… Чувствуется, давно знают друг друга. Теперь вот собрались и «несут всякую чушь» – завели, как сказано в тексте, смешной разговор о щекотке. Кто вспомнит забавный случай, кто всерьёз поделится «научными» познаниями о предмете разговора… Прямой речи по сути нет, просто автор рассказывает, о чём они говорят: о пытках щекоткой, о том, что из животных щекотки боятся разве что обезьяны и крысы, Лев («который всё знал») предложил использовать щекотку при обмороках и коллапсах, Игорь многозначительно поглядывал на Люсю («как бы говоря ей, что всё это так, позади, а впереди у нас сама знаешь что, и они совершенно выпали из разговора»), Лев, заметив это, объявил, что щекотку можно ещё понимать и как грубую сексуальную игру («тут над Игорем и Люсей стали потешаться»), Черешнева хотела почему-то спросить о гепатите, а рассказала небольшую историю со щекоткой, когда она ещё училась в первом классе («я щекотала и меня щекотали»), но Воскресенский безжалостно оборвал её («Рассказывать такие истории – всё равно что рассказать, как тебя в подростковом возрасте изнасиловал в подъезде страшный дядька. Если уж случилось – надо молчать, деточка»)…

На том, собственно, и весь рассказ. О нём можно было вообще ничего не говорить (напечатали и напечатали, мало ли чего нынче печатают), если бы не предисловие именитого питерского критика Самуила Лурье да многозначащая рубрика-напутствие «Карт-бланш».

«Прочитал – практически ничего не разобрал, только почувствовал сильное волнение. Просто оттого, что так здорово написано, абсолютно ни одного лишнего не то что слова, а знака. Такой плотный текст, а точнее сказать – такой твёрдый. Точно камень. И носишь его в уме, как непонятную тяжесть.

Сейчас перечитал и поразился: какой прозрачный! Причём во всех ракурсах. Или измерениях, не знаю, как сказать. На уровнях, пусть. Прозрачен текст, прозрачна ситуация (притом до самого конца оставаясь таинственной), прозрачны персонажи – не изображённые, между прочим, никак. Словно включён прибор какой-то, инфразрение, и сквозь тела – да, неизображённые, но почему-то всё равно источающие жар и запах – так вот, сквозь тела отчётливо просвечивают воспаляющие их т.н. мысли – т.е. на самом деле желания, пытающиеся завернуться в речь, но она спадает…»

Я пока ничего не понял, надо читать ещё раз. Вот же сам Лурье первый раз прочитал рассказ – ничего не разобрал, а перечитал – «какой прозрачный!..» Далее у него идут не менее глубокие рассуждения, но тоже будто совсем о другом рассказе, а в этом – ничего похожего нет («Рассказ не только про тело как мучительный инструмент, не про то, что, например, кожа страдает – от пошлости, например, – совершенно как т.н. душа… А прежде всего и главным образом про такой вот страшный, опасный, невыносимый способ видеть происходящее до глубины его реального смысла – вот про что эта вещь»). Я даже подумал: а не шутит ли уважаемый критик? Не посмеялся ли таким вот хитрым способом над автором и редакцией, решившей опубликовать этот рассказ? Очень ведь похоже. Как пародия на заумные рецензии… Но концовка окончательно сбила меня: «Отчасти жаль, что Вероника Капустина пишет по-русски. Есть страны, где проза такого класса ценится исключительно высоко».

Тут уж вообще не знаешь, что и сказать.

Алексей ШИРОКОВ