Театр одного актёра

№ 2009 / 22, 23.02.2015

Говорят, будто Ираклий Андроников, когда выступал, излучал колоссальную энергию. «Это какой-то громокипящий кубок», – говорил о нём Самуил Маршак. Он как никто другой умел завораживать публику.

Говорят, будто Ираклий Андроников, когда выступал, излучал колоссальную энергию. «Это какой-то громокипящий кубок», – говорил о нём Самуил Маршак. Он как никто другой умел завораживать публику. После одного из его вечеров в зале имени Чайковского студент МГУ Марк Щеглов, ставший в 1950-е годы яркой величиной в нашем советском литературоведении, записал в своём дневнике: «Ираклий Андроников… Рассказы лермонтовского цикла увлекательнее иного приключенческого романа. Свою будущую деятельность в литературоведении я мыслю только такой. Это интереснее всего на свете. «Первый раз на эстраде». Зал колыхал от хохота. С моими соседками чуть не сделалось плохо. Вспотели и навалились бессильно друг на друга и вдвоём – на меня» (Запись от 11 января 1948 года.) Но – вот парадокс! – при этом Андроников не оправдал надежд своих первых зрителей, которые надеялись, что талант устного рассказчика со временем выльется в какую-то грандиозную книгу. «Как ты меня огорчил! – заметил однажды Андроникову Твардовский. – По твоим застольным историям я почему-то думал, что когда ты, наконец, начнёшь писать, то напишешь по меньшей мере «Дон-Кихота»… А теперь с сожалением вижу, что Сервантес из тебя не получится!»

Ираклий Луарсабович Андроников родился 15 (по новому стилю 28) сентября 1908 года в Санкт-Петербурге. Его настоящая фамилия: Андроникашвили. Он происходил из семьи известного адвоката, который кровным родством был связан с Кахетией.

Ираклий АНДРОНИКОВ

Говоря об отце Ираклия Андроникова, надо в первую очередь вспомнить его участие в громких политических процессах начала 1900-х годов. Он защищал организаторов батумской рабочей революции 1902 года, матросов Черноморского флота, вождей «гагринской республики». Современники считали его непревзойдённым судебным оратором.

Когда началась гражданская война, Андрониковы стали испытывать страшную нужду. Ситуацию отчасти спасло приглашение главы семейства в Тульский педагогический институт. Он согласился читать курс истории философии, сумев родных перевезти в деревню. Потом, уже в 1921 году, Андрониковы попробовали переехать в Москву. Но столица оказалась к ним не ласкова, и они отправились в Тифлис.

Окончив в 1925 году школу, Ираклий Андроников вернулся в Ленинград, поселившись у родных матери. Ему удалось одновременно поступить в Ленинградский университет и в Институт истории искусств. Поначалу он интересовался буквально всем: историей литературы, стилистикой и даже физикой. Но уже через год для него всё на свете затмила музыка.

В 1930 году Андроников получил университетский диплом, но с которым, как оказалось, устроиться куда-либо было практически невозможно. Выручил его Евгений Шварц. Он пристроил молодого филолога в редакцию журналов «Ёж» и «Чиж». «Если юмор шлифуют и «ставят» подобно голосу, – то здесь была отличная школа. Я в ту пору ничего не писал, а только присматривался, как рождались толковые и полезные, а порой и высоко поэтические книги, и считаю себя многим обязанным этому опыту».

Андроников быстро понял, что детские журналы – это не его место. Он тогда ещё продолжал хотеть жить только музыкой. Спасибо Ивану Соллертинскому. Этот удивительный человек помог ему перейти в Ленинградскую филармонию, правда, лишь на должность лектора. Однако Андроников с новой ролью не справился. «Я оказался труслив, скован, косноязычен», – признался писатель в 1974 году.

После провала в филармонии Соллертинский порекомендовал своего протеже на радио. Обращаясь к руководителю музыкальной редакции Вере Коукаль, маэстро писал: «Направляю к Вам Геракла Андроникова, о коем уже говорил. Этот юный почитатель серьёзной музыки, обладающий недюжинными познаниями, вступил в единоборство с нашей аудиторией и повержен. Тем не менее он надеется на реванш, и я совершенно уверен, что это в его возможностях, ибо наш дорогой Геракл за один вечер составил себе легендарное имя и мог бы поспорить с великим героем древности. Если тот удушал змей, разрывал пасть Немейского льва, чистил Авгиевы конюшни и осуществил двенадцать выдающихся подвигов, то наш ленинградский герой, совершив новый подвиг, совершенно затмил образ своего знаменитого тёзки. Он разрушил вековые основы, на которых покоилась Ленинградская филармония, а сам провалился так глубоко, что мы никак не можем вытащить его на поверхность. Только Вы способны помочь ему, если дадите ему комментировать музыкальные передачи при условии, что между ним и аудиторией встанут директор, редактор и диктор. И.Соллертинский».

Но и на радио Андроников долго не задержался. Он вскоре перешёл в публичную библиотеку, а оттуда его на должность ленинградского представителя редакции «Литературного наследства» забрал уже Илья Зильберштейн.

В Ленинграде Андроникова поначалу ценили в основном за разговорные способности, за умение «воспроизводить» в лицах известных писателей и актёров. Когда он появлялся в каком-либо издательстве, то редакторы сразу всё бросали. «Начинался спектакль в театре одного актёра, – вспоминала Лидия Чуковская. – Ираклий превращался на наших глазах то в армянскую старуху, то в Алексея Николаевича Толстого, принимающего у себя на даче Василия Ивановича Качалова, то в Маршака, рассуждавшего о стихах, то в Чуковского, застрявшего в детгизовском лифте. Это был настоящий праздник искусства. Искусства – чего? Перевоплощения? Да, но не только потому, что Ираклий Андроников не просто походил в эти минуты на Жирмунского, Переселенкова, Н.Тихонова, Остужева или Штидри, но передавал и в слове, и в интонации, и в движениях – передавал не без издёвки и шаржа – самую суть, концентрат изображаемой личности; это надо было видеть и слышать» (Л.Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Том 2. М., 2007).

В 1935 году зрителем театра одного актёра стал Максим Горький. Буревестник революции посоветовал своему гостю переложить устные рассказы на бумагу. Но в печатном виде разговорные сцены весь свой необычный колорит утратили.

Переехав в 1935 году в Москву, Андроников по просьбе своего учителя Бориса Эйхенбаума продолжил собирать материалы для комментариев к академическому изданию сочинений Лермонтова. До этого он уже успел разгадать таинственные инициалы некоей Н.Ф.И., которой Лермонтов в юности посвятил несколько своих стихотворений. Какие этому предшествовали поиски, молодой исследователь потом рассказал в поезде своему случайному попутчику – редактору журнала «Пионер» Борису Ивантеру. Ивантер был просто ошеломлён услышанным и предложил всю эту историю переложить на бумагу. Так в 1938 году появился первый «письменный» рассказ Андроникова «Загадка Н.Ф.И.».

Вскоре Андроников оказался перед сложнейшим выбором. Кто-то ему настойчиво советовал заниматься лишь одной наукой, продолжать комментировать Лермонтова. Другие же предлагали актёрскую стезю, выступать за деньги с концертами. Но одна актриса уже имелась в его доме (я имею в виду жену исследователя, актрису студии Р.Симонова – Вивиану Андроникову, которая в 1936 году родила ему дочь Манану). Андроников не был уверен в том, что два артиста в одной семье – это хорошо.

В 1942 году Андроников попал в качестве военкора на Калининский фронт. Потом его переправили к смоленским партизанам. Но о своих армейских впечатлениях он много рассказывать почему-то не любил.

В 1947 году Андроников защитил кандидатскую диссертацию «Размышления о Лермонтове». Он превратился в матёрого следопыта. Именно за это его полюбил Корней Чуковский. «Был Андроников, – писал Чуковский 30 декабря 1948 года. – Принёс свою книгу о Лермонтове. Рассказал о своей актюбинской находке; показал список реликвий, вывезенных им из Актюбинска. Гениально говорил – о дикости, заброшенности, вульгарности этого мрачного города. Рассказал историю Бурцева, собравшего столько ценнейших бумаг. Письма Лермонтова, Некрасова, весь булгаринский архив, письма Чехова, Карамзина, Ломоносова. И как он рассказал обо всём этом! Для меня нет никакого сомнения, что Андроников человек гениальный. А я – стал убого бездарным, – и, кажется, это стало всякому ясно. И мне совестно показываться в люди, как голому».

Но стоило Андроникову сместить акценты, перейти к анализу собранных материалов, и шарм пропадал. Тот же Чуковский 27 июня 1951 года с раздражением записал в своём дневнике, что у новой книги Андроникова о Лермонтове короткое дыхание. «Ираклий-исследователь здесь превращается в следователя. Мелочи заполняют всю книжку. Вся книжка – ряд сказуемых без подлежащего: очень много о том, что делал Лермонтов тогда-то и тогда-то, но ничего о том – кто такой Л–в».

В 1967 году Андроников за книгу «Лермонтов. Исследования и находки» получил Государственную премию СССР.

Однако далеко не все были согласны, что Андроников внёс в наше литературоведение весомый вклад. Известно, что к нему весьма скептически относились Анна Ахматова и Борис Пастернак. Особенно им был недоволен Виктор Шкловский. Последний вообще очень долго не мог простить Андроникову критику Тынянова, который, собственно говоря, первым и ввёл его в мир литературы. Когда в 1954 году Андроников на каком-то публичном вечере коснулся каких-то ошибок Тынянова, Шкловский, как свидетельствовали современники, закричал: «Искусство – дело кровавое! С искусством надо пуд соли съесть, прежде чем заслужить право каяться в ошибках учителя».

Летом 1954 года Андроников попробовал себя в новом жанре, сделав первую телепередачу о литературе. С тех пор он прописался на голубом экране на тридцать с лишним лет. За вклад в развитие телевидения ему в 1976 году присудили Ленинскую премию.

Но эта награда большой радости Андроникову уже не принесла. За год до этого он потерял любимую дочь Манану, занимавшуюся искусствоведением.

Умер Андроников 10 июня 1990 года в Москве.

Вячеслав ОГРЫЗКО