Поборник Дионисийских стихий

№ 2009 / 24, 23.02.2015

Чет­верть ве­ка на­зад в Вей­мар (тог­да ещё ГДР) по­сто­ян­но на­ез­жа­ла груп­па ита­ль­ян­ских фи­ло­ло­гов-кро­че­ан­цев во гла­ве с про­фес­со­ром Мон­ти­на­ри. Пред­ме­том их при­сталь­но­го на­уч­но­го ин­те­ре­са был ар­хив Фри­д­ри­ха Ниц­ше

Ницше в России






Четверть века назад в Веймар (тогда ещё ГДР) постоянно наезжала группа итальянских филологов-крочеанцев во главе с профессором Монтинари. Предметом их пристального научного интереса был архив Фридриха Ницше, хранившийся в этом городе на так называемой вилле Ницше. Этот величественный при всём своём монументальном изяществе особняк в стиле модерн выстроил в канун двадцатого века выдающийся бельгийский архитектор Ван де Вельде, один из отцов-основателей этого стиля в Европе. Великий немецкий мыслитель провёл здесь последние месяцы жизни, погрузившейся под конец в потусторонне бессознательное. Здесь он и умер, после чего в здании стараниями его сестры был открыт музей его имени и научный центр по изучению его наследия. (Ныне здесь ещё и приют постоянно сменяющих друг друга стипендиатов-германистов из разных стран.)


Бенедетто Кроче создал в Италии начала двадцатого века столь могучую школу текстологии и всяческой филологической акрибии, что на неё вынуждены были с пиететом взирать даже по исконной традиции педантичные немецкие учёные. В частности, никто из них не решался взять на себя труды по подготовке академического историко-критического собрания сочинений Ницше. Ведь всем было заранее ясно, что работа эта поистине адова: нужно было собрать, атрибутировать, разобрать по датам и темам сотни тысяч листов и листочков с каракулями неутомимого труженика пера. Тем не менее итальянцы, словно задавшись целью опровергнуть расхожие представления о безалаберности как своей национальной черте, не отступились. Труд этой бригады энтузиастов продвигался медленно, но успешно. Выход каждого тома, подготовленного под руководством Монтинари, встречался научной общественностью обеих стран, да и всей Европы как триумфальное достижение, так что само имя итальянского учёного стало со временем прямо-таки нарицательным: если говорили «монтинари», то имели в виду его издание Ницше. То есть слово «монтинари» стало звучать примерно как слово «мерседес».


Тогда и в самых смелых предположениях никому не могло прийти в голову, что со временем «монтинари» появится и в русском переводе. Глобальные перемены последнего времени, однако, сделали это возможным. Ныне это издание выходит и по-русски, правда, не всё сразу, разрозненными томами, по мере их подготовки в печать. Обозреть поэтому качественный уровень всего предприятия пока невозможно, однако выход первых трёх томов обнадеживает. Некоторые сомнения вызывает, правда, публикация самого знаменитого произведения Ницше – книги «Так говорил Заратустра» в старинном переводе Антоновского. Было бы время и средства, стоило бы в данном случае провести конкурс на новый перевод, к которому наверняка потянулись бы молодые литературные силы, – и вот был бы случай определить лучших среди наличных.


Это издание, конечно, заметное веховое событие и нашей культуры. Есть европейские величины, которые просто должны быть представлены у нас в самых надёжных в научном отношении изданиях. Фридрих Ницше, несомненно, принадлежит к таковым. Он, как мало кто ещё из классического набора имён девятнадцатого столетия, определил своим творчеством духовные искания трагического двадцатого века, последствия которого ещё долго будут сказываться на жизни всего человечества. А если быть совсем точным, то следует признать, что таких имен ещё всего два и оба они тоже немецкие – это Маркс и Фрейд. Причём все трое обрели в минувшем веке массу не только теоретических последователей, но и практических «воплотителей» их идей (профанно, то есть убого, примитивно понятых, разумеется). Ницше отозвался в немецком нацизме, овульгарившем его культ «сверхчеловека» (снизившего Аполлона до солдафона) и «волю к власти», Маркс – в российском коммунизме, превращённом горе-марксистами в тотальный ГУЛАГ, Фрейд – в мириадах «психоаналитических практик», приютивших бесчисленное количество шарлатанов, соревнующихся в извлечении шальных прибылей с гадателями по картам таро и на кофейной гуще.


Эта – карикатурная – сторона ницшеанства, впрочем, никогда не смущала людей понимающих, в философии компетентных. О Ницше размышляли и писали практически все выдающиеся мыслители ХХ века от Ясперса и Хайдеггера до Лакана и Делёза. Некоторые отдельные идеи, выхваченные из контекста ницшевой философии и вовремя развитые, давали иной раз толчок даже самым головокружительным гуманитарным карьерам. Так, подхватив у Ницше лейтмотив витализма как «философии жизни» и отточив его в своём понятии elan vital (жизненный подъём), француз Анри Бергсон снискал всеобщее признание в роли ведущего европейского мыслителя первого десятилетия двадцатого века.


Поборник дионисийских стихий и всяческой природной мощи с её неукротимыми самодовлеющими инстинктами, враг любых научно-логических категорий как «плоско рациональных», сам Ницще представляет собой в то же время – парадоксальнейшим образом – логическое завершение эпохи Просвещения. Его потрясшая основы Традиции формула «Бог умер» есть лишь теоретическая печать того, что на практике осуществили ещё якобинцы, изгнавшие из храмов Христа и устроившие в алтарях маскарадный шабаш вокруг «богини Разума». Недаром он признал в конце пути (порвав с «мистагогом» Рихардом Вагнером) своими предшественниками самых язвительных и воинствующих безбожников – Вольтера и Гейне. «Антихристианин» Ницше – это наиболее осознанный и откристаллизовавшийся в своей аргументации вызов христианству, который не может обойти ни один христианский, в том числе и православный, мыслитель. Неслучайно многие русские авторы, писавшие о Ницше (от Бердяева и Шестова до Давыдова и Гайденко), постоянно сопоставляли его с терзаемыми своими духовными сомнениями героями Достоевского. Ницше и сам не раз признавал в своих дневниковых записях это родство. По сути, весь он – ещё один «выломившийся» из полифонии Достоевского надрывный голос отчаявшейся от своего безверия европейской культуры модернизма. Параллелей с русскими мастерами этой культуры у него превеликое множество. Без Ницше, в частности, не представим русский символизм, где у него есть даже свой побочный стилистический «сын» – Андрей Белый, навсегда усвоивший (от первых «Симфоний» до последних в своём творчестве «Масок») ритмизованный склад прозаической речи, позаимствованный у Ницше («Так говорил Заратустра»). Но отзвуки Ницше в русской культуре Серебряного века, конечно, значительно шире. «Русскими Ницше» здесь называли то Константина Леонтьева, то Василия Розанова. Кое-как, наспех усвоенным Ницше отдавали даже иные произведения, казалось бы, такого столь далёкого от него «пролетарского» писателя, как Горький («Песнь о буревестнике», «Девушка и смерть»). А тщательно отобранные свидетельства философско-эссеистической рефлексии Ницше и ницшеанства в России составили два пухлых тома, недавно выпущенные издательством «Русский путь» в своей авторитетной серии Pro et contra. Ещё и по этой причине выпускаемое «Культурной революцией» издание следует признать долгожданным. У людей, изучающих сей предмет, но не владеющих немецким, появляется, наконец, надёжное подспорье.

Юрий АРХИПОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.