Стриптиз на крови

№ 2009 / 28, 23.02.2015

Похоже, последний роман Владимира Маканина «Асан», удостоенный первой премии на конкурсе «Большая книга», взбудоражил всю читающую Россию. Мы уже напечатали мнения критиков Андрея Рудалёва и Сергея Белякова

Похоже, последний роман Владимира Маканина «Асан», удостоенный первой премии на конкурсе «Большая книга», взбудоражил всю читающую Россию. Мы уже напечатали мнения критиков Андрея Рудалёва и Сергея Белякова и прозаика Александра Карасёва («ЛР», 2009, № 24), реплику Егора Молданова («ЛР», 2009, № 25), статьи Т.Лестевой («ЛР», 2009, № 26) и Геннадия Мурикова («ЛР», 2009, № 27). Но спор не утихает. Видать, роман Маканина всех зацепил. Кто же прав?

«Не стоит, – сказал мне один знакомый литератор. – Не надо такого шума вокруг Маканина. Вы ж его сами поднимаете. Сегодня время такое – чем больше и хуже, тем лучше. Закон пиара».

Но я ничего не могу поделать. Маканин, его «Асан», как камушек в ботинке, как заноза, – надо остановиться и вытряхнуть, вынуть.

Хотя вроде бы всё уже сказано. И хвала, которой откровенно мало, и хула, которой много и она продолжает нарастать. Чем же так задел читателей, критиков, писателей этот текст? Буквально задел, нанёс чуть ли не физический ущерб. Думаю, какой-нибудь посттравматический «чеченец» после второй бутылки мог бы, несмотря на уважение к старости, обидеть автора физически.

Да, как сказал один критик, это травматический текст. Но в отличие от упомянутых критиком «Доктора Живаго» или «Прогулок с Пушкиным», которые были травматичны идеологически, «Асан» травматичен широко и щедро, как взорвавшийся снаряд, поражая по всем направлениям, – от идеологии до языка.

Начнём с идеологии.

Вот Кирилл Анкудинов пишет: «Асан» – роман о том, как коррупция разъедает и уничтожает войну, о том, как она замещает войну на невойну».

Но это такая банальность, коррупция на войне – это негероическая подкладка почти любой военной кампании. Именно кампании, – тут тебе и афёры любимца императора с гнилым сукном для армии, и Гришкины закидоны в Первую мировую, а уж про близкую афганскую и говорить нечего, – там торговали с местными все – и солдаты и офицеры – и всем, от конфет и печенья до патронов, пусть и варёных, чтобы не стреляли, – торговали, зная, что сданные в дукан шапки и бушлаты уйдут в банды, – и при этом воевали, объятые и пронизанные коррупцией, как называет это Анкудинов, – а на войне всего лишь прикорм. Критик представляет, что Маканин открыл какое-то новое явление и тем ошеломил какую-то общественность – мол, коррупция – это все мы. А то мы этого не знали и без Маканина. Описанный Анкудиновым катарсис мог испытать как раз штафирка, да ещё глубоко наивный, считающий, что именно он впервые изобрёл велосипед.

Правда, есть небольшой нюанс. Как писатель, обязанный типизировать, Маканин обобщает широко и вольно. Он намекает с лукавым литературным прищуром, что в чеченской войне среднее и высшее офицерство проявляет капиталистическую неразборчивость – снабжает боевиков горючим. Тут уже сворачивается не козья ножка, а военный лист Мебиуса – противник исчезает, или, наоборот, проникает в тебя. Но тогда исчезают и воюющая армия, и циничные политики, остаётся только самовоспроизводящаяся война как кровавый рынок, и теряется смысл вообще, и мораль сей притчи тоже теряется.

Нет, можно о коррупции и войне, но… Если так чешется разум возмущённый, но ты совсем не знаешь войны, её будней и «праздников», то напиши о том, как некий похожий на оперного Мефистофеля политик-бизнесмен организовывал эти войны, напиши о кремлёвских интригах, о громогласных генералах, торгующих харизмой и заключающих мировые на грани победы, – там нет военной специфики. Там обычная, знакомая нам по жизни человеческая хитрость, подлость, жадность, – на это описание хватит и своего опыта. Разве что храбрости добавить…

«Асан» травматичен не описанной в нём коррупцией, а спекуляцией, о чём уже неоднократно говорили. И на самом деле тут всё просто с критериями. Одно дело, когда об этом говорит участник войны – пусть как угодно обличительно, – и другое дело, когда за это берётся человек, даже не стоявший на обочине войны. «Прокляты и убиты» не может писать неучастник – вот и всё. Иначе это оборачивается фарсом, даже если автор по наивности (надеюсь) думал, что творит искусство.

Зачем писать, о чём не знаешь, не имеешь представления? – так вопрос не стоит, потому что Маканин знал и имел. В архивах шума вокруг текста фигурируют рассказы молодого родственника, побывавшего в Чечне. Можно предположить, что имела место всего лишь писательская жадность – не пропадать же такому интересному – а для чисто штатского писателя и вовсе экзотическому! – материалу. Вот послушал-послушал писатель военного – и перепродал не им произведённый товар, накрутив, как всякий посредник. Правда, товара-то и нет, всё тот же полуфабрикат, сырец, слегка подвяленный.

Вопрос по большому счёту в том, что наш писатель не владеет инструментарием для решения поставленной задачи. Скажем понятным математику языком: даже очень хорошо владея арифметикой, ты не решишь дифференциального уравнения. Это я не о сложности задачи, а о методах, которые ты применяешь, пытаясь перешибить плетью обух.

Нет, надо быть объективнее. Художественные средства Маканина против взятой им темы – даже не плеть, а, извините за грубость, сопля. Наш автор любит физиологию, и хочется быть ближе к нему не то чтобы по языку, но по ощущению…

Так мы плавно переходим от идеологии романа к иным его достоинствам.

Говорят, что Маканин, как ни крути, – писатель-профессионал. Могу подтвердить – профессионал. Поскольку получает за свой труд деньги. Вот и премия «Большая книга» не маленькая, – а тут ещё и Букер на носу, хотя, там в лонге и другие заслуженные в очереди.

Говорят о том, что несмотря на все недостатки, на неправду, Маканин перевёл разговор в высокохудожественную плоскость. Тут я могу только руками развести – для маканинской прозы, во всяком случае последних лет, надо изобрести особую плоскость, поскольку на общей высокохудожественной он как-то не стоит, а в корзину кинуть его не дают какие-то странные силы, давшие ему премию, надувшие это малое образование в большой звонкий шар, и он теперь скачет перед глазами, мешая и сбивая с толку. Впрочем, вот и я добавляю ему звонкости, но такова парадоксальная логика нынешней всенародной славы.

В романе «Асан» художественности нет совсем. Вообще. Там её даже не ноль, а минус. Там даже автора нет, как ни странно. Если бы не фамилия, я даже пол пишущего не определил бы. Взять самое начало романа:

«На опустевших рельсах… На открывшемся пространстве только и толпились они, новоиспечённые солдаты. Никого больше… Они вдруг видят самих себя. Вот мы какие! Нас много!.. А поезд (всего-то два вагона), на котором они прибыли, скромный такой, тотчас куда-то отгрохотал и ушёл. Здесь поезд не задерживается, могут взорвать… Война!

Поезд им, конечно, осточертел, сколько можно ехать. Жаркие, протухшие вагоны, как некончающийся дурной сон. Зато теперь воздух пьянит… какой здесь воздух!.. И вот они уже братаются под кавказским небом. Ура! Ура! В обнимку…»

Так и хочется взять за лацканы критиков и писателей, встряхнуть: очнитесь же! Вспомните, что такое литература! Вчитайтесь в эти строки – что это вообще? Кто это пишет? Кто так думает за солдат современной российской армии? Если не знать, можно подумать, что пожилая девушка с представлениями позапрошлого века – о солдатиках, о солдатушках…

В романе нет литературы вообще. Нет психологии, нет разговорной речи, нет образов, но есть хрип и сипение человека, который решил спеть, не имея ни слуха, ни голоса.

Литературная беспомощность сразу выдаёт себя отсутствием художественных деталей, без которых нет художественной правды. Видимо, вся художественность – опять прибегнем к языку математики – свёрнута в тех бесчисленных многоточиях, убрав которые редактор мог бы вполовину сократить объём, а значит, и гонорар, не говоря уже о загубленном лесе.

Но надо же автору чем-то зацепить читателя, критика. Но чем, если нет ни правды, ни вымысла в пушкинском смысле?

В своём интервью на «Эхе Москвы» (http://www.echo.msk.ru/programs/kazino/569027-echo/) Владимир Маканин сказал: «…Успех «Асана», шумный успех был бы невозможен без сцен на грани возможного… без этих задниц солдатских, выставленных с грузовика … критики сразу почувствовали приманку…».

Критики сразу почувствовали, я думаю, не приманку, а запах. Слово «приманка» больше походит на маканинскую оговорку по Фрейду. Если собрать по роману свидетельства интереса автора к задним мыслям, вспомнить ещё и «Кавказского пленного», то солдатские задницы, так неприятно удивившие многих, окажутся уже не такими удивительными. Сегодня за интерес к различным девиациям в рамках демократических свобод никто не осудит, но, вполне возможно, эта тема так же чужда Маканину, как и война, и он временами использует её всё для той же спекуляции, иначе зачем потом оправдываться, что эти задницы, которые солдаты показывают чеченцам, он ввёл как приманку? И потом, это наш – сказал он, – «равнинный менталитет». Вот этого не надо было говорить. Обобщать широко и вольно. Я видел голые жёлтые задницы китайских рыбаков на льду Амура, когда служил на границе, я видел задницы советских моряков в кино, снятом американцами про наших подводников (где Гаррисон Форд наш капитан). Я знаю, что это совершенно не наша ментальность, у нас стыдно показывать свою голую задницу, поскольку это воспринимается как приглашение – выразимся помягче – войти в подставлённое. А всё потому, что в нашем тёмном народе, в отличие от просветлённой творческой интеллигенции, всё ещё не приветствуются некоторые демократические ценности. У нас, Владимир Семёнович, принято делать жест перед ширинкой, – символически показывать «болт». Мне кажется, что Вы приписали нашим солдатикам своё понимание равнинного менталитета. И тут я должен дать Вам отпор и как житель Уфы, в которой Вы жили и мужали (если не против этого слова), – подавляющее большинство жителей нашего города имеют менталитет, отличный от Вашего «равнинного».

Однако задние мысли автора не опасны нам, – посмеялись и забыли. Задело такое его высказывание в том же интервью на «Эхе»: «Мой роман о людях во время, если хотите, на фоне войны. И когда воевавшие наши ребята… талантливо, интересно, вкусно описывают … у них нет людей. Поэтому у них нет войны. У них батальные сцены. У них нет жизни».

И это говорит человек, в романе которого нет ни войны, ни армии, ни людей на фоне войны (фона-то нет!), а есть только представления даже не математика, но «ботаника» о людях вообще и о войне в частности. Маканин не может писать о бытии мужского сообщества в экстремальных условиях – будь это армия или тюрьма – в силу своей ментальности. Не говоря уже о её равнинности, нужно добавить сюда инфантильность дедушки-мальчика из «Сказки о потерянном времени» – об этом свидетельствуют и язык романа, и образы и «мысли». Когда мне молодые писатели говорят, что Маканин мудр, просто в случае с «Асаном» он перемудрил, я думаю, что они заблуждаются исключительно из почтения к возрасту писателя.

Бывают тексты писанные кровью, бывают – слезами, молоком и мёдом, спермой, чернилами, в большинстве своём – водой. «Асан» же писан… и даже – о великий и могучий! – не надо уточнять чем. И пора прекращать говорить о нём. Дело вообще не в Маканине. Ну, решил писатель в отставке напомнить о себе, ну написал один за одним несколько никудышных текстов. Его дело. Но вот какие силы управляют литературным процессом, выдавая таким литераторам премии, тиражируя такие романы, заставляя читателя читать и думать – вот, мол, она, литература, большая, настоящая! Старые друзья – к вам обращаюсь я: а нельзя ли платить друг другу из своих богатых карманов и хвалить друг друга за бутылкой, целуясь в седые бороды и вспоминая, как рубились на тайных фронтах за нашу и вашу свободу с той ужасной властью, которой служили при свете дня, при которой сделали свои имена? Или найдите олигарха, чтобы создал вам премию «По совокупности» с вручением медали «За былые заслуги». Были же когда-то писателями, так и останьтесь ими хоть в истории литературы. Не надо своими же руками себя из неё вычеркивать.

Игорь ФРОЛОВ,
г. УФА