Писательство – не профессия

№ 2009 / 29, 23.02.2015

Лев Борисович Усыскин родился в Ленинграде 2 февраля 1965 года. Окончил Московский физико-технический институт (по специальности «системы управления»), изучал историю искусств на историческом факультете МГУ.

Лев Борисович Усыскин родился в Ленинграде 2 февраля 1965 года. Окончил Московский физико-технический институт (по специальности «системы управления»), изучал историю искусств на историческом факультете МГУ. Автор многочисленных рассказов и повестей, а также двух неоконченных постмодернистских романов «Хрущёв» и «Хроники Фрунзе». С 1997 года печатался в литературных, общественно-политических и развлекательных журналах «Новый Мир», «Знамя», «Урал», «Нева», «Волга», «Огонёк», «Отечественные Записки», «Медведь» и др. Становился неоднократным победителем литературных конкурсов «Улов – весна 2001», «Улов – осень 2001», «Тенета-Ринет – 2002»,

VI Международного Волошинского конкурса. Финалист премий «Мой Петербург», «Премии им. Ю.Казакова – 2007» и др. В 2005 году московское изд-во «ОГИ» выпустило сборник рассказов Льва Усыскина «Медицинская сестра Анжела». В 2008 году нью-йоркское изд-во Franc-tireur/lulu publishers выпустило сборник исторической прозы Усыскина «Русские истории». Постоянный автор информационно-аналитического интернет-портала «Полит.ру», где ведёт колонку «Забытые даты русской истории», автор сборника исторических эссе «Расказы о Севере», вышедшего в рамках проекта «Ломоносовская библиотека».

Живёт в Санкт-Петербурге.

Лев УСЫСКИН

– Лев, впервые о тебе я узнал из критической статьи Игоря Фролова «Грехи маленькой литературы» в журнале «Бельские просторы» (http://www.hrono.info/text/2008/frol02_08.html). Фролов громил рассказы короткого списка премии имени Казакова за 2007 год, в том числе и твой рассказ «Длинный день после детства» (http://magazines.russ.ru/znamia/2007/5/us6.html).

– Да, и я оттуда же узнал о существовании Игоря Фролова, с каковым ныне состою в дружеском общении. Талантливый, тонкий и мудрый человек. Так вот у нас и завязываются знакомства…

– Так вот… Как ты относишься к литературной критике и премиальному процессу?

– Что касается премиального процесса… Ну, поскольку сам я в крупных премиях с хорошими призами и откликами в СМИ выше шорт-листа премии Казакова не подымался, то и понятия не имею, по какому принципу там что раздают… То есть мне приходилось выигрывать в не слишком резонансных конкурсах типа «Улова» или «Тенеты-Ринет», но там решение принимается автоматически после суммирования баллов, полученных от каждого члена жюри. А в большинстве других премий – путём установления некого субъективного консенсуса членов жюри, порой сильно искажённого мнением координатора или ещё какого-нибудь непреложного авторитета. В таких премиях мне ничего не светит принципиально – чего-чего, а консенсуса я вокруг своих работ не создаю. Но знаю только одно – если мне самому предложат стать членом жюри (а это хлебное предложение с точки зрения фрилансера), то откажусь точно: ни за какие деньги не взвалю на себя обязанность читать графоманию.

– И про критику…

– А что – про критику? Особо выдающегося я что-то вокруг не наблюдаю – ну так ведь и прозы особо выдающейся весьма немного (скажу я уклончиво). Так, есть ощущение, что те, кто выступает сегодня в качестве критиков, где-то в глубине души уже решили неотвратимо, что материал, с которым имеют дело, в любом случае не заслуживает серьёзного и глубокого анализа. То есть коли при поверхностном прочтении что-то уловилось, то об этом можно рассказать. А если сразу не считалось, то и напрягаться нет повода. По сему даже доброжелательные рецензии – даже очень доброжелательные, как правило, очень неглубоки. Но и их авторов тоже можно понять – было бы ради чего напрягаться. С другой стороны, может, так и бывает всегда… Хотя нет, не всегда вроде… Раньше были критики – плохие, хорошие – неважно, – но критики, которые жили литературой. Не в смысле масла на бутерброд, а в смысле ощущения, что литература – это и есть жизнь, а потому в ней можно рыться и рыться, не жалея о потраченных усилиях. Сейчас же все понимают, что жизнь – она где-то в другом месте, а литература – это в лучшем случае одно из её второстепенных проявлений. И потому заслуживает внимания лишь с оглядкой на альтернативные виды деятельности.

– Мы тут недавно спорили с критиком Андреем Рудалёвым… Как ты считаешь, насколько пересекаются понятия «литература» и «литературный процесс»?

– Ах, да! Есть такие люди, которые всё-таки живут «литературным процессом». Они его даже любят, процесс этот литературный. Они его знают очень хорошо и убеждены, что этот процесс формируется, так сказать, «творческим большинством», определяющим его основные тенденции (они обычно говорят – «тренды») и т.п. Беда только, что это большинство – как раз графоманы и эпигоны, а любое настоящее по определению из этого самого «литературного процесса» всё время норовит вылезти, как живая крыса из школьного шкафа с чучелами. Соответственно, все эти доморощенные концепции «литературного процесса» тут же начинают трещать по швам, но их авторы никак не могут допустить подобного, ведь это их смысл и их любовь – «литературный процесс». Что они такое без «литературного процесса»? По сему они напрочь не замечают ничего настоящего, буде таковое и в самом деле появляется.

– Хорошо… Ты работаешь преимущественно в жанре рассказа…

– Преимущественно, если называть рассказами короткие повести, каковых у меня достаточно. Ещё есть два неоконченных романа – неоконченных в смысле как Восьмая симфония Шуберта «Unvollendete», а не как «Тихий Дон» (пардон, за возвышенность сравнений). То есть жанр такой: не-о-кон-чен-ный-ро-ман. Вот. Ещё есть пара не нужных никому киносценариев и тьма-тьмущая разного рода эссе. Это, как говорят любители «литературного процесса», «литературная стратегия, заведомо обречённая на неудачу», ибо издательства наши короткую прозу издают только по собственному минутному недомыслию, поскольку убеждены, что её никто читать, сиречь покупать, не станет. Почему они в этом убеждены – не знаю. Хотя есть один рыночный фактор, правда…

– Какой это фактор?

– Премии даются за романы. А премии, что ни говори, влияют на продажи. По факту. Ну, и критики тоже про рассказы не особо пишут, а если пишут, то их писания потом даже толстые журналы не рвутся публиковать. Сам проходил. Дело было так: наткнулся в «Дружбе Народов» на феерические совершенно рассказы такого Алексея Торка, никому, кроме, очевидно, редакции «ДН», не известного. Ну, и решил своё впечатление доверить бумаге, а бумагу – журналу «Октябрь». Так целый процесс был взаимно эпистолярный: «Да, нам нужны такие статьи, да, писатель интересный, и написали вы интересно, да, нам нравится, но мы не можем напечатать статью про три рассказа – давайте обобщите, сопоставьте с чем-то глобальным и тогда…» В общем, пришлось принять их требования. Причём я вовсе не считаю, что они идиоты – они так говорили, имея определённые основания или, иначе, представления о том, чего ждёт читатель от их журнала. Но вот сама ситуация – что нельзя просто напечатать заметку об одном хорошем рассказе как таковом, – сама ситуация идиотская, не правда ли? Как будто у нас хорошие рассказы сотнями по редакциям рассылаются…

– Писательство для тебя хобби, профессия, основная профессия, дополнительная?.. Есть ли вообще сейчас такая профессия – писатель?

– Сложный вопрос. Вообще, я продукт советского детства, понятно. Тогда и захотел стать писателем. В то время я, разумеется, считал, что это профессия такая, особенная – дающая свободу в широком смысле. Ну и стал себя готовить к ней в меру понимания – учиться разным вещам, эксперименты ставить, с людьми общаться разными. Хватило ума не поступать ни в какие литинституты, и вообще у меня из литературной среды первый знакомый появился в 32-летнем возрасте. Зато наобщался до того с геологами, археологами, строителями, предпринимателями, милицейскими полковниками, самаркандскими бомжами, фотографами и прочими. Это плодотворнее, чем общение в табачном дыму после литературных вечеров, – сильнее расширяет словарный запас. Тем не менее я чем дальше, тем больше становлюсь уверен, что писательство, вообще говоря, не профессия. То есть оно было профессией короткое время – с лёгкой руки Пушкина до начала двадцатого века. Советская власть превратила это вообще в фантом – в Союзе советских писателей было на начало восьмидесятых 10 000 человек «профессионалов», 9750 из которых не произвели ничего, кроме ущерба экологии. Вот. А на самом деле это ненормально. Да этого и нет по факту: если исключить производство палп-фикшн с его рабами, роботами и прочими красотами, то из пишущих художественную прозу в стране не наберётся, я думаю, и пяти человек, живущих с тиражей. Несколько человек ещё живут со статусной ренты, заработанной писательством, – как та же Татьяна Толстая. И всё. Но это не мешает множеству любителей «литературного процесса» разглагольствовать о профессионализме писателя… Вообще, когда что-то очень часто поминают – это явный признак нехватки. Никогда слово «профессионализм» не звучало так часто, как в начале девяностых, когда никто вообще ничего не умел. Но тогда как было, – помните? – включаешь утюг, а оттуда: «но нам, настоящим профессионалам финансового рынка, доступны любые проблемы с ваучерами..» Ага, мы потом наблюдали жизнь этих профессионалов и их финансовых рынков… Так и ныне в литературных кругах. Последите за речью многих из тех, кто на виду, что называется: через слово – «профессионализм», «проект», «пиар»… А ещё «текст» – они пишут тексты, а не стихи и романы. Что это такое, кроме того, что пошлость? Это признак кризиса идентичности – человек не хочет осознавать себя писателем, ему хочется чувствовать себя филологом, бизнесменом, ещё кем-то. Поскольку он, во-первых, понимает, что в сравнении не с Толстым даже, а с Писемским или Лавренёвым – он не писатель, а фигня. А во-вторых, назваться сегодня писателем – это, конечно, вполне достаточно, чтобы оправдать в своих же глазах собственную житейскую распущенность, но абсолютно недостаточно, чтобы тебя считали достойным членом общества. По сему надо заниматься текстами и выучить слово «деррида».

– Так всё-таки что для тебя писательство?

– Не знаю. Есть много значимых вещей, не являющихся профессией. Дон Жуан это профессия? Нет. А требует таланта? Несомненно, и даже некоторого навыка, а то и образования.

Беседовал Александр КАРАСЁВ,
г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ