Кукиш в кармане
№ 2009 / 29, 23.02.2015
Когда в 2003 году московское издательство «Зебра Е» выпустило книгу воспоминаний об Алексее Арбузове «Сказки… Сказки… Сказки… Старого Арбата», оно в своей аннотации объявило драматурга «создателем альтернативного отечественного театра советской эпохи
У НАС БЫЛА ВЕЛИКАЯ ЛИТЕРАТУРА
 |
| Алексей АРБУЗОВ |
Когда в 2003 году московское издательство «Зебра Е» выпустило книгу воспоминаний об Алексее Арбузове «Сказки… Сказки… Сказки… Старого Арбата», оно в своей аннотации объявило драматурга «создателем альтернативного отечественного театра советской эпохи, заменившего идеологию лирикой». До этого, в 1981 году, Наталья Крымова во вступлении к двухтомнику Арбузова утверждала, что «он был и остаётся театральным поэтом, фантазёром и выдумщиком». Но нет ли в этих заявлениях преувеличения?
Алексей Николаевич Арбузов родился 13 (по новому стилю 26) мая 1908 года в Москве. О своих родителях он оставил отнюдь не лучшие воспоминания. Уже в 1984 году драматург писал: «Мой отец, Николай Кирович Арбузов, был странный человек… Из-за малолетства я не успел разгадать его, а знавшие его не смогли впоследствии толком объяснить обстоятельства его жизни. Родился он, кажется, в Самаре, был из дворян и, хотя не обладал состоянием, постоянно затевал коммерческие дела, которые тут же бросал. Почему-то хорошо знал турецкий и в начале века служил в Константинополе, в посольстве в чине первого драгомана. Впоследствии он опубликовал в одном из журналов очерки константинопольской жизни, а затем написал несколько рассказов в тургеневском духе. Мне говорили, что всю жизнь он мечтал об одном – стать писателем. Однако в «силу непоседливости и вздорного характера это не осуществилось».
Очень сдержанно отзывался Арбузов и о своей матери. «Дочь инженера, одесского грека Владимира Мандражи, – писал драматург, – моя мать, Надежда Владимировна (по матери Вышеславцева), была только женой моего отца и не знала иных обязанностей. Кроме забот обо мне, она всецело отдавалась религии, ревностно чтила церковные обряды, а впоследствии увлеклась спиритизмом».
Когда случились февральские события 1917 года, старший Арбузов вдруг вспомнил о своей прежней семье и неожиданно вернулся к взрослым детям от первого брака. Однако буквально через три года его хватил апоплексический удар, и он умер. Мать Алексея после ухода мужа из дома тяжело заболела. Ей стало не до сына. Арбузов позже писал: «В одиннадцать лет я остался один, торговал на рынке чем придётся, жил где попало, колол дрова и таскал вязанки по этажам, подворовывал где мог и, наконец, попал в колонию трудновоспитуемых».
Из колонии Арбузова в 1921 году забрала к себе в Петроград мамина сестра – Вера Савич. Она-то первой и привила ему интерес к театру. Не случайно уже через год мальчишка устроился в Мариинский театр. Он начинал со статиста, одновременно учась в Ленинградском театральном училище балету. Однако вскоре специалисты ему объяснили, что из-за множества полученных в детстве травм хороший танцор из него вряд ли получится. И тогда Арбузов ушёл актёром в передвижную студию П.Гайдебурова. Но у Гайдебурова его очень быстро перестал устраивать репертуар. В итоге он в 1928 году вместе с приятелями создал Цех экспериментальной драмы, выбив под апробации своих литературных опытов целый агитвагон.
Одну из первых пьес Арбузов сочинил в 1930 году. Я имею в виду «Класс». За неё сразу ухватились несколько коллективов. Но молодой драматург приоритет отдал Ленинградскому красному театру, где пьеса почему-то получила совсем другое название: «Большая жизнь». Увы, премьера с треском провалилась. Ленинградские критики обвинили авторов спектакля в формализме. Не в силах пережить неудачу, Арбузов тут же вернулся в Москву. Там он на правах вольнослушателя стал посещать одну из театральных школ, пока ему не предложили место завлита в театре малых форм Пролеткульта.
В Москве Арбузов влюбился в студентку Гостемеса Татьяну Евтееву. Она была на год его моложе, но уже успела побыть замужем за каким-то ленинградцем. Играла она, как утверждали театралы, неважно. Зато Евтеева хорошо позировала художникам Дейнеке и Пименову. Свои отношения Арбузов и Евтеева оформили в 1932 году. В Москве у них родился сын Никита. Но мальчик очень скоро умер.
Как считал Афанасий Салынский, Арбузов поначалу писал пьесы-отклики. Он думал не столько о героях, а о том, как бы первым отозваться на индустриализацию (пьеса «Сердце»), создание колхозов (комедия «Шестеро любимых»), строительство московского метро («Дальняя дорога»), мичуринские опыты («Встреча с юностью») и т.д. При этом ему казалось, что личное участие в масштабных проектах обязательно добавит его произведениям определённый вес. Арбузов ведь не зря в 1934 году помчался в Донбасс. Он полагал, что, окунувшись в шахтёрскую среду, сможет усилить свою пьесу «Сердце». Валентин Плучек, гастролировавший тогда по Донбассу с театром Мейерхольда, впоследствии вспоминал, как не то в Горловке, не то в Макеевке он однажды услышал лай собаки. «Я выхожу и вижу: стоит худой, чёрный, с большой бородой Алексей Николаевич Арбузов. Кусок штанины у него вырван собакой, которую мы с трудом утихомирили, – он вызвал у неё почему-то страшную ярость. Мы провели его к нам и долго зашивали брюки, которые были единственными. Выяснилось, что он приехал ради своей пьесы, чтобы быть достоверным как художник. Поступил на шахту. Опускался в забой и работал там, правда, не знаю в качестве кого».
 |
| Студенческий театр ОГУ: сцена из пьесы Алексея Арбузова «Жестокие игры» |
Однако когда Арбузов вернулся в Москву, Николай Оттен уговорил его отложить «Сердце» в сторону и срочно взяться за пьесу для журнала «Колхозный театр», где обещали сразу выдать живыми деньгами солидный аванс. Оттен, как человек практичный, дал понять, что сильно утруждаться не надо. Но Арбузова уже было не остановить. Он сочинил целую комедию с участием шести лиц. Пьесу так и назвали: «Шестеро любимых». Чтобы не заниматься сокращениями, тот же Оттен посоветовал разбить текст на два акта.
Отклик Арбузова на коллективизацию оказался как нельзя ко времени. Комедию тут же приняли к постановке 1-й Колхозный театр Лишина и театр Смышляева. На сей раз упрекнуть драматурга в формализме уже никто не посмел.
На волне первого успеха Арбузов поспешил сочинить новую комедию «Дальняя дорога» о московских метростроителях. В театрах её также приняли весьма благосклонно. Эту пьесу сразу поставили Н.Хмелёв, М.Кнебель и И.Судаков. Вот только в семье драматург перестал находить понимание. Арбузов надеялся, что после рождения дочери Гали дома всё как-то утрясётся. Но он в своих ожиданиях ошибся. Разрыв с Евтеевой был неминуем.
Арбузов долго мучился. Он пытался понять, в чём он допустил ошибку. Эти переживания за семью в итоге подсказали ему идею камерной драмы. Арбузов излил в ней всю свою боль. Не случайно Арбузов назвал её по имени своей бывшей супруги: «Таня». Как потом писал Виктор Розов, Арбузов «судил» свою прелестную героиню за то, что она была только женой, а не занималась общественно полезным трудом, наказал её уходом мужа и потерей ребёнка».
Арбузов не скрывал, что «Таню» он писал во многом под Марию Бабанову, которая работала в Московском театре революции. Но москвичей опередили ленинградцы. Одну из первых постановок подготовил Ленинградский рабочий театр. Увы, печатные отклики рецензентов чуть не угробили пьесу. Ленинградские газеты восприняли «Таню» как мелодраму и дидактизм.
Спас Арбузова режиссёр Андрей Лобанов. Он предложил Театру революции своё прочтение «Тани», утвердив на главную роль Бабанову. Однако Бабанова не захотела быть слепой исполнительницей воли драматурга и режиссёра. Она потом призналась, что в пьесе ей страшно не понравилась вторая часть. Актриса решила, что автор чересчур жестоко отнёсся к героине, и чтобы смягчить резкость психологических переходов, она последние сцены интерпретировала по-своему.
Арбузову такое вольное отношение Бабановой с его материалом не понравилось. Когда газета «Советское искусство» устроило обсуждение спектакля, он заявил: «Да, так построена пьеса, и я это делал сознательно. Вторая половина пьесы – совсем другой ритм, другой характер композиции. Её, быть может, должен оформлять другой художник. Первая половина пьесы – маленькие комнаты, тесный мир, мало людей. Замедленный ритм жизни. Вторая половина – широкий, просторный мир. Большие путешествия, новые города, десятки незнакомых людей, десятки встреч. Всё новое. Новые масштабы, новый ритм. Таня впитывает в себя новые впечатления, потом сама становится другим человеком. Постановщик Лобанов должен был понять характер построения пьесы и сыграть на нём. Вместо этого он «закруглил» пьесу, нашёл нечто среднее между первой и второй частью. Мне хотелось написать пьесу романтическую, поэтическую, а в спектакле Театра Революции я увидел обычную бытовую пьесу».
Впоследствии Арбузов подготовил новый вариант этой пьесы. Появились и новые исполнители главной роли. В 1960-е годы своё видение Тани продемонстрировала несравненная Алиса Фрейндлих. Потом совершенно другую интерпретацию предложила Татьяна Самойлова. Свою лепту в увековечение арбузовской пьесы вложил и Анатолий Эфрос, сделавший в 1974 году телеверсию. Он отошёл от социальности, показав драгоценность женщины вообще. Таню у него блестяще сыграла О.Яковлева.
В молодости Арбузов часто страдал от того, что его вещи ставились где угодно, но только не в его театре. И в этом нельзя было кого-то винить. Для начала требовалось этот свой театр создать. А это случилось лишь 19 мая 1938 года, когда в Мерзляковском переулке к Валентину Плучеку заявились Арбузов и Александр Гладков, и вся троица поняла, что пришло время организовать собственную студию.
Первые пьесы для нового театра рождались из импровизаций. Артисты играли какие-то этюды, а Арбузов с приятелями превращал услышанное в некие тексты. Именно так поначалу создавалась и романтическая хроника о первых строителях Комсомольска «Город на заре». Однако вскоре между друзьями возникло какое-то недопонимание. Сошлюсь здесь на Гладкова. 7 февраля 1939 года он записал в своём дневнике: «…Вечером на читке Арбузовым на квартире у Штока второго варианта сценария «Города на заре». Арбузов читает по написанному его рукой в тетрадке тексту, но я узнаю много, очень много своих фраз из моего 1-го варианта. Их больше половины, около двух третей. На этот раз мне сценарий нравится там, где он – политическая драма, и не нравится, где он – драма лирическая. Сидел, слушал и всё время внутренне пересчитывал себя. Что здесь моё и что моё здесь? Я расту и становлюсь талантливее, когда опираюсь на себя, противостоя своим друзьям, и вяну, блекну, когда пробую опираться на них. Эта дружба сейчас обуза для меня. Одиночество меня тянет вверх, а дружба задерживает. Вот, например, смотрел на Штока и думал, как сейчас мне противен этот спекулянт и сплетник. Какое страшное явление – бывший друг!»
Премьера «Города на заре» состоялась 5 февраля 1941 года в клубе на Малой Каретной улице. За три с половиной месяца молодые актёры дали сорок два представления. Последний раз они сыграли спектакль 20 мая, после чего все ушли в отпуск.
Арбузов к тому времени уже успел жениться во второй раз. Новой его избранницей стала Анна Богачёва, учившаяся в 1936 году у Мейерхольда, а потом придумавшая и разработавшая для спектакля «Город на заре» роль Наташи. 12 февраля 1940 года она родила Арбузову дочь Варю.
К слову: Евтеева тоже недолго пробыла в одиночестве. Вскоре после развода с Арбузовым она ушла к Михаилу Шнейдеру, а потом стала женой Константина Паустовского.
В начале июня 1941 года Арбузов с Богачёвой уехали в дом отдыха ВТО в Крым. Там-то они и узнали о войне. Вскоре часть студийцев была отправлена в Ташкент. Арбузов же с Гладковым попали в Чистополь. Там они вдвоём на пару быстро сочинили пьесу «Бессмертный», за которую тут же ухватился режиссёр эвакуированного в Свердловск Театра Красной армии Алексей Попов.
После премьеры «Бессмертного» перед Арбузовым возникла дилемма: то ли остаться в Чистополе, то ли добиваться воссоединения с ташкентской частью студии Плучека, которую начальство планировало перебросить поближе к фронту, на Северный флот, в Полярный. Драматург выбрал второй вариант. Однако на флоте с Плучеком что-то у него не задалось. Бывшие друзья неожиданно рассорились, и Арбузов вернулся в Москву готовить репертуар для фронтового театра своего имени.
Уже в 1943 году Арбузов написал пьесу «Домик в Черкизово», которую хотел поставить новый московский театр молодёжи в клубе завода «Каучук». На главную роль, естественно, позвали жену драматурга – Анну Богачёву. Однако спектакль, несмотря на свою актуальность, на сцене продержался не долго. Как утверждала Маргарита Алигер, в литературных кругах тогда говорили, будто над Арбузовым занесён меч. Но кто и почему занёс этот меч, Алигер в своих воспоминаниях промолчала. Она лишь вскользь упомянула, что вскоре после премьеры «Домика в Черкизово» постановщика спектакля Рафаила Сусловича пригласили главным режиссёром в Московский ТЮЗ. Судя по всему, меч над Арбузовым пытались занести не власти и не чекисты, а театральные чиновники, которые, преследуя свои корыстные цели, хотели, чтобы драматург переписал в своей знаменитой пьесе «Таня» некоторые сцены специально под их друзей и родственников. И поскольку Арбузов на компромиссы не пошёл, функционеры начали вставлять ему в колёса палки. Во всяком случае новую пьесу драматурга «Ведерников», законченную в 1950 году, они несколько лет пытались никуда не выпускать. В печать эта вещь под названием «Годы странствий» пробилась лишь в 1954 году.
Вспоминая историю создания этой пьесы, Арбузов уже в 1957 году в своей книге «Путь драматурга» писал: «Я очень серьёзно заболел, и через 3–4 часа выяснилось, что меня нужно срочно оперировать. Меня привезли к Склифосовскому, и совершенно случайно, лёжа в ожидании операции, я услышал разговор, как быть с моими вещами – оставить их в больнице или отдать жене. Говорили недостаточно тихо, и я услышал, что, пожалуй, лучше оставить… положение мало обнадёживающее. Мы знаем, что когда человек очень близко находится к смерти, его всегда начинает располагать к размышлениям весьма жалостливого характера: «Вот и жизнь прошла, а ничего не сделано, только начал, только собирался». Эти мысли закономерны, и когда меня поднимали на лифте в операционную, я стал думать: «Ну хорошо, а если бы мне дали пожить ещё какую-то толику времени, что бы я стал делать? О чём бы стал писать, предположим? И вот – я хорошо помню это мгновение – без всякой к тому подготовки родилось ощущение пьесы, родилось необычайно точно и быстро. Это не была, конечно, точно сформулированная пьеса, но образ Ведерникова возник необычайно ясно, словно его осветили молнией. И я сразу подумал: вот об этом человеке, который так и сяк прожил лучшую часть своей жизни, следует мне написать».
Первыми «Годы странствий» поставили в 1954 году в Театре имени Ленинского комсомола С.Гиацинтова и В.Соловьёв. Однако критикам ни пьеса, ни спектакль не понравились. Они-то всё ждали героя, который мог бы стать примером для молодёжи. А арбузовский Ведерников, как писала Н.Толченова, превратился в «живое олицетворение эгоизма и беспечности» («Советская культура», 1955, 2 апреля). Критики обвинили драматурга в потакании индивидуализму.
Но в середине 1950-х годов эти ярлыки были уже не так страшны. Настало другое время. Арбузов научился уже не только защищаться, но и атаковать. Осенью 1958 года он не побоялся на всесоюзной конференции работников театра выступить в присутствии партийного руководства против могущественного Анатолия Софронова, потребовав прекратить шельмовать пьесу А.Володина «Фабричная девочка». И власть ведь проглотила этот вызов.
Однако начиная с середины 1950-х годов Арбузов как художник явно стал слабеть. Сложилась парадоксальная ситуация: газеты все новые арбузовские пьесы стали превращать в эпохальные события (вспомним отклики хотя бы на «Иркутскую историю» или «Моего бедного Марата»), но глубины-то в них уже не было. Игорь Горбачёв был, безусловно, прав, когда в мае 1980 года заявил в газете «Советская культура»: «Жаль, что ничего в масштабе «Годов странствий» не вышло, на мой взгляд, из-под пера Алексея Арбузова».
Да, Горбачёву пытались возражать. Кто-то предлагал ещё раз перечитать «Иркутскую историю». Нет спора, Юлия Борисова и Михаил Ульянов показали в театре имени Вахтангова хорошую игру. Но этого мало. Борисова прочла «Иркутскую историю» как нехитрую историю перевоспитания молодой женщины. Охлопков в театре революции придумал более интересную трактовку. Виктор Розов, сравнив два спектакля, писал: «В театре имени Евг. Вахтангова эта пьеса играется как психологическая драма, где хор, собственно говоря, является помехой в естественном и привычном течении действия, драма разворачивается внутри героев. В постановке же Охлопкова обнажён публицистический, демократический характер драмы… И если в вахтанговском спектакле убрать хор можно безболезненно, то убери его у Охлопкова – и спектакля не будет» («Театр», 1960, № 5). Только ведь хор тоже не решает всех проблем.
Не сделала революции в русском театре и другая пьеса Арбузова «Мой бедный Марат», написанная ещё в 1964 году. Дело не в разночтениях режиссёров (Л.Хейфец в своей постановке на сцене Театра Советской армии главный упор сделал на гражданские мотивы, когда И.Владимиров в Театре имени Ленсовета предпочёл Марата осудить). Проблема в другом.
Арбузов очень быстро привык к комфорту. Он приблизился к власти и стал примерять на себя роль первого драматурга страны. Вспомним, как в 1957 году Арбузов, подготовив новый вариант пьесы «Город на заре», приписал авторство исключительно себе, почему-то враз позабыв о вкладе в создание этой вещи Гладкова, Штока, Галича, Всеволода Багрицкого, Исая Кузнецова и целого ряда других литераторов. Что это – случайность?
Чем сильней росла популярность Арбузова, тем меньше драматургу хотелось вступать в конфликты с властью. У него появилась новая тактика – стремление сглаживать острые углы. Он пошёл на явную подмену, отказавшись от социальности и взявшись за поэзию быта. Этот конформизм в конце концов и подкосил художника.
Возможно, свою роль сыграли и перемены в личной жизни Арбузова. В 1965 году он ушёл из семьи, где, кроме дочери Вари, подрастал пятнадцатилетний сын Кирилл, и женился в третий раз на актрисе Театра имени Ленинского комсомола Маргарите Лифановой.
В 1970-е годы бунтаря из Арбузова продолжал лепить разве что Анатолий Эфрос. Это он вселил в арбузовского Марата какую-то необъяснимую тревогу. Это он ушёл в «Сказках старого Арбата» от постылого быта и окутал спектакль некой дымкой поэзии. Однако Эфросу долго экспериментировать не дали. Его быстро начали отовсюду выдавливать. И Арбузов это проглотил. За Эфроса он бороться почему-то не стал.
Да что Эфрос? В начале 1970-х годов Арбузов просто позорно повёл себя в истории с исключением своего бывшего приятеля Галича из Союза писателей. Возможно, им руководило элементарное чувство страха. А может, это была цена за допуск в европейские театры. Ведь в середине 1970-х годов наша власть разрешала Западу из всех советских драматургов переводить и ставить в основном одного Арбузова. Советское руководство не возражало, чтобы в 1976 году сразу тридцать английских театров играли арбузовскую пьесу «Мой бедный Марат». Это ведь тоже нельзя отнести к разряду случайностей. Ну а в 1980 году драматургу по совокупности работ присудили Государственную премию СССР.
Умер Арбузов утром 20 апреля 1986 года в девять часов десять минут. Похоронили его на Кунцевском кладбище.
Вячеслав ОГРЫЗКО
Добавить комментарий