Графомания как литературный принцип

№ 2009 / 31, 23.02.2015

Что та­кое гра­фо­ма­ния? Во­прос ка­жет­ся на пер­вый взгляд стран­ным. Боль­шая рос­сий­ская эн­цик­ло­пе­дия оп­ре­де­ля­ет это по­ня­тие как «бо­лез­нен­ное вле­че­ние к уси­лен­но­му и бес­плод­но­му пи­са­нию, бес­по­лез­но­му со­чи­ни­тель­ст­ву».






Геннадий МУРИКОВ
Геннадий МУРИКОВ

Что такое графомания? Вопрос кажется на первый взгляд странным. Большая российская энциклопедия определяет это понятие как «болезненное влечение к усиленному и бесплодному писанию, бесполезному сочинительству». А изданная ещё в годы советской власти Краткая литературная энциклопедия помещает о графомании довольно большую статью, в которой это явление определяется как «болезненная страсть к сочинительству, не подкреплённая природным дарованием. Г. обычно возникает на почве наивного представления о лёгкости и общедоступности писательского труда, а также в результате переоценки собственных творческих возможностей».


Оба приведённых определения графомании так же, как и целый ряд других в разных словарях и энциклопедиях, содержат в себе понятие болезненности – это вытекает из содержания самого слова, которое включает в себя корень «мания». Мания – в переводе с греческого означает безумие, навязчивое пристрастие к чему-либо. Но уже само это определение сразу обращает наше внимание на то, что для графомана на первый план выдвигается не результат его «творческих» усилий, а скорее сам процесс сочинительства, то ли скрывающий, то ли, напротив, выявляющий особенности его личности. Преувеличенное внимание к личности автора и его самовыражению. Разумеется, при том условии, что с какой-то другой, более общей точки зрения ни личность графомана, ни его литературная деятельность особенного значения не имеют. Графоман как бы говорит своему предполагаемому читателю: «Смотрите, какой я великий. Любите меня. Уважайте меня, восхищайтесь мной!». Один из авторов Прозы.ру в Интернете В. Сергеев иронически определяет графомана так: «Графоман – это писатель, в полной мере ощутивший глубину и гениальность собственных произведений. Лишь косность читателей не позволяет им оценить фундаментальность его творений».


В каждой шутке, как известно, только доля шутки. Так и здесь. В самом деле, косность читательской среды, разве это не объективная реальность? Конечно же да. Любой, кто хоть каким-нибудь боком причастен к литературе, знает, как непросто найти и завоевать своего читателя, а тем более достичь популярности. Помолчим уж о более высоких уровнях признания. Однако всё же между графоманией и литературой более высокого уровня разница есть, и она весьма существенна. Кое-какие заметки в этом плане мы и постараемся сделать. Общий размер проявления графомании практически необозрим: только в Интернете на сайтах Проза.ру и Стихи.ру на 21 июля зарегистрировано соответственно 74 369 и 222 537 русскоязычных авторов, которыми опубликовано соответственно 965 628 и 7 213 430 произведений, не говоря уже о других сайтах и печатных изданиях. Нельзя объять необъятное, поэтому ограничимся только рассмотрением печатной продукции некоторых санкт-петербургских литераторов.



Открываем последний номер известного в определённых кругах санкт-петербургского журнала (бывшего альманаха) «Сфинкс» (2009, вып. ХV). На первой же странице опубликовано, видимо, программное стихотворение Т.Карпенко «Сфинксы». Оно начинается так:







А на небе облака,


Словно ватные комочки.


Прилетят издалека,


Распахнутся как платочки,


Отражаясь в синеве,


Проплывают по Неве.



Обычно говорят: простенько и со вкусом. Мы скажем, конечно, простенько, но вкуса здесь никакого и не бывало. Это как раз та простота, которая, пожалуй, похуже воровства. Малограмотный лепет пятилетнего ребёнка, который только что научился не то что писать, но и говорить. А ещё через страницу наивно-кокетливо сетует Ирэна Сергеева, которую к новичкам советской и постсоветской поэзии никак не причислишь:







Дворцовая, Манежный,


Нева и Летний сад…


А где наш город прежний?


Остался лишь фасад.



Эта поэтесса давно известна своим умением «глаголом жечь сердца людей». Своему стилю она не изменяет и здесь. Видимо, для сравнения в этом же номере напечатаны и детские стихи. Вот, скажем, Аня Максутова (4-й класс):







Была одна берёзка –


Зелёная листва.


С ветерком играла,


А бегать не могла.



Ей-богу, не хуже!


В 2008 году на литературном горизонте появился как бы возрождённый альманах «Окно», впервые вышедший в виде сборника в 1989 году. На одной из первых страниц опубликован многозначительный Манифест творческой группы «Окно». Читая его, мы с большим интересом узнаём, что «Прекрасное – это вечная категория», а например, «Время – категория вымышленная». Дальше ещё интереснее: «Мироздание объективно, а слово – это начало творения». Правда, остаётся совершенно непонятным, почему такого рода признания объявлены манифестом. Что же здесь, собственно говоря, манифестируется, кроме прописей, достойных букваря? Впрочем, тексты, опубликованные вслед за этим документом, вполне адекватны подобным подростковым откровениям:







Я слушал звёзды,


Я кружил во сне –


Там белый снег с величием и свистом


Стремился по небесной крутизне.


(В. Морозов)



Или ещё того же автора:







А вдали, у леса на краю,


Где река катает волны громко,


Я таким же маленьким стою


И смотрю на своего потомка.



Все эти «мысли», а говоря прямо – избитые штампы В.Морозов повторяет и в других изданиях. Например, одна из последних его публикаций в журнале «Невский альманах» (2009, № 3):







Я Родину воспел, я был как ветер,


Испепеляя душу и года.


Наверно, сам избрал не лучший путь,


Надеясь лишь на Божье провиденье…


Я каждое своё произведенье


Хотел (но не посмел) перечеркнуть.



Но не все стихотворения сборника «Окно» отмечены такой простотой, есть совершенно другие, красивость которых, далеко оставляет за собой границы любого поэтического вкуса:







Я купила янтарные бусы,


Я смешала лимонный ветер


С горьким запахом синего вкуса


Тишины листвы на рассвете.


(М.Токажевская)



Это не просто «красиво», это прямо-таки галантерейно, даже гламурно. Как сказано в предисловии к этой подборке – «тончайшая кружевная вязь», «прихотливый лабиринт».







«Я – дух бестелесный, я – призвук,


Тень тени и тень отраженья.


(Ю.Санников)



А ведь ещё сто лет назад Константин Бальмонт насмешливо писал:







Моё несчастье несравнимо


Ни с чьим, о подлинно, ни с чьим:


Другие – дым, я – тень от дыма,


Я всем завидую, кто дым.



Последние выпуски литературных альманахов, как мы уже видели, показывают нам немало образцов замечательного творчества современных стихотворцев, читая которые не знаешь, плакать или смеяться. Плакать там, где автору хочется выглядеть глубокомысленным, а смеяться там, где поэт настраивается на возвышенный лад, потому что излюбленным жанром современной графомании стала автопародия, присутствия которой авторы даже не замечают. Например, Татьяна Семёнова ничтоже сумняшеся пишет:







Двухтысячное рождество,


Предчувствуя всей женской сутью,


Найти связующую нить,


И Млечные Пути вскормить


Готова я своею грудью.


(«Изящная словесность»,


2009, № 1 (14)



К сожалению, эта поэтесса плоховато усвоила школьные правила русского языка, так как не справляется с элементарными нормами употребления деепричастного оборота: «И нервное дыханье ощущая / Мне было и уютно и приятно» (там же).


Но некоторые авторы этого издания достаточно самокритичны:







Мыслят, рифмуют… А лезет серятина.


Видимо, это и есть – «отсебятина».


(Виталий Дмитриев, там же)







Рисунок С.ТЮНИНА
Рисунок С.ТЮНИНА

Однако наивно думать, что графомания сводится только к попыткам выдать беспомощное стихотворчество за действительный и полноценный литературный труд. Ссылки на косность читателей – здесь слабая подмога. И хотя, конечно, приятно создать и поддерживать культ собственной маленькой личности, воображая себе её большой и значительной, от литературной действительности вряд ли так просто спрячешься. Создание же всякого рода видимости, мнимости – путь, как известно, ведущий в тупик.


Если подыскивать аналогии творчеству графоманов, графоманским публикациям и изданиям на социальном уровне, то сразу же вспоминаются небезызвестные «пирамиды» (МММ и др.), когда под залог вымышленных «процентов» у вкладчиков (то бишь читателей) забираются деньги. Проценты растут и растут – число вкладчиков – а значит, новоявленных графоманов – увеличивается. Деньги вкладываются неизвестно во что (так называемые издания на средства авторов)… Вроде все довольны: «квиточек», то есть публикация, налицо, а содержание – «время рассудит». Так обычно считают графоманы. А пирамида всё строится и строится. Огромными темпами создаётся гигантское виртуальное подобие вавилонской башни. Ну, что же, дали отдушину – поиграйтесь, ребятки.


Опаснее графомания идейная. Это ещё один её важнейший род: штампы в таком случае охватывают не только словарный запас или образную систему произведения; безвкусица и банальности самоочевидны, и хорошая редакторская работа могла бы помочь автору, особенно если он начинающий, штампованным становятся само мироощущение автора, его идеи, верования, представления.


Суть графомании в этом ракурсе – подсознательное чувство внутренней несостоятельности, комплекс духовной неполноценности. Отсюда стремление хвататься за внешнее, видеть высшую ценность в чём-нибудь вещественном, а что ещё хуже – в очередной идейной глупости, коль скоро графоману пришлось взяться за идею. Разумеется, хочется «прислониться» к чему-то сильному, значительному. Так культ маленькой личности перерастает сам собой в культ личности, если не большой, то высокопоставленной.


К примеру, из номера в номер журнал «Невский альманах» печатает удивительные откровения Василия Денисюка. Хочется привести один из этих текстов полностью.






О президенте России



Я президента понимаю


И вот ему моя рука….


Ему страну лишь доверяю!


Другим? Не видится пока…



По-братски, по-мужицки надо,


От всей души, вот так, как есть!


В его простом лучистом взгляде:


Надежда видится и честь!



Он молод, но решает мудро,


Чтоб хорошо жилось скорей!


Стране сейчас пока что трудно,


Ну, а ему – ещё трудней!


Мы – о себе… а он – о каждом,


И это вовсе не слова…


Как накормить, одеть всех граждан


Болит его лишь голова!


(«Невский альманах», 2008, № 5.)



Следует отметить, что санкт-петербургская критика откликнулась на этот замечательный текст. В альманахе «Русское слово» (2009) Евгений Раевский в так называемых «Полемических заметках о творчестве Василия Денисюка» пишет, что «чёткий поэтический путь выбрал наш поэт», который, говоря о президенте России, «явно сопереживает с ним о проблемах нашего многотрудного времени, о будущем России, о её прошлом и настоящем».


Само собой разумеется, что работа по созданию культа личности может происходить не только в области светской идеологии, но и в религиозной сфере. Тут уже «культ личности» превращается в откровенное идолопоклонничество. Таким образом, нашими петербургскими поэтами не первый уже год создаётся культ покойного митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна. Мы решаемся об этом писать, предполагая внутренним ощущением, что усопший митрополит с возмущением отверг бы такого рода культ. Но вот что пишут наши «инженеры человеческих душ»:







Тринадцать лет не заживает рана,


Которая нам всем нанесена


Кончиною владыки Иоанна, –



горько печалится А.Родосский.







Теперь уже в раю за верных чад


Он молится, и отступают беды.


Всё живо в памяти: и добрый взгляд,


И пастырские мудрые беседы, –



продолжает Т.Егорова.


А О.Юрков словно подводит итог:







Владыко! Мир зависит от тебя.


От твоего всезнания, умения,


Обряда, убеждения, терпения.


Ты жил и умер, ближнего любя.


(О.Юрков, «Митрополит Иоанн»)



Произведения графоманов всегда патологически серьёзны. Игровая природа творчества им непонятна и чужда. Да и может ли быть иначе? Графоман всегда то откровенно, а то как бы исподволь любуется собой, восхищается каждым «утончённым» движением своего внутреннего «я», всей своей деятельностью создавая культ этого «я». Графомания – оплот и страж штампованного мировосприятия (разумеется, если исключить откровенную глупость), поскольку, не чувствуя опоры в духовной свободе, графоман жадно ищет, за что бы зацепиться. Ну, и подвёртываются, как мы уже говорили, разные банальности, стереотипы, те или иные идолы, которые воспринимаются в меру собственных способностей. Чувство юмора неизменно показывает зыбкость так называемых «установлений здравого смысла», пугает и раздражает. И когда оно появляется, то вместе с ним появляются и проблески дарования даже у весьма заурядных стихослагателей.


Отправляясь в лес за грибами, поэт И.Константинов пишет:







Я – вне партий, и мне всё равно,


Мне-то что до делишек разных?


И подобно батьке Махно


Режу белых и режу красных.


Я бреду, и внимательный взгляд


Не пропустит ни лист, ни былинку.


Вот он – белый, аристократ!


Режу гада, кладу в корзинку…


(«Грибы» из сборника:


«Смех по причине»)



Мы так подробно остановились на стихотворной компоненте работы графоманов вовсе не потому, что это явление отсутствует в других литературных жанрах. Просто написать стихотворение «не хуже, чем у других», гораздо проще, чем написать рассказ, повесть, а тем более пьесу. Но это не значит, что в этих областях графомания отсутствует. Более того, когда мы в произведении любого рода и жанра видим уже отмеченный выше основополагающий принцип – культ своего «я», и больше ничего, желание лишний раз увидеть своё имя в печати, чтобы проникнуться сознанием своей значительности, мы смело можем сказать: «Это графомания!» Речь идёт, разумеется, не о том, что «я» художника – это прорыв в неизвестное, подлинное новаторство, а о том, что это «я» – объект преклонения для самого пишущего, и не более того.


Не так давно петербургский писатель А.Белинский выпустил солидный том «семейной хроники» под названием «Письма прошлого века». Эта книга заключает в себе бытовую переписку автора с его ныне покойной женой Ф.А. Белинской. Автор прямо пишет, что приведённые письма «вряд ли представят интерес для широкого круга читателей». Чистейшая правда! Это всего лишь материалы для семейного архива, опубликованные небольшим тиражом (200 экземпляров). Но зато до каких мелочей обожествлена там личность самого Анатолия Белинского. Мельчайшие детали его быта, привычек, пустяковых событий поданы так, как будто бы они являлись атрибутами некоего земного божества. Причём это отнюдь не продукт «литературных мечтаний» отягощённого годами писателя. Все эти черты были заметны в творчестве А.Белинского и раньше.


Несколько лет назад он издал сборник прозы «Равный богам». Уже название его намекало на что-то очень и очень знакомое по школьным прописям эпохи развитого социализма: «равный богам» – это человек в его «созидательном порыве» во имя переустройства общества. Это человек, который «звучит гордо», соцреалистический демиург. Так оно и есть: все произведения, вошедшие в сборник, даже «историческая» повесть о жизни Древнего Египта, исполнены пафоса социального прогресса, причём кое-где комментарии к этому даются на таком уровне: «Человечество идёт к лучшему – это стратегия его движения. (…) А всякая попытка сказать «нет» напоминает действия крокодила из детской сказки, который тушил пожар пирогами и блинами». Такой вот у нас Кандид появился в начале двадцать первого века. Хотя всё это вовсе не смешно, а демонстрирует въяве, насколько деградировали сегодня понятия о добре и зле, искренности, чести и благородстве, превратившись в набор мещанских установок.


Все «положительные» герои А.Белинского, так же, как и он сам, – люди непьющие, высоконравственные в семье и быту; все отрицательные герои – естественно, пьяницы, бабники и просто воришки. Кое-где, особенно в повести «Хлеб этих лет», он, даже не скрываясь, повторяет все штампы горбачёвской пропаганды по поводу борьбы с пьянством и алкоголизмом.


Ещё одно интересное явление на этом фоне – появление многочисленных обществ, академий, институтов, каждый из которых является защитником тех или иных высоких культурных ценностей и награждает желающих вступить в них разнообразными званиями, орденами и медалями (за соответствующую мзду, конечно). На деле же это продукт творчества одного или нескольких аферистов, которые назначают друг друга президентами, членами-корреспондентами, а то и присваивают самозваные докторские и иные степени лицам, не имеющим даже высшего образования.


Пожалуй, можно сделать вывод, что сам феномен графомании зиждется не только на культе своей личности, но и на глубинном чувстве страха перед жизнью, перед действительностью, которая может оказаться и постоянно оказывается далеко не такой, какой она представляется отуманенному самомнением взгляду графомана…


Эта тема в принципе выглядит неисчерпаемой. Примеров – хоть отбавляй, и разговора не может быть о том, чтобы как-то ограничить, а тем более исчерпать список графоманов. Мы по мере сил постарались лишь слегка наметить основные контуры этого явления исходя из сегодняшних литературных реалий.

Геннадий МУРИКОВ,
г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.