Вера или сомнения?
№ 2009 / 31, 23.02.2015
В одном из недавних номеров «ЛР» под рубрикой «Изумляемся вместе с Александром Трапезниковым» я прочитал рецензию на книгу «Н.М. Рубцов и православие» (изд. дом «К единству» Международного фонда единства православных народов).
 |
| Николай РУБЦОВ |
В одном из недавних номеров «ЛР» под рубрикой «Изумляемся вместе с Александром Трапезниковым» я прочитал рецензию на книгу «Н.М. Рубцов и православие» (изд. дом «К единству» Международного фонда единства православных народов). Рецензия называлась «Соль православия». И в ней автор (то есть А.Трапезников), следуя за издателями книги, спокойно утверждал, что, хотя и неизвестно, был ли вообще крещён Рубцов, якобы «вероятнее, что Николай мог быть крещён в период, когда его мать, Александра Михайловна, была прихожанкой храма Рождества Богородицы в Вологде в 1941–1942 годах. Она даже пела в церковном хоре». Поэтому будто бы, хотя и не существует ни одного стихотворения Рубцова, в котором хоть что-нибудь говорилось о его православном вероисповедании, так же как и ни одного факта, судя по воспоминаниям современников, чтобы он хоть раз посетил православную церковь, – он всё-таки будто бы является православным и олицетворяет собой «соль православия».
Между тем рецензируемая А.Трапезниковым книга далеко не оригинальна и ничего нового в себе не содержит. Практически все вошедшие в неё материалы напечатаны ранее в ряде сборников, опубликованных 10–20 лет тому назад. За этот период, вообще говоря, ничего особенно нового в печати и не появилось – Рубцов был не таким человеком, чьи рукописи через десятилетия открывались бы где-нибудь за границей. Но всё-таки составителям сборника следовало бы прислушаться к мысли самого крупного исследователя творчества Рубцова Николая Коняева, автора книги о Рубцове (переиздававшейся под разными названиями несколько раз): «В последние годы появились публикации, утверждающие, что Александра Михайловна Рубцова была воцерковленным человеком и даже пела в церковном хоре». Коняев разумно спрашивает: и когда же это могло быть в годы войны? Неужели в то время, когда её муж, отец Николая Рубцова, был начальником военторга? Такие басни стоит оставить на совести тех, кто их придумал.
А Трапезников солидарен с составителями сборника в том, что будто бы Н.Рубцов, «создавая свои произведения, исходил в своём представлении о мире и человеке из незыблемой убеждённости в их божественной тварной сущности и нерасторжимой связи с Творцом в реальном существовании горнего мира». Православие – как форма религиозного вероисповедания – не имеет никакого прямого отношения ни к кому из сколько-нибудь известных русских поэтов. Что они «исповедовали» в своём внутреннем, духовном самочувствии – знает только Бог, а что явлено для мира, может быть оценено по-разному. Самый любимый поэт Рубцова – Тютчев (который тоже назван в «списке» православных) – писал так:
Когда придёт последний час природы, Состав частей разрушится земных, Всё сущее опять покроют воды – И Божий лик изобразится в них. |
Любой православный «нововерец» скажет, что это соблазн, если не ересь.
Возможно, если подходить к поэзии Рубцова с той точки зрения, с какой это делали руководители шишковской «Беседы», которой не терпел Пушкин и его друзья, это правда, но Рубцов писал по-другому, иронически обращаясь к своему начальству:
Быть может, я для вас в гробу мерцаю, Но должен я сказать, в конце концов: Я – Николай Михайлович Рубцов – Возможность трезвой жизни отрицаю. |
Мы не спорим о том, надо или не надо считать заявленный в рецензии А.Трапезникова сборник серьёзным литературным явлением. Рубцов нам дорог. Но нам не дорого то, что замечательного русского поэта ревнители официального православия стараются загнать под свои рубрикации. В своей статье о Рубцове, уже покойный замечательный русский историк и литературный критик – Вадим Кожинов – справедливо написал: «В поэзии Николая Рубцова есть отблеск безграничности, ибо у него был дар всем существом слышать ту звучащую стихию, которая неизмеримо больше и его, и любого из нас, – стихию народа, природы, Вселенной».
Рубцова никак нельзя числить среди поэтов «деревни», какими считали себя Анатолий Передреев, Анатолий Жигулин, Александр Романов и какими до сих пор числятся классики колхозной поэзии вроде Михаила Васильевича Исаковского и Евгения Ароновича Долматовского. Мироощущение Рубцова состояло не в увлечении «деревней» и не в «православном вероисповедании», а в остром ощущении кризиса, катастрофы, то есть Апокалипсиса. Вот почему он ближе всего к Есенину, которого тоже пытаются выдать за «деревенского» поэта, тогда как он по существу своему был поэтом-модернистом, когда убедился, что его «Инонии» просто нет, как нет и веры народной.
Ходасевич писал о Есенине: «Пророк несбывшихся чудес превращается в юродивого. Ему чудится, что вся Россия запила от горя. Ощутив всю позорную разницу между большевистскими лозунгами и советской действительностью, – Есенин впал в злобу. (…) Он запил, и… начались кабацкие выступления характера антисоветского». Есенин признавался: «В своей стране я словно иностранец». То же самое мог бы повторить и Рубцов. (Только вместо Айседоры у него были другие подруги.) Кто уничтожил Рубцова – вопроса не возникает. Также были убиты Николай Клюев, Сергей Клычков, Павел Васильев, но рядом с ними погибли и далеко не «крестьянские» поэты, такие как Владимир Высоцкий. Напряжённый нерв души оборвался, и это вовсе не повод, чтобы зачислять мучеников последних времён советской власти в разряд «православных» героев. Борьба шла по другим каналам и другим ориентирам. Об этом следует подумать и сегодня.
Геннадий МУРИКОВ,г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Добавить комментарий