Словно терновый венец

№ 2009 / 33, 23.02.2015

Несколько дней назад в ЖЖ прочитал пост на книгу Александра Снегирёва «Моя малышка». Поразила одна фраза: «После «Нефтяной Венеры» я ожидал разного…

Несколько дней назад в ЖЖ прочитал пост на книгу Александра Снегирёва «Моя малышка». Поразила одна фраза: «После «Нефтяной Венеры» я ожидал разного… что внутри меня ждёт пошлость и как минимум мат на каждой третьей странице, алкоголь и безумные соития – всё, что мне нравится в современной прозе, но и этого не нашлось на 250 страницах книги, одни признаки».

Что здесь можно сказать? У каждого свой вкус – один любит арбуз, другой – свиной хрящик. Для кого-то мат на третьей странице, алкоголь и безумные соития – кайф. Мне больше по вкусу литература, где существует пластика слова, философия и гармония сюжета.

Снегирёва можно читать легкомысленно. Проглатывая страницу за страницей, не сильно вдаваясь в текст, гнаться за сюжетом, тогда его творчество покажется глянцево-гламурным. И можно читать вдумчиво, с карандашом в руке, подчёркивая удачные мысли, слова, обороты или, напротив, ляпы, одновременно стараясь понять в нём человековеда, тогда Снегирёв – не лёгкое чтение. Второй путь, естественно, труднее, но он вознаграждает самой полной мерой литературное ристалище.

Александр СНЕГИРЁВ

Итак «Нефтяная Венера», вошедшая в шорт-лист Нацбеста, лонг-листы «Большой книги» и «Русского Букера». Впечатляет! Бросился искать в нете статьи критиков на «Венеру», был поражён их малочисленностью. Обнаружил интервью Снегирёва и статью «О преодолении дегенеративного искусства» Сергея Шулакова, которая ничего вразумительного мне не дала.

Но зато в электронной библиотеке Альдебаран был приятно удивлён, обнаружив среди всего писательского великолепия Александра Снегирёва, открыл страничку. «Венеру» скачать нельзя, только заказать и купить, но что более всего поразило, так это размещение её в разделе «классическая проза». Так что я пишу статью фактически о живом классике, что меня безумно заводит.

Представление Альдебараном публике Снегирёва, произвело на меня чувство, словно прочитал могильную эпитафию писателя. «Александр Снегирёв – лауреат премий «Дебют» (2005), «Венец» (2007), «Эврика» (2008). Автор нашумевшего романа «Как мы бомбили Америку», безупречный стиль и предельная откровенность которого поразила и молодую аудиторию, и Союз писателей Москвы. Новая книга Александра Снегирёва – история одновременно жёсткая и нежная, остросоциальная и почти детективная, изысканно метафоричная и написанная на разрыв аорты».

Правда, чуть ниже в комментариях читаю: «Размещение этого романа в разделе классическая проза, полагаю, – чрезмерный аванс автору». Слава богу, имею дело с нормальным, молодым, перспективным писателем, который не зашорен славой, ибо «Слава – это непрерывное усилие», но выдающего ежегодно на-гора по книжке, что, уверен, радует его почитателей.

Итак «Нефтяная Венера». «Обнажённая блондинка, страстно изогнувшись и изобразив на запрокинутом лице наслаждение, поливает себя из красной канистры чёрной жидкостью. Видимо нефтью. Нефть бежит по её полураскрытым губам, пышной груди, пупку, капает с лобка и струится по длинным ногам в красных туфлях на стальной шпильке. Позади блондинки находится несколько берёзок и нефтедобывающих вышек. Над головой нефтяной Венеры парит нимб из золотой колючей проволоки. Глаза заведены к небу. Нимб из проволоки, словно терновый венец…». Через всю книгу главных героев преследует картинный образ Нефтяной Венеры.

Приём не новый в литературе, им пользовались классики XIX века. Образ собора в романе В.Гюго «Собор Парижской богоматери», но более качественно это отображено у О.Бальзака «Шагреневая кожа». В этом произведении действует волшебный символ – кожа, которая исполняет все желания своего владельца, но при этом сокращает его жизнь соответственно силе желания…

У Снегирёва мальчик-даун Ваня подбирает с места аварии картину художника George Sazonoffа и начинается сюжетная свистопляска. Странно и нелепо гибнут родители отца мальчика Вани – Фёдора Овчинникова (правда, заботливый сынишка, когда родаки сильно его доставали своими нравоучениями, сам желал им смерти). Дальше всё по ухабистой, но накатанной сюжетной дорожке. История с могилой художника, в которой должны упокоиться души родителей главного героя, странные взаимоотношения с дочерьми того самого George Sazonoffа. Классически любовь возникает у Фёдора после того, когда он одну из дочерей прилично поколотил прямо на кладбище, написано это просто умопомрачительно и смешно, и грустно, чего только не происходит на наших кладбищах, поэтому веришь и в такую непривлекательную картинку. Дальше – больше. Ваня платонически влюбляется в картину, на которой изображена демоническая Нефтяная Венера (это напоминает фильм Марка Захарова «Формула любви». Там также один недоросль, правда не даун, влюбляется в каменную Галатею и страстно жаждет, чтобы Калиостро её материализовал). И в дочерей художника Ваня влюбляется тоже, потому что «любит красоту». И в самом конце Ваня из-за этой любви к красоте и гибнет, хотя у меня есть подозрение, что это всё-таки самоубийство. Вот такие сюжетные страсти и везде незримый облик Нефтяной Венеры. Так и хочется воскликнуть: всё она, проклятая, лучше бы её Ванечка не трогал! Но детское любопытство, разве от него можно излечить.

Бальзак прибег в «Шагреневой коже» к сюжету, как бы почерпнутому из «Тысячи и одной ночи», но сделал это не только в угоду занимательности. Он хотел не просто поведать поучительную притчу, а философски осмыслить современность. Сказочный мотив позволил ему обнажить реальность. Эта блестяще написанная Бальзаком история, полная мысли и сердечного жара, открывала подлинную правду о Франции тридцатых годов XIX века, разоблачала лицемерие общества, которое наделяло властью убийц, бесконечно множило эгоизм, обедняло и сушило человеческую душу…

Александр Снегирёв придумал некую условную, обобщённую Москву и открывает перед нами драматизм тусклого её существования и одиночества. И персонажи у него такие же. Нефтяная Венера, как и шагреневая кожа у Бальзака, – удачный сказочный художественный приём. От этого и недопонимание, размышления: как бывает, и правда ли то или иное. Это похоже на обвинение Пушкина в том, что золотые рыбки не водятся в морях и уж тем более не разговаривают.

Поэтому трудно обвинить «Нефтяную Венеру» в том, что это лёгкий сентиментальный роман, сработанный по лекалам массовой литературы.

Из интервью писателя А.Снегирёва: «…я оперировал условностями… родители были не нужны сюжету. Это было желание главного героя, чтобы их не было. Он не очень любит родителей, свою семью, которая дико его тяготит. Он хотел, чтобы они все умерли – и сын, и мама с папой. Они его задолбали, он устал. Ему кажется, что он стал заложником чужих решений, и он хочет от этого освободиться. И вот они умерли – и что? Это частая ситуация – она со многими происходит».

Боюсь, здесь автор отнёсся поверхностно к области человеческой психологии. Бальзак не зря утверждал, что «Художники должны рассуждать только с кистью в руках».

В повести именно не хватает психологизма натурального, а не штампованного.

С одной стороны, писатель Снегирёв взялся за тему, которая в литературе нехоженая, и если бы Александру её удалось раскрыть, без преувеличения, его можно было бы смело назвать первооткрывателем. Отец-одиночка воспитывает ребёнка-инвалида, страдающего синдромом Дауна. Частота СД среди новорождённых равна 1:700 – 1:800 и зависит от возраста матери и в меньшей мере от возраста отца. С диагнозом СД дети рождаются у матерей разного возраста, но по статистике 90% в возрасте 35 лет и старше. Героям «Нефтяной Венеры» в момент появления на свет божий Вани – 17–18 лет.

Образ Вани выписан очень выпукло, зримо, интересно, но перед нами не мальчик с синдромом Дауна, хотя Снегирёв как бы предупреждает, что у его Вани, синдром Дауна не самый тяжёлый. И тут же фактически опровергает сказанное: «Ваню нельзя оставить одного, его надо укладывать спать. Его нельзя отправить в магазин. Он не может даже кашу сварить. Если мы уходим из дома больше чем на час, на всякий случай надеваем подгузник». Яркое и точное психосоматическое описание СД.

Если же снова заглянем в медицинскую энциклопедию, то узнаем, что СД не делится на категории: лёгкие, средние, сложные. СД он есть или его нет. И у детей с СД особенно проявляется задержка в умственном развитии до уровня имбецильности если не применяются специальные методы обучения. Мальчик Ваня не обучается, специальную школу не посещает, да и никто из близких такой задачи и не ставил перед собой. Живёт, и слава богу, помрёт, ну, что ж, значит, так Богу было угодно. И ещё из медицинской энциклопедии: «За детьми с СД необходим внимательный, заботливый уход, защита его от действия вредных факторов окружающей среды».

Большой любви к Ване в книге фактически никто не испытывает, родной же отец даже думает о смерти собственного сына как избавлении, потому что Ваня поставил жирный крест на его дизайнерско-архитектурной карьере. В этом отношении мальчика просто безумно жаль, и его как бы случайная гибель при таких подходах к воспитанию мне и кажется больше похожей на самоубийство Вани. В пятнадцать лет дети подвержены суицидальности прежде всего из-за непонимания с родителями, но дети с СД, психологи и психиатры утверждают, на суицид не способны, они просто не понимают, что таким способом можно решить все земные проблемы.

Так мальчик Ваня нормальный или всё-таки с синдромом Дауна? Вот в этом вопросе книга воспринимается несколько надуманной, хотя есть хорошие монологи, зарисовки, но не веришь в придуманную историю взаимоотношений отца и его «больного» сына. Если бы книгу Снегирёва разбирали педагоги, они бы её раздолбали, как дятел спичку.

Согласен с комментарием, оставленным на странице «Нефтяной Венеры» в библиотеке Альдебаран. «Тема жизни инвалидов и с инвалидами – не часто задействована в современной российской литературе, так что достаточно нова и, что самое главное, актуальна. Но создаётся впечатление, что автор пугается её, не знает, в какую сторону повернуть и поэтому как-то очень торопливо умерщвляет сына героя. Нет инвалида – нет проблем. Рассуждения же о свободе, которую герой приобрёл, выглядят несколько инфантильными».

Отец и сын живут в своём небольшом мире, слабо реагируя на события окружающего мира. Фёдор Овчинников смиряется со своей участью отца-одиночки, на шее которого висит сын-даун. Главный герой просто живёт, течёт по течению, не прилагая никаких усилий что-либо изменить в своей жизни. Трудно представить, что такой судьбе можно позавидовать, сложно рассмотреть в повседневной суете героев желание что-либо изменить в существующем порядке их жизни, их всё устраивает, подвига не нужно. Однако зачастую человек не нуждается в громких словах или запоминающихся поступках. Иногда нужно лишь жить, что и делает в принципе Фёдор. Живёт несмотря ни на что, вопреки и назло. Пусть окружающие считают это пассивностью и покорностью, однако для того, чтобы покориться своей судьбе, нужно не меньше мужества, чем для того, чтобы бросить ей вызов.

Лица и характеры Александр Снегирёв рисует с поражающей отчётливостью. Одна мать Фёдора чего стоит с её идолопоклонством всему магическому, экстрасенсорному, просто изумительно описанная шизофрения в запущенной форме. Герои говорят о Боге, поклоняются или проклинают его, но ни у одного не хватает сообразительности или желания открыть Библию. О некоторых выписанных Снегирёвым образах откровенно хочется сказать: «Дурдом на выезде», а если по-хорошему вдуматься, сколько этого дурдома в нашей повседневной жизни, волосы дыбом встают. Писателю интересны вечные образы, а не однодневная конъюнктура. Ему интересны психи, фрики, инвалиды. Все, кто отличается.

Вот и выходит, что Снегирёв, по своей сущности, написал социальный роман, хотя не думаю, что он ставил перед собой такую творческую задачу, но в созданной им книге показал и российский шовинизм, и мракобесие, и безысходность, и одиночество, и грязь. В людях, языке, улицах и дворах, жизни.

Подчёркивает Александр Снегирёв эту грязь часто необоснованными вставками ненужного мата. Меня пугают матерные слова, как неумение заменить их писательской находкой. Чтоб и понятно было, и видна была игра словом. Взять, к примеру, перевод Василия Аксёнова романа Доктороу «Рэгтайм». Там и то было, и это (фривольные сцены, уж такие, да ещё при советской власти, когда «про это» нельзя было ничего, всё упаковывалось в слово «потом». А потом они пошли гулять, есть и т.д.). В военной прозе у Прилепина в «Патологиях» я понимал, что трудно или нельзя обойтись без этих слов. В окопах солдаты именно так разговаривают. Но мне всегда интереснее или смешнее читать выверты этих слов у В.Шукшина, вроде бы подцензурные, но остроумно сделанные. Вряд ли прямое название сыграло бы лучше, чем эти перевёртыши. Простое употребление мата как такового меня всегда коробило. Мне известна позиция Александра Снегирёва по этому вопросу. Он считает, что мат в его книгах художественно обусловлен.

В своей книге Александр Снегирёв не обещает никому философских откровений или тонкой психологии. Писатель постарался создать объёмную картину происходящего, а дальше пусть разбираются уже читатели.

Егор МОЛДАНОВ,
пос. ХОРОГОЧИ,
Амурская обл.