В поисках буквы "Л" или Путешествие на машине времени

№ 2009 / 38, 23.02.2015

Вот ведь как бывает – видимые и известные факты лежат в голове годами или даже десятками лет и вдруг, внезапно, сопоставятся, свяжутся – и ещё одна загадка разгадывается

Вот ведь как бывает – видимые и известные факты лежат в голове годами или даже десятками лет и вдруг, внезапно, сопоставятся, свяжутся – и ещё одна загадка разгадывается, тонкость становится понятной.

Но для этого надо попутешествовать во времени.

Так за мной, читатель! – как обращались во время оно к читателям авторы.

1963

Новенький телевизор «Старт-3» стоял на старом стуле – денег на покупку тумбочки пока не было. Экран небольшой, зато есть встроенный ЧМ-приёмник – частотная модуляция, дающая звук высокого качества, была тогда новинкой. На экране – юмористическая польская передача: простодушная девушка рассуждает вслух: «У меня очень красивая мать и очень умный отец. Трудно даже представить, какой я могла бы быть – если бы не идиотская игра природы!» У меня такая же ситуация – может, поэтому и запомнилась эта передача.

А вот и моя красивая мама – раскрасневшаяся с мороза, в новом зелёном пальто с воротником из чернобурки. Чернобурка – старинная, фамильная, помню ещё, как игрался с ней в детстве – искусно снятая шкурка с когтями на лапах, стеклянными жёлтыми глазами и зажимом, спрятанным под пастью. Раньше её набрасывали на блистательные плечи при бальном платье, кольцом набрасывали, зажим прихватывал хвост или лапы, а вот теперь из неё получился вполне современный воротник.

Я с августа работаю токарем на заводе п/я 186, крупнейшем ракетном заводе Союза, и учусь в вечерней школе. Мы с мамой и сестрой давно уже живём без отца, но сейчас, когда я начал работать, стало полегче с деньгами. Мужчина вырос в семье.

Мама – врач, от неё пахнет морозом и лекарствами. А в руках – три тёмно-зелёных книжки, трёхтомник Тынянова.

– Ну вот, теперь нам стало жить лучше! И теперь с каждой моей зарплаты мы будем покупать новые книги! – радостно говорит мама.

Пушкин и Грибоедов. Иллюстрация к роману Ю. Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара». Художник Е. Кибрик.

Через много лет я прочитаю горькие строки Исикавы Такубоку:

Как хочется книг! Купить бы новые книги, – Я говорил жене. Это была не просьба, А только мечта…

Книг у нас много, правда, книжного шкафа нет, хранятся они в серванте и в кладовке, упорядоченные по стопкам и рядам насколько возможно, но теперь ясно – и шкаф со временем купим.

– Ты знаешь Тынянова?

– Нет, мам, ничего не читал…

– Да ты что?! Вот, смотри – про Пушкина, про Грибоедова… Ах, как прекрасно пишет!

Я раскрываю новые, пахнущие типографской краской и клеем книжки, читаю, где открылось – нравится, интересно… А уже потом начинаю с начала. «Маиор был скуп» – именно так, «маиор», а не «майор», начинается тыняновский «Пушкин» – на всю жизнь запомнилось. И «Смерть Вазир-Мухтара» запомнилась. «Шаруль бело из кана ла садык» – печальный эпиграф к первой главе…

Читалось трудно, но интересно – приходилось вникать, понимать воссозданную Тыняновым атмосферу тех времён, догадываться о значении иноземных слов, улавливать сложную систему отношений между персонажами – взрослыми людьми, носящими имена исторические. Но Тынянов с тех пор остался среди любимых писателей.

1984

В Киеве я, инженер-программист из Зеленограда, центра советской космической электроники, бывал в командировке уже не раз. Отрабатывалась система прошивки блоков памяти для бортовой ЭВМ, управляющей гиродинами космической станции «Мир» – выведенной в космос коммунистами и уничтоженной «демократами». Командировки приходились на весну или на лето, а на этот раз – как раз перед Новым годом. Грех было бы не позволить себе погурманствовать. Я выкроил денёк из командировочного срока, в одну руку взял фотоаппарат, в другую – томик «Белой гвардии» Булгакова и устроил «театр для себя», пошёл по всем местам, которые были описаны в романе. Я знал уже много тонкостей у Булгакова, которые зачастую проходили мимо внимания профессиональных булгаковедов. Например, о чём говорила пила-фраже на столе у Турбиных, или почему Николка не смог выстрелить из най-турсова кольта, или в чём юмор фамилии зубного техника Принц-Металл и какое отношение это имеет к Принцметаллу Ильфа и Петрова. Но ведь Булгаков неисчерпаем…

И вот солнечным зимним днём я иду по Киеву, как шёл когда-то Алексей Турбин, и читаю главу за главой. Как же великолепно пишет Булгаков – просто как видеокамерой снято, всё перед глазами. Вот здесь, на Владимирской, его заметили петлюровцы, начали стрелять. Вот он – поворот на Подвальную – «самую фантастическую улицу в мире». Сюда свернул Турбин, убегая от петлюровцев. Надо сфотографировать это место. Делаю один снимок, другой, затем ловлю в видоискатель табличку «ул. Подвальная» (Булгаков переименовал её в Провальную, но она Подвальная, т.к. проходила когда-то под крепостным валом). Рычажок спуска проходит половину расстояния – камера должна выбрать режим съёмки – и в это время мне на плечо ложится чья-то рука, и вежливый голос говорит:

– Извините…

– Сейчас, – говорю я и дожимаю спуск.

Фотоаппарат щёлкает, я оборачиваюсь – и вижу перед собой прапорщика. Другой – правая рука в кармане – стоит чуть поодаль.

– Здесь нельзя снимать, – говорит прапорщик.

– А почему? – простодушно вопрошаю я.

– Не положено, – стандартно отвечает прапорщик.

– Ну, извините, – я пожимаю плечами и собираюсь идти дальше.

– Вам придётся пройти с нами, – второй прапорщик подходит ближе, всё так же не вынимая руки из кармана.

Только тут я обращаю внимание, что улица густо уставлена чёрными «Волгами», и вспоминаю, что направлявшийся из «Волги» в большой серый дом пожилой мужчина, попавший ко мне в объектив, как-то очень пристально посмотрел на меня.

В кабинете с кремовыми шторами, на первом этаже, куда привёл меня прапорщик, всё выясняется. Оказывается, этот дом – здание КГБ, Владимирская, 33. И, вполне понятно, фотографировать там незачем. К счастью, все документы – паспорт, командировочное удостоверение – были при себе, хозяин кабинета в штатском, сам большой любитель Булгакова, всё понял, даже посоветовал, что ещё можно посмотреть и снять.

Беседа была тёплой и непринуждённой, несмотря на…

– Но плёнку придётся засветить.

– Чёрт! Это ж мне заново надо будет пройти места, где я побывал, а день уже к закату… А завтра уезжать, вот билет, уже купил… Может, обойдёмся?

Но хозяин непреклонен. Да и понимаю я его, чёрт знает, кто и что попало на плёнку, может, штирлица какого подведу невзначай. Со вздохом открываю крышку камеры, мы переглядываемся – и я закрываю крышку. Всё по-джентльменски: последние снятые кадры засвечены, но старые сохранены и неснятая часть плёнки не испорчена, можно снимать дальше. Плёнку не изъяли и даже не потребовали развернуть её на свету.

Дальше было всё так же интересно и удивительно. Я нашёл разгадку спасения Алексея Турбина – ключом оказалась «хрупкая чёрная тень», которую боковым зрением увидел Турбин. Флигель Юлии Рейсс уже сносили – остался только его отпечаток на стене соседнего дома. И огромное дерево там, где было крыльцо – может быть, на него опёрся раненый Турбин… Нельзя, невозможно всё это придумать – значит, Булгаков сам это всё пережил – и бегство, и ранение, и чудесное, невероятное спасение.

Многое, многое стало понятно, прояснилось после этого путешествия. Но осталось загадкой, почему немцы у Булгакова называли Петлюру – «П-э-т-у-р-р-а»?

«Э» – понятно, по-украински эта фамилия произносится именно так – Пэтлюра. Двойное, раскатистое «рр» тоже можно понять – Булгаков мог попытаться передать немецкую картавость, непривычный русскому уху способ произнесения.

Но куда делось «л»? Не слышать его немцы не могли – есть много немецких слов с сочетанием звуков «тл» – да тот же ГиТЛер хотя бы. Следовательно, должны были немцы и слышать, и воспроизводить. «ПэтЛурра» было бы понятно, но почему «Пэт( )урра»??? Куда пропало «л»???

2008

Хорошая книга – как хорошее вино. С годами она становится лучше, тонко настаивается. То, что ты читал десять-двадцать лет назад, сейчас понимаешь, видишь и чувствуешь намного точнее. Поэтому так люблю перечитывать книги. Вот и сейчас с удовольствием перечитывал «Смерть Вазир-Мухтара», впервые прочитанную сорок пять (неужели?!) лет назад. Неторопливо, вчитываясь и вслушиваясь в каждое слово, смакуя каждую фразу, созданную Тыняновым. И вдруг – хотя столько раз перечитывал, увидел, словно первый раз, слова: «Он знал, что в Петербурге его прозвали «печёной рожей» и один писака сочинил про него ужасный площадной пасквиль: что он peteur, а не министр Европы» – это о Нессельроде.

Как-то изначально было ясно, что это иностранное слово – какое-то французское ругательство. Какое – не знаю, я учил английский. Даже не вчитывался в него, взгляд проскальзывал. А сейчас вдруг заметил, что «peteur» – это ведь читается почти как «пэтурра»! Вот где «л» пропало! И «р» – раскатистое, грассирующее, французское – превратилось в «рр».

И всё стало на место. Конечно, Булгаков не мог не знать это французское слово – интеллигенция тогда знала французский. А что оно значит, как поименовал один писака Нессельроде? Оказывается, означает оно в переводе – Интернет тому порукой! – «имеющий обыкновение пускать ветры», «вонючка», «пердун» (извините).

Так вот чему усмехался Турбин: «– Пэтурра, Пэтурра, – слабенько повторил Турбин и усмехнулся, сам не зная чему».

Знал, ой, знал Булгаков, чему именно усмехался Турбин. Ой, не зря он «потерял» букву «л», вкладывая в тевтонские уста эту фамилию…

Юмор меняется со временем. Соль анекдотов растворяется в океане времени, и кто сейчас поймёт соль анекдотов про лысого коротышку, всесоюзно признанного дурачка, «кукурузника» и «оттепельщика» Хрущёва? Почему, например, острили, что культ личности сменился культом двуличности, или спрашивали, в каком году Аджубей понял, что женился по любви?

А кто сейчас скажет, что это за персонаж – Хитрел? А ведь это Бунин, лауреат Нобелевской премии, писатель с безукоризненным вкусом и слухом, так перекрутил фамилию «Гитлер», чтобы вызвать у читателей ассоциации со словом «хитрость», «хитрец» и т.д. Для этого он (вспомним экзерсисы с цифрами Пьера Безухова) назвал Гитлера Хитлером, а затем поменял местами «л» и «р».

Так что вполне понятно, что в духе юмора тех времён было искажение фамилии обличаемого, чтобы вызвать у читающих идиосинкразию к данному персонажу. Сейчас это называют «нейролингвистическим программированием» аудитории.

Таким образом, совершенно очевидно, что вложенный Булгаковым в уста немцев вариант произношения фамилии Петлюра – «Пэтурра» – восходит по этимологии к французскому словечку «peteur», т.е. «вонючка», «пердун» (ещё раз извините).

Что, как говорится, полностью соответствует.

Александр ТРУБИЦЫН