Без ладанки память стучится в грудь

№ 2009 / 39, 23.02.2015

«Здесь во внутренней тюрьме НКВД по ДВК в годы сталинских репрессий были расстреляны по политическим мотивам и впоследствии реабилитированы около 11 тыс. жителей ДВК.

«Здесь во внутренней тюрьме НКВД по ДВК в годы сталинских репрессий были расстреляны по политическим мотивам и впоследствии реабилитированы около 11 тыс. жителей ДВК. Светлая память безвинно погибшим». Мемориальная доска с такой надписью могла появиться в эти дни на доме № 146 по улице Волочаевской в Хабаровске.

– Установить её нам не разрешают, – сказал председатель Хабаровского краевого историко-просветительского общественного движения «Мемориал» Ростислав Чайка. – Ещё в 2007 году мы подготовили все необходимые документы и представили их на рассмотрение в администрацию Хабаровска. Первый раз комиссия вообще рассматривала вопрос без моего участия. Решение: «Отказать». Мне выдали официальный протокол. Знаете, что в нём написано? Ответственный секретарь краевого отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры Тамара Бессолицына посчитала, что «память жертв политических репрессий уже увековечена в Хабаровске памятным знаком возле института культуры и мемориальным комплексом на центральном городском кладбище». Председатель городской комиссии по увековечению памяти о выдающихся событиях и личностях Валентина Платонова отметила, что «текст доски вызывает негативные эмоции». Ещё два члена комиссии высказали сомнение, цитирую, «в целесообразности установки данной доски в указанном месте по эстетическим соображениям и учитывая, что память жертв политических репрессий уже увековечена в более значимых вариантах».

Не увенчалась успехом и вторая попытка получить разрешение комиссии на установку доски, эскиз которой согласован, как положено, с отделом по сохранению культурного наследия краевого министерства культуры. На этот раз среди рекомендаций была и такая: направить запрос в управление ФСБ России по Хабаровскому краю, чтобы оно подтвердило факт расстрелов политзаключённых во внутренней тюрьме НКВД.

Ответ заместителя начальника вышеназванной организации И.Поимцева поразителен. Цитирую: «Исследование архивных документов УНКВД по Дальневосточному краю показало, что в документальных материалах того периода места приведения приговоров и захоронений лиц, расстрелянных по решению судебных и внесудебных инстанций, за исключением отдельных приговорённых, не фиксировались». И далее: «В коллекции материалов по реабилитации есть объяснение начальника внутренней тюрьмы НКВД по ДВК в 40-е годы, что расстреливали лиц, приговорённых к ВМН, в самой тюрьме, но месторасположение тюрьмы и количество расстрелянных он не указывает. В управлении ФСБ России по Хабаровскому краю официальных документальных материалов о внутренней тюрьме УНКВД-УНКГБ-УМГБ, её нахождении в 30 – 40-е годы по адресу ул. Волочаевская, 146 и количестве расстрелянных в ней репрессированных граждан не имеется».

Не имеется – и всё тут. В организации, которая всё обо всём вроде как должна знать. Что-то с памятью стало?

Ладно, вот только одна история. Марии Кулыгиной, дочери писателя и журналиста Петра Кулыгина, как раз в краевом управлении КГБ вернули билет члена Союза писателей СССР, принадлежавший её расстрелянному отцу. Там же она узнала: Петра Гавриловича расстреляли 7 августа 1938 года в подвале хабаровской внутренней тюрьмы НКВД.

Яркий, талантливый и просто красивый человек, он работал в редакции нашей газеты, много писал, его книги «Отступление дебрей», «На краю сердца», «Повесть о героях» навсегда вошли в историю дальневосточной литературы. Кстати, «Повесть о героях», посвящённая эпопее челюскинцев, принесла писателю мировую славу. Но кому-то показалось: он заполняет газету вредными очерками, клевещет на распрекрасную советскую действительность и вообще завербован для подрывной деятельности и шпионит в пользу Японии.

Известный писатель и журналист оказался во внутренней тюрьме НКВД. Что там с ним делали, как выбивали нужные показания, можно только догадываться. Измученный, он даже подписал то, что от него требовали. Через три месяца – судилище. И тут, согласно документам, которые показали Марии Петровне, он делает неожиданное заявление: «Виновным себя не признаю, показания, данные мною, отрицаю, участником контрреволюционной организации не был. Ложно себя оговорил (оглашаются показания двух свидетелей). Оглашённые показания не подтверждаю. Больше ничем не желаю дополнить следствие и прошу суд о вынесении мне справедливого приговора».

Через несколько минут его увели в подвал. В справке, выданной спустя десятилетия его дочери, цинично значится: «Причина смерти – расстрел».

Писатель Кулыгин тоже не достоин памятной доски на том доме? Даже если он был одним-единственным расстрелянным там…

А ведь не один! Наверное, не все видели эти скорбные книги под названием «Хотелось бы всех поимённо назвать». В пяти томах – сведения о жертвах политических репрессий. Неоценимую, порой просто невозможную работу проделал полковник УФСБ в отставке, историк и исследователь Александр Лавренцов. И он много чего знает о внутренней тюрьме НКВД.

По его данным, в Хабаровске в пиковые годы расстрелов (с начала июля 1937-го и по октябрь 1938-го, потом пошёл резкий спад) было расстреляно от 9 до 11 тысяч человек. Почему такая неопределённая цифра? Дела на военных, судимых Особым совещанием, забирали в центр, исследователи потом с трудом их находили, да и то не все…

Что же было на улице Волочаевской, 146, о чём сейчас почему-то и документов-то не находят? «Что было устроено? – вспоминает Александр Лавренцов. – Ударно работали Тройки, а для оперативности следствия в здании по соседству с тюрьмой НКВД, – это то крыло, которое смотрит на ул. Муравьёва-Амурского, но только в кабинетах с окнами во двор, – размещались члены выездной сессии Верховного суда СССР. Они заседали, выносили приговор и тут же отдавали его секретарю. Тот спускался в соседний корпус, передавал по команде, и уже через пять минут приговор приводили в исполнение…»

Документы, мягко говоря, не для слабонервных. В одном из них, к примеру, значится: заседание начато в 12.30, закончено – 12.40, приговор приведён в исполнение – ВМН – 12.45». А чтобы не было слышно выстрелов, во дворе держали трактор. И заводили его мотор…

Об этом Ростислав Чайка говорил с заместителем хабаровского мэра Светланой Шевченко, показывал ей свидетельские показания, упоминал книги А.Сутурина «Дело краевого масштаба» и К.Распутина «Осознание», в которых тоже полно документов. Но нет, Светлана Ивановна твёрдо стояла на своём.

– Всё дело в том, что ожидаемого подтверждения УФСБ по Хабаровскому краю не дало, – говорит Ростислав Федосеевич. – Свидетельские же показания городская администрация не желает принимать во внимание. «Давайте внесём соответствующие изменения в положение о мемориальных досках», – предложил я. «Хотите устроить бунт на корабле?» – последовал ответ. Какой может быть бунт? Вносить изменения в законы, различные положения, даже в Конституцию – можно, а в документ городской администрации – нельзя?

Правда, как сказал Ростислав Федосеевич, кто-то из городских начальников всё-таки устыдился и предложил: а может, памятным крестом обойдётесь? Только установим его во дворе дома…

А то как же! Мемориальная доска будет «вызывать негативные эмоции» и вообще «эстетически нецелесообразна». Пугать, стало быть, кого-то будет? Или вообще мимо неё неприятно кому-то на службу будет ходить, а?

Более десяти тысяч «политических» приняли смерть безвинно. Как наш коллега Пётр Кулыгин. Извините, на него тоже нужно представить в городскую администрацию справку? Так возьмите сами там, где её получила дочь писателя.

Никого почему-то не коробит и не вызывает «негативные эмоции», к примеру, памятная доска большевичке А.П. Ким-Станкевич, казнённой белоказаками. Она установлена на доме на перекрёстке Муравьёва-Амурского и Калинина. Подобные памятные доски есть по адресам: Запарина, 123, Калинина, 63, Знаменщикова, 7 и другим. Проходя мимо, невольно притормаживаешь шаг и вспоминаешь историю… «Но без ладанки стучится в грудь – / Память, трепет, пепел: не забудь!» (Лидия Чуковская).

В октябре на Дне памяти жертв политических репрессий кто-то официальный и значительный будет говорить слова, которые положено в таких случаях произносить. Но ждать будут совсем других слов, искренних или хотя бы – решающих. Сколько может длиться эта история с тем, что и так очевидно?

А я в этот скорбный день положу гвоздики возле дома по улице Волочаевской, пусть даже там и не будет ещё мемориальной доски. Там сохранились ворота, из которых расстрелянных вывозили на городское кладбище…

Николай СЕМЧЕНКО,
г. ХАБАРОВСК